Глава 4. Конец эксперимента

— Саннингдэйл на линии, — проговорил швейцар клуба. — Если вам угодно, сэр, возьмите трубку в переговорной кабине.

Вашингтон кивнул и поспешил в кабину со стеклянной дверью и кожаным креслом у одной из обитых парчой стен. Динамик был вмонтирован в одно из крыльев спинки, прямо напротив уха, переключатель без труда отыскался под пальцами, на конце подлокотника; микрофон располагался возле губ. Вашингтон, усевшись, включил аппарат.

— Вы меня слушаете? Говорит Вашингтон.

— Гас, это вы? Как славно, что вы позвонили. Где вы?

— В моем лондонском клубе. Джойс, могу ли я попросить вас об одолжении?

Гас встречался с Джойс Бодмэн много раз; он часто приглашал ее на ленч, когда бывал в Лондоне. Дело в том, что она до сих пор поддерживала добрые отношения с Айрис. Джойс была счастлива замужем, но понимала, как жестоко страдает Гас, и, не дожидаясь расспросов, сама рассказывала ему об Айрис все, что знала, все, что успевало дойти до нее с момента предыдущей встречи. Это было слабым утешением, но все же лучше, чем ничего не знать; ленчи вдвоем доставляли им обоим радость, хотя об истинной причине встреч не говорилось никогда.

На секунду в трубке возникла тишина, потому что Джойс ответила не сразу до сих пор Гас никогда ни о чем ее не просил.

— Ну разумеется. В пределах разумного, конечно; вы же знаете.

Теперь настал черед Гаса помолчать, ибо он ощущал определенную неловкость, высказывая желание подобного рода; он крепко сжал кулаки. Он должен сказать.

— Дело, разумеется, личное, вы наверняка догадались. Вы читаете газеты, так что знаете, что туннель вот-вот будет закончен; в сущности, я и в Лондоне-то лишь из-за этого, нужно уладить кое-что напоследок. Утром я отбываю в Нью-Йорк, это подхлестнет события, пробег первого поезда и все такое, но сначала надо все завершить здесь. То, что я хочу, я не могу сделать прямо, поэтому — не могли бы вы устроить мне встречу с Айрис?

Гас выпалил это скороговоркой и откинулся на спинку кресла; он сказал, что хотел. Джойс засмеялась, и его лицо вспыхнуло; но она тут же поспешила объяснить.

— Извините меня, пожалуйста. Знаете, меня рассмешило совпадение, это просто удивительно. Вы помните вечер, когда мы в первый раз повстречались в Альберт-Холле?

— Думаю, я никогда его не забуду.

— Да, я понимаю, но там был докладчик, философ и ученый, доктор Джуда Мендоза, со всеми этими своими теориями времени, такими милыми... Я ходила на все его лекции, иногда вместе с Айрис, и сегодня днем он будет у меня небольшое суаре; мадам Клотильда, медиум, тоже приглашена. Она плохо работает перед большой аудиторией, а здесь все будет как надо. Буквально несколько человек. В два часа, Айрис тоже придет.

— Прекрасно. Я ваш вечный должник.

— Полно! Так я могу на вас рассчитывать?

— Можете считать, что я уже у вас. Кебом Гас доехал до вокзала, поезд проворно повез его в один из пригородов столицы — погруженный в себя. Гас не замечал ничего вокруг. Что он мог сделать? Что мог сказать? Будущее было в руках сэра Айсэмбарда, а на утренней встрече сегодня он был таким же отчужденным, как и всегда, — и это несмотря на завершение строительства! Возможно ли, чтобы он переменился? В состоянии ли он перемениться? Нельзя было ответить наверняка.

Был мягкий летний день; старые дома по обеим сторонам извилистой улочки утопали в ярких цветах, над цветами летали пчелы, натужно гудящие под бременем нектара. Дерево, покалеченное ветром; красные черепицы, зеленые газоны, синее небо — прекрасный день, но у Гаса было тяжело на сердце. Когда мир вокруг так спокоен, конец строительства близок, между ним и Айрис должна наступить полная ясность. Слишком много лет принесено в жертву; надо было с этим кончать.

Он позвонил, и горничная провела его в дом. А вот и Джойс, в длинном, до полу, платье, вышла подать ему руку.

— Айрис будет с минуты на минуту. Проходите и знакомьтесь пока с остальными.

Остальные были, по большей части, женщины, ни одной из которых он не знал; Гас наскоро отбормотал положенные в таких случаях слова. Присутствовали там и двое мужчин, один — некий бородатый профессор с крошками еды на лацканах пиджака, сильным немецким акцентом и тяжелым дыханием. Гас поспешно взял бокал хереса и подошел к другому мужчине — он тоже принадлежал к академическим кругам, но о нем Гас, по крайней мере, слышал: преподобный отец Олдисс,¹ ректор колледжа Всех святых. Высокий, прямой, с внушительным носом и не менее внушительным подбородком, ректор не разменивался на какой-то там херес, в руке у него был большой бокал с виски. На короткий момент Гас удивился, не понимая, что здесь Олдиссу надо, но затем вспомнил, что, вдобавок к своей работе в колледже, ректор снискал немалую известность на литературном поприще как автор ряда завоевавших популярность научно-романтических произведений, которые он публиковал под псевдонимом Эрджентмаунт Браун. Наверняка его хлебом не корми — дай только послушать про параллельные миры. Они слегка побеседовали; ректор живо интересовался туннелем, и это был не интерес профана, он слушал внимательно и в ответ на объяснения Гаса кивал. Беседу прервало появление Айрис; Гас отрывисто извинился и пошел навстречу возлюбленной.

