Глава 10

— Задержите ее, Хоукин! — приказал Соунз, разворачиваясь и бросаясь прочь, на ходу выхватывая пистолет, вслед за Билли Шульцем, уже выскочившим на улицу.

Оба стремительно выбежали, размахивая пистолетами, а Тони обернулся к Елизавете Злотниковой, не выказывавшей ни малейшего желания скрыться. Вместо этого она ломала руки, содрогаясь от обуревающих чувств, жадно переводя дыхание раз за разом, — настолько порывисто, что, вздымаясь, впечатляющая грудь вырвала из петли еще одну пуговку. А в уголках глаз девушки набрякли две громадные слезинки.

— Что стряслось? — спросил Тони, но она лишь тряхнула головой, отчего слезы наконец излились и медленно заструились по щекам. Так они и стояли, глядя друг на друга через комнату, пока не вернулся Соунз, закрывший за собой дверь, но не опустивший пистолет.

— Ушел вчистую, совершенно бесследно. Шульц еще ищет, но толку от этого не будет, — отчеканил он слово за словом, и каждое дышало гневом; Тони впервые узрел, как Соунз проявляет хоть какие-то эмоции. — Ну, ты, говори, кто он, зачем ты это сделала, говори!

Елизавета Злотникова яростно смахнула слезы, наверное рассердившись на столь явно выказанную слабость перед лицом американо-фашистской гадины, протопала к столу и закурила, прежде чем ответить.

— Этого человека я не знаю, и ваше предположение оскорбительно для меня. Когда я проходила мимо окна, стекло разлетелось — должно быть, он с улицы наблюдал за мной, поджидая, когда я подойду поближе с картиной в руках. И по-русски приказал мне отдать ее. У меня не было выбора.

— Ты могла отказаться, он бы тебя все равно не убил, потому что ничего бы этим не выиграл.

Она резко выпрямилась, сердито выдохнув из ноздрей две струйки дыма.

— Вы забываетесь! Я не задумываясь пожертвовала бы жизнью ради этой чудесной картины, но он сказал, что сначала прострелит Челлини, а уж после меня. Я же сказала, выбора у меня не было.

Пожевывая нижнюю губу, Соунз задумался. Вернувшийся Билли Шульц пропищал:

— Ускользнул.

Оба одновременно заметили, что до сих пор держат оружие, и убрали его с глаз долой, признавая поражение, — по крайней мере, временное.

— По-моему, она говорит правду, — подал голос Тони. — Во всяком случае, я узнал человека за окном.

Рука Соунза снова дернулась к пистолету, но тут же неохотно опустилась.

— Вы случаем не потрудитесь уведомить меня о его личности... нет, погодите. Пойдемте со мной.

Увлекая Тони в другую комнату, он коротко кивнул второму агенту, одновременно ткнув большим пальцем в сторону Елизаветы Злотниковой. Шульц кивнул в ответ, оставшись рядом с девушкой. Прежде чем возобновить расспросы, Соунз тщательно закрыл дверь и нетерпеливо ждал, пока Тони смешает коктейль взамен пролитого и снова усядется в кресло.

— Учтите, я видел его лишь мельком, но спутать не мог. Его зовут то ли Наан, то ли Наум, что-то вроде этого. Он сабра, работает с Гольдштейном.

— А вы откуда знаете?

— Откуда знаю? Сами знаете, откуда! — Усталость, алкоголь и угасающие отзвуки утреннего похмелья давали себя знать. — Он один из тех, кто меня сграбастал, небось он-то меня и шандарахнул по голове. Крутой парень. Обрабатывал меня, пока Гольдштейн его не остановил, потом сам же отвез меня обратно в отель. Еще бы мне его не запомнить!

— Зачем ему картина?

— Незачем, в том-то и странность. Я же вам говорил, Гольдштейна интересует какой-то там Хохханде, я вам все об этом выложил. Его люди захватили меня по ошибке, приняв за Курта Робла. Обстоятельства сделки с картинами были ему известны, мне не пришлось ничего рассказывать. Он охотник за нацистами, а не похититель музейных ценностей.

— Однако все-таки похитил картину, если только этот субъект не действовал по собственному почину.

— Нет, навряд ли. У них что-то другое на уме. Гольдштейну что-то нужно от нас, это очевидно. Челлини ему нужен в качестве орудия переговоров. Свяжитесь с ним и спросите. Телефон под рукой.

— Секретные вопросы ни в коем случае не решаются по гражданскому телефону. Кто-то должен связаться с Гольдштейном, в этом вы правы. Я в данный момент возглавляю операцию и засвечиваться не могу. У Шульца другая специализация. Остаетесь вы.

— Только не я! Стоит мне сунуть нос в Мехико, как полиция схватит меня, на том и кончится. Вы что, забыли, что на мне висит обвинение в убийстве?

— Способ обойти это препятствие всегда найдется. — Соунз бросил взгляд на часы. — Операция начинается в восемь ноль-ноль утра. Сейчас поспите, вон там есть еще одна спальня. Я хочу потолковать с девушкой еще малость.

Осушив стакан, Тони отправился искать постель. Что ж, поспать — мысль просто замечательная. В город его ехать никто не заставит, это чистейшее самоубийство, надо сказать об этом утром. Но первым делом поспать. С этой мыслью он стащил с себя одежду и с наслаждением упал навзничь, уснув еще до того, как голова коснулась подушки.

Казалось, не успел он смежить веки, как рука Соунза настойчиво затрясла его за плечо, вырывая из блаженных глубин забытья. За окном пылало солнце, громко распевали птицы. Когда Тони удалось проморгать слипающиеся глаза, часы показывали семь.

— Завтракайте. У вас десять минут.

Соунз вышел, а Тони мутным взором оглядел завтрак, который вполне потянул бы на добрый час. Кофейник, разрезанные надвое булочки с прослойками из фасоли и сыра, яйца в остром зеленом соусе чили, завернутые в салфетки тортильи с пылу с жару, гуава, арбуз, апельсиновый сок, уж больно много всего. Хотя набивать желудок все же не стоит. Однако Тони поел очень плотно, восполняя множество пропущенных трапез, трапез выпитых, а не съеденных. Подобрав последние крошки, он принял душ, побрился, оделся и вышел, чувствуя себя не в пример лучше, намереваясь заявить Соунзу, что ни в какое Мехико не поедет.

— Вы будете в гриме, никто вас не узнает. Вы говорили, что знаете испанский. Достаточно ли хорошо, чтобы сойти за мексиканца, а не американца?

— Возможно. — Нечего Соунзу знать всю подноготную.

— Лучше уж наверняка. Данная фаза операции ни в коем случае не должна провалиться, иначе все вылетит в трубу. Картина должна быть здесь к шести вечера. Д'Изерния свяжется со мной в это время, чтобы оговорить последние детали. Дайте мне фотографию, Шульц.

Тот открыл большущий чемодан, содержавший только выдвижные ящики и ящички. Вытащил из одного фотоснимок и вручил Соунзу. Заглянув через плечо, Тони увидел собственный портрет, сделанный скрытой камерой, чуточку в ракурсе снизу, зато очень четкий.

— Где вы его взяли?

— Там же, где и всегда, — у китайцев. У полиции такое же фото. Надо изменить вашу внешность, чтобы она походила на снимок как можно меньше. Раз вы мексиканец, пожалуй, для начала подойдут усы, как, по-вашему, Шульц?

— Да, сэр, — жизнерадостно чирикнул тот, выдвигая ящик, напоминающий выстеленное волосом гнездо. — Какие-нибудь тонкие и черные, вроде ваших.

— У меня усы американские. Ему же нужны иностранные.

— Как это у китайцев?! — встрял Тони. — Они-то тут при чем?!

— У них тут резидент, живет прямо напротив «Жареных кур полковника Гландерса Миссисипи». Снимает всех подряд, кто туда входит. Операции ЦРУ интересуют многих. Он продает фото всем заинтересованным. Мы сами регулярно снабжаемся у него. Вот почему вам не следовало даже близко туда подходить.

— Боюсь, Дэвидсона пришили до того, как он успел поведать мне об этом. Значит, у полиции именно это фото? А также у израильтян, итальянцев и всех прочих? Удивляюсь, что Китайская Народная Республика продает и им, и нам.

— Не они, а другая компания, Тайвань. Она всегда интересуется, чем занято ЦРУ. Вот, попробуйте вот эти.

Усы оказались чересчур косматыми. Однако в арсенале было много других, и вскорости Билли удалось отыскать усы, подходившие Тони под цвет волос и достаточно обвисшие на концах, чтобы удовлетворить националистические предубеждения Соунза. Как только эта важная бутафория нашла свое место, Билли, оказавшийся отличным гримером, позаботился о дальнейшей трансформации. Искусно употребленный карандаш подчеркнул морщины у рта, приклеенные во рту липучкой вкладыши изменили форму щек и губ.

— Курьезный вкус, — прошамкал Тони.

— Глазом не успеешь моргнуть, как привыкнешь. Давай-ка теперь я горячими щипцами чуток завью тебе волосы, а потом хорошенько набриолиним их.

— Ты не перебарщиваешь?

— Ни капельки. Расслабься, жди и смотри.

Итог и вправду превзошел ожидания, признал Тони, любуясь незнакомцем, во весь рост отразившимся в зеркале. Черные остроносые туфли, сам он таких ни за что бы не надел, полосатые брюки с пузырями на коленках, охватывающие обширное буржуазное брюшко, — любезность гостиничной подушки, приклеенной пластырем к талии. Одна из ацетатных спортивных рубашек деликатного оранжевого флуоресцентного цвета с зелеными инициалами «РС» на кармане. Лицо совершенно чужое — толстощекое, волосы набриолинены, ноздри раздуты от кольцевых вставок, улыбка незнакомца сверкает двумя золотыми зубами, глаза скрыты за зеркальными солнечными очками, а на поясе висит их футляр.

— Ладно, слушайте внимательно, вот вам инструкции.

В душе Тони вдруг всколыхнулась паника. Все уверены, что он идет на задание, и подавать протест теперь слишком поздно. Соунз вручил ему листок бумаги.

— Выйдете из ворот вот здесь. Там уже ждет машина с водителем, вот ее номер. Садитесь в машину и велите водителю отвезти вас в Мехико. Не называйте адреса, пока не въедете в город. Последнее число — телефонный номер, по которому вы сможете вызвать шофера, когда вам понадобится машина. Запомните информацию наизусть, затем смойте бумагу в раковину. При контакте с водой она растворится.

Тони затвердил цифры; увы, слишком быстро, и настало время выходить. Билли выглянул на улицу, чтобы убедиться, что за дверью не следят.

— Умоляю, постарайтесь, чтобы картину не повредили. Это настоящий подлинник, все анализы подтверждают, — с искренним чувством попросила Елизавета Злотникова. Тони почувствовал себя обойденным.

— Ничего, если меня тоже не повредят? Это ведь моя шея в петле, знаете ли.

— Пора, — пискнул Билли. — Вокруг чисто.

— Больше нас не подводите, — напутствовал Соунз.

Тони выскользнул из домика, ломая голову, когда это он подводил Бюро. Не в первый уже раз его потянуло в прохладу и безмятежность Национальной галереи. Эта мексиканская затея летит под уклон, как валун с горы, с каждым оборотом впутывая Тони все основательнее. Он вышел не замеченный никем, кроме охранника у ворот, отсалютовавшего ему и распахнувшего дверцу черного «Кадиллака» с заученным номером. Кроме того, охранник стоял достаточно близко, чтобы расслышать место назначения, откуда следует, как минимум, что Соунз свою работу знает. Машина стремительно катила по платному шоссе, с боков открывался чудесный вид на долину и горы вдали, впереди, поближе — на затылок шофера и перхоть на плечах форменного кителя. Но слишком уж скоро машина нырнула в самобеглое пекло Мехико и остановилась напротив многофункциональной деликатесной. За всю поездку оба не обмолвились ни словом, не считая двух распоряжений. Проводив взглядом отъезжающий автомобиль, Тони вздохнул и зашагал навстречу своей участи.

На витрине золотыми буквами было написано «TOLTEC KOSHER DELICATESSEN». За ней был отчетливо виден сидящий пожилой господин в черном костюме и широкополой шляпе, проталкивающий суп сквозь окладистую бороду. За более длинным столом по соседству целая семья поглощала пищу с тарелок разнообразнейшей величины, явно наслаждаясь трапезой, а в глубине пара туристов потягивала пиво, с предвкушением поглядывая на стеклянную стойку. Полная молодая дама в белом раскладывала по тарелкам картофельный салат, капусту и острый перец, а знакомый субъект складывал толстые сандвичи с копченым мясом. Поднял голову и дружелюбно кивнул, когда Тони нехотя подошел к двери.

— Buenos tardes, senor. Agui hay una mesa para ti.¹

Тони кивнул, впервые оценив грим по достоинству, прекрасно помня, что у добродушного толстяка наметанный глаз охотника за шпионами. Сев за столик вдали от остальных, Тони с интересом прочел меню. Как ни обилен был завтрак, к этому времени от него не осталось и следа. Неся бутылку и стакан, Яков Гольдштейн с благожелательной улыбкой поставил их на стол.

— Сейчас подойду, Хоукин. А пока отведайте сельдерейного тоника за счет заведения. Грим недурен, учли абсолютно все.

«Недурен, — мрачно подумал Тони, потягивая странный на вкус напиток. — Сразу же расколол. Неужели полиция раскроет маскировку так же легко?» Вернувшийся Гольдштейн плюхнул на стол стакан чаю и опустился на стул напротив Тони.

— Очень мило, что вы пришли навестить старика, учитывая вашу занятость в последние дни. Ваши действия весьма уязвили наших итальянских друзей. Они даже твердят, что вы украли у них деньги.

— Ничего подобного! Они сами мне их дали... Кстати, вам-то откуда об этом известно?

— Сорока на хвосте принесла. Мы помогаем друг другу. На свете множество фашистов, к которым они тоже не питают любви. А еще я слыхал, что вы ухлопали этого Дэвидсона из-за междуусобицы между ЦРУ и ФБР!

— Неправда!

— Я так и подумал, у симпатяги вроде вас должны быть основания повесомее.

— Послушайте, Гольдштейн, давайте раз и навсегда проясним одну вещь. Я Дэвидсона не убивал. Его закололи, пока я был в другой комнате. Я даже не представляю, кто это сделал и почему. Меня подставили.

Гольдштейн благожелательно кивнул и отхлебнул чаю, едва не выколов себе ложечкой глаз.

— Вам было весьма недосуг, как я сказал.

— Хватит ходить вокруг да около. Я здесь из-за вас. Вы мне сказали, что не питаете к картинам ни малейшего интереса, но тем не менее отправили своего накачанного сабра утащить у нас картину. Зачем? Или вы будете все отрицать?

— Я, отрицать? Ни в коем случае. Очень красивая картина и находится в надежном месте.

— Верните ее, обманщик вы этакий.

— Обманщик — пожалуй, вернуть — не исключено. Это зависит от вас.

— Так я и предполагал. И чем же я могу вам помочь?

— В свое время мы к этому подойдем, но сначала я хочу рассказать вам одну историю.

— А нельзя ли рассказывать, пока я буду есть? Все-таки время ленча.

В воздухе витали роскошные ароматы пастрами, салями, солонины, пикулей, перца, салата, ржаного хлеба, лукового рулета «витали», подвергая обоняние Тони сладостной пытке. Понимающе кивнув, Гольдштейн отдал девушке короткое распоряжение и прихлебывал чай, пока не принесли большой сандвич, и Тони впился зубами в уголок, радуясь своему здоровому аппетиту. Тут посетители заняли еще столик, девушка позвала на помощь, и ко времени возвращения Гольдштейна тарелка была уже пуста, а Тони облизывал с губ последние крошки.

— Я рад, что вы сперва поели, ибо то, что предстоит вам услышать, аппетиту не способствует, несмотря на вашу молодость и здоровье. Это некрасивая история о человеке по имени Хохханде.

— Значит, это человек, это я об имени, а то я все гадал.

— Быть может, «человек» — не очень подходящее слово для Хохханде, судите сами, когда я закончу. Я попрошу вас мысленно вернуться в тот период, который для людей вашего возраста стал частью истории. Вот только не все действующие лица еще ушли со сцены. Мы называем его второй мировой войной, а англичане более персонально — гитлеровской. События происходят на юге Италии, в провинции Салерно. Там, под городом Сапри, находился концентрационный лагерь, каковым командовал капитан Ипполит Хохханде, или Гиппо для близких друзей, которых у него было крайне мало. Работа Хохханде в этом лагере была достойна такого восхищения, что под конец войны его спешно вызвал в Германию не кто иной, как сам фюрер, с которым они были слегка знакомы благодаря обоюдному интересу, и возложил на него грандиозную ответственность по управлению лагерем смерти. Вы слыхали о подобных лагерях? По лицу вижу, что слыхали. В Гельзенкирхене, как и в прочих лагерях, цивилизованные немцы из кожи вон лезли, сохраняя перед миром лицо культурной нации путем истребления тех, кто знал, что это не так. Хохханде, всегда отличавшийся дотошностью и энергичностью, отправил на тот свет свыше трехсот тысяч человек, прежде чем удрал от наступающих союзнических армий. Большинство убитых были евреями, чем объясняется, если вам любопытно знать, причина моего прибытия сюда, где я теперь работаю под личиной улыбчивого хозяина деликатесной. Работа во многих отношениях замечательная, если закрыть глаза на то, что я набираю вес куда лучше, чем в Аргентине, где я три года заправлял магазинчиком, торгующим сеном, зерном и фуражом.

— Извините, но что-то я не улавливаю связи между Гельзенкирхеном и Мехико.

— Мы уже подходим к этому. Обоюдным интересом, связывавшим Хохханде с Адольфом, было искусство. До войны Хохханде работал в Мюнхенской картинной галерее. Известно, что Хохханде фактически добыл ряд полотен для Адольфа, а также для Геринга. Также отмечено, что он неоднократно посещал Монте д'Капителло, чтобы полюбоваться тамошними картинами, ведь он находится всего в нескольких километрах от Сапри.

— Начинаю улавливать...

— Так я и думал. Музей уничтожен, картины исчезли, предположительно погибли вместе с ним. И вот начинают происходить странные вещи. Полотно Матисса из коллекции Гитлера много лет спустя вновь появляется на мировом рынке. Картины из Капителло тоже выплывают на свет. Я чую, тут наследил Хохханде. Я его вынюхаю.

— Но мне говорили, что все сделал Курт Робл. Он и есть Хохханде?

— Он шакал, а не человек, ставленник Хохханде, он в расчет не идет. Когда Хохханде отозвали в Германию, его пост во главе лагеря в Сапри занял Робл. Он мелкая рыбешка, как и многие другие, а мы ищем крупную рыбу. Но поскольку Робл — рыба-лоцман нужной нам акулы, мы взяли за принцип не упускать его из виду и подбрасывать информацию о его местонахождении ЦРУ и прочим, чтобы они тоже могли за ним следить. Так тянулось много лет терпеливого ожидания, и теперь наконец наше упорство вроде бы начинает приносить плоды.

— Вы собираетесь захватить Хохханде?

— Да, если он еще жив, а я чую, что жив. От этой сделки пахнет Хохханде. Его шакал недостаточно умен, чтобы проделать подобное, он просто шакал. У него не хватило бы ума отыскать для совместной работы человека с международной репутацией, подобного Д'Изернии, и организовать дела настолько хорошо, как сейчас. Его дергают за ниточки, я знаю, интуиция подсказывает, а мне нужен как раз кукловод. Вот мы и подошли к вашей роли в этой маленькой драме.

— Моей? Я тут ни при чем. Я искусствовед, ничего более. Я хочу только одного — получить картину.

— Терпение, вы ее получите. Но вы должны нам помочь. Ваша роль стала весьма важной и возрастет еще более. Вы будете работать на меня и поможете мне разоблачить Хохханде.

— Послушайте, Гольдштейн, будем же рассудительны. — Тони большим глотком допил остатки тоника, захлебнулся и энергично закашлялся. Не обращая на это внимания, утер навернувшиеся на глаза слезы салфеткой. — Как вы можете просить меня о подобном? Я федеральный служащий, завербован в ФБР, лояльный американец. Не могу же я в то же самое время работать на иностранную державу, стать израильским агентом!

— Терпение, мой друг, слушайте внимательно. Я не прошу вас ни о чем таком, что может войти в конфликт с вашей лояльностью. Вы уйдете отсюда с картиной и вернетесь к своей работе. Вас задействуют в трансакции по приобретению полотна «Битва при Ангиари», вы сделаете все, за что вам платят, и даже более того. Компрометация вам не грозит. В то же самое время вы будете докладывать мне обо всем происходящем, чтобы помочь нам перехватить Хохханде. Это никоим образом не помешает вашей работе, а то и поможет, поскольку в моем распоряжении имеются различные ресурсы, каковые будут к вашим услугам. Это поможет нам в осуществлении попытки привлечения колоссального преступника к ответственности.

— Очень жаль, но я просто не могу.

— Подумайте еще раз. Вы и сам член национального меньшинства, потомок кучки индейцев, переживших в прошлом веке геноцид. Вы говорите с потомком другого национального меньшинства, только истребление моих соплеменников состоялось недавно. Вам должно быть известно, каково оказаться в столь безвыходном положении. Поэтому я прошу вас присоединиться ко мне, помочь исправить причиненное зло, которого было там много.

Без всякого заказа у локтя Тони поставили стакан чаю, он отхлебнул и обжег рот кипятком. Должен же быть какой-то выход из этой невозможной ситуации.

— А если я откажусь от сотрудничества?

— Тогда картина останется у меня, вот и все. Я играю наверняка, мистер Хоукин, и вы не можете не понимать этого. — В его голосе еще раз прозвучала неумолимость охотника, более не скрывающегося под личиной добродушного старика. Тони поежился.

— Пожалуй, я на это пойду. Но если я заберу картину, какие у вас будут гарантии, что я помогу вам?

— Абсолютно никаких, кроме вашего слова. Когда играешь по-крупному, когда на кону человеческие жизни, приходится волей-неволей постигать людей и доверять лишь считанным единицам. Полагаю, вас я постиг. По сути вы мирный человек, сдерживающий слово, данное добровольно. Выбор за вами.

— Ничего себе выбор, — пробормотал Тони в стакан, потом с кривой усмешкой поднял глаза на Гольдштейна. — Вы великолепный шахматист, не так ли, Гольдштейн?

— Можете звать меня Яшей.

— Каждый ход продуман заранее, Яша, пешки ходят, как вы замыслили, мат не за горами.

— Бьюсь об заклад, вы и сами недурно играете, Тони. Итак, что же вы решили?

— Да разве у меня есть выбор? Перед вами первый американский индейский еврейский агент. Ох, что подумают мои друзья!

— Они никогда не узнают, если только вы им не скажете. Все строго между нами, одноразовая договоренность, даже никаких записей не будет, если только вы сами не захотите. Но поверьте, будет лучше, если вы позволите мне обмолвиться хоть словечком в совершенно секретных архивах. Тогда, если все уладится, как мы рассчитываем, и вы когда-нибудь поедете в Израиль, Боже, какой грандиозный прием вас будет ждать!

— Шолом, — широко улыбнувшись, Тони протянул руку для пожатия.

— Шолом.

— Даю слово. До тех пор, пока это не помешает работе, ради которой я сюда прислан, я буду помогать вам добраться до Хохханде всем, чем смогу.

— Я ни секунды в вас не сомневался, Тони. Сейчас, минуточку, допивайте свой чай, а я принесу из задней комнаты приготовленный для вас пакет.

Чуточку ошеломленный Тони сидел, недоумевая, каким образом вышло, что он настолько глубоко вовлечен в происходящее. Все было предрешено заранее, разыгрывалось как по нотам, но он до сих пор не мог представить себя ни агентом ФБР, ни израильским подпольщиком. Вернувшийся с толстой книгой «Путеводитель Терри по Мексике» Гольдштейн вручил ее Тони.

— Не пытайтесь открыть ее, все страницы склеены, а середка вынута. Намного удобнее, чем носить пакет, не так бросается в глаза. Чтобы вынуть картину, просто оторвите переднюю сторонку обложки. Должен отметить, весьма недурственный образчик живописи