— Вы выглядите прекрасно, — сказал он, и это была истинная правда, ибо легкие морщинки в углах глаз делали Айрис еще привлекательнее, чем прежде.

— А у вас все в порядке? Туннель скоро будет завершен, отец сказал мне. Не могу передать, как я горда.

На людях они не в силах были сказать друг другу больше, но глаза Айрис говорили красноречивее слов, в них было все: неизбывное стремление, дни и ночи, одинокие, словно в пустыне. Он понял это, и обоим сделалось ясно: между ними ничего не переменилось. Времени хватило лишь на несколько вежливых слов, а потом их позвали — сеанс вот-вот должен был начаться. Окна оказались плотно завешены, так что снаружи сочился лишь бледный полусвет. Расселись полукругом вокруг доктора Мендозы, который стоял перед ними спиной к камину, спрятав руки под фалдами фрака, словно ища тепла у остывшего очага, а еще больше располневшая мадам Клотильда спокойно возлежала на софе чуть позади. Мендоза громко покашлял, добиваясь полной тишины, погладил свою ермолку, словно желая проверить, на месте она или нет, погладил свою окладистую седую бороду, которая, конечно же, никуда не делась за эти годы, и начал:

— Я вижу здесь сегодня несколько знакомых лиц, но вижу также лица, которые мне неизвестны, поэтому я возьму на себя смелость разъяснить некоторые вещи, уже отмеченные нами в наших глубоких изысканиях. Существует один-единственный альфа-узел такой важности, что он далеко оставляет позади все остальные по своей роли в связях этого мира, каким мы его знаем, с другим миром, который мы пытаемся изучить и который тоже является, можно сказать, нашим миром, но таким, каким мы его не знаем. Этим альфа-узлом является ничтожный пастух Мартин Алайя Гонтран, убитый в 1212 году. В исследуемом нами другом мире, я называю этот мир Альфа-Два, тогда как наш, разумеется, Альфа-Один, пастух выжил и мавры проиграли битву при Навас-де-Толоса. На той части Иберийского полуострова, которая известна нам как территория Иберийского халифата, возникло христианское государство, называемое Испанией, и еще одно, меньшее, называемое Португалией. События ускорялись. Эти задиристые, крепкие страны расширяются, отправляют посланцев за моря, воюют там, лик мира меняется. Бросим теперь взгляд на Англию, ведь этот вопрос задают особенно часто — как там с Англией? Где были мы? Открыл ли Джон Кэбот² Северную и Южную Америки? Где наши храбрецы? Для мира Альфа-Два ответ кроется в подорвавшей силы Англии гражданской войне, которая весьма нелепо была названа — правда, точности деталей я не гарантирую — войной Тюльпанов, хотя, возможно, и не так, мадам Клотильда не уверена, и Англия все же не Голландия... возможно, точнее будет сказать, войной Роз.³ Ресурсы Англии были истощены внутренними распрями, король Франции Людовик XI, доживший до весьма преклонных лет, постоянно вмешивался в английские столкновения...

— Людовик умер от сифилиса в девятнадцать лет, — пробормотал ректор Олдисс.

— Вот и хорошо. — Доктор Мендоза высморкался в платок и продолжал:

— Многое еще не нашло объяснения, и сегодня я надеюсь прояснить некоторые трудные моменты, поскольку я намерен постараться забыть историю и всех этих странных ацтеков и инков, говорящих по-испански и приводящих нас в совершенное замешательство; мы попробуем увидеть мир Альфа-Два таким, каков он сегодня, в этом году, сейчас. Мадам, прошу вас.

Не издавая ни звука, аудитория следила, как доктор Мендоза совершает сложные пассы и произносит магические формулы, погружая медиума в транс. Мадам Клотильда легко заснула, сложив руки на груди и дыша ровно и глубоко. Но, когда доктор попытался вывести ее на контакт с миром Альфа-Два, она, не приходя в себя, запротестовала, ее тело затряслось, задергалось, голова начала мотаться из стороны в сторону. Но доктор был настойчив в своих стараниях и не дал ее духу соскользнуть с пути, по которому он его направил; в конце концов воля Мендозы победила, мадам подчинилась.

— Говорите, — велел он, и этому приказу нельзя было не подчиниться. — Вы теперь там, в том мире, о котором мы размышляли и говорили, вы можете видеть его наяву, расскажите о нем, расскажите, описывайте, ибо мы хотим слышать. Говорите!

Она заговорила. Вначале это были бессвязные, вырванные из контекста слова и даже отдельные, не имеющие смысла слоги; но затем она начала описывать то, чего никогда не было.

— Урххх... урххх... пенициллин, нефтепродукты, закупочная пошлина... подоходный налог, налог с продажи, сибирская язва... Вульворт, Маркс и Спаркс... огромные корабли в воздухе, огромные города на земле, люди повсюду. Вижу Лондон, вижу Париж, вижу Нью-Йорк, вижу Москву, вижу странные дела. Вижу армии, они воюют, убивают, тонны, тонны, тонны, тонны бомб сверху на города и на людей, ненавидят друг друга, убивают друг друга, ядовитые газы, бактериологическая война, напалм, бомбы, громадные бомбы, атомные бомбы, водородные бомбы, бомбы падают, люди дерутся, убивают, умирают, ненавидят, это... это... это...

АРРРРРРРГХ!

Рассказ закончился диким воплем, и тело мадам Клотильды, судорожно дернувшись, скатилось с софы, словно огромная тряпичная кукла, сброшенная ударом лапы невидимого зверя. Гас бросился было на помощь, но доктор Мендоза жестом остановил его, а из дверей кухни уже появился врач, явно находившийся там в ожидании на случай подобного припадка. Гас вновь уселся на стул и тут увидел перепуганное лицо, мелькнувшее в дверях позади. Хозяин дома, Том Бодмэн, с которым Гасу как-то доводилось встречаться, бросил один дикий взгляд на невообразимое действо, происходившее в его собственной гостиной, и убежал наверх. Вытирая лицо многоцветным своим платком, Мендоза заговорил опять.

— Мы больше не услышим ничего. Мадам не сможет даже приблизиться к этой софе, она не выдерживает, и вы сами только что видели почему. Ужасные, кошмарные силы! Услышав все это, мы с крайней неохотой вынуждены сделать некоторые умозаключения. Возможно, мир Альфа-Два вообще не существует, поскольку звучит все это ужасно, и мы просто не можем себе представить, как мир мог стать таким; не исключено поэтому, что здесь имеют место просто роковые видения, порожденные подсознанием медиума, подобные возможности мы должны постоянно иметь в виду при наших изысканиях. Мы постараемся проникнуть в дело глубже, если сможем, но, похоже, у нас мало надежды на успех, и уж подавно — на установление контакта с тем миром, как я когда-то надеялся. Тщетная надежда. Нам следует быть довольными собственным миром, при всех его возможных несовершенствах.

— Больше вы не знаете никаких подробностей? — спросил ректор Олдисс.

— Немного. Я могу поделиться с вами, если хотите. Возможно, они больше подошли бы для научно-романтического произведения, а не для реальной жизни. Прежде всего я хочу сказать, что вряд ли смог бы жить в подобном мире.

По всем углам зашелестел шепот согласия, а Гас воспользовался случаем и, взяв Айрис под руку, увел из комнаты через створчатое, до самого пола, так называемое французское окно в сад. Они не спеша шли под яблонями, ветви которых уже упруго обвисли под тяжестью обильных плодов; Гас быстро изгнал из памяти странный опыт, которому только что стал свидетелем, и заговорил о деле, которое было куда ближе к сердцу.

— Айрис! Вы выйдете за меня?

— Если бы я могла! Но...

— Ваш отец?

— Он все еще болен; он слишком много работал. Он нуждается во мне. Быть может, когда туннель будет построен, я увезу его куда-нибудь, где он перестанет изнурять себя.

— Я сомневаюсь, что это когда-нибудь произойдет.

Она согласно кивнула, а потом, безнадежно покачав головой, повернулась и взяла обе его руки в свои.

— Боюсь, что и я сомневаюсь. Гас, милый Гас, неужели после всех этих лет ожидания у нас все-таки нет будущего?

— Оно должно быть. Я поговорю с сэром Айсэмбардом после завершения праздничного пробега. С окончанием работ наши разногласия отойдут в прошлое.

— Для отца они никогда не отойдут в прошлое. Он человек непреклонный.

— Вы не оставите его, чтобы стать моей женой?

— Я не могу. Я не могу строить свое счастье на страдании другого.

Его логический ум согласился с нею; за эти слова он любил ее еще больше. Но в сердце своем он не мог снести решения, которое вновь их разделяло. Измученные, несчастные, они сплели руки в крепком пожатии и долго стояли так, вглядываясь в самую глубину глаз друг друга. На лице Айрис теперь не было слез — оттого, быть может, что она выплакала их давным-давно. Облако закрыло солнце, и сумрак пал на них и на их сердца.

Примечания

1. Здесь, по-видимому, автор намекает на своего близкого друга, известного английского писателя-фантаста Брайана Олдисса.

2. Джон Кэбот (а если точнее Джованни Кабото) — итальянский мореплаватель, находившийся на английской службе; в 1497 году, через пять лет после Христофора Колумба, открыл материковую часть Северной Америки.

3. Имеется в виду война Алой и Белой розы (1455—1485) война за английский престол между двумя ветвями династии Плантагенетов Ланкастерами (в гербе алая роза) и Йорками (в гербе белая роза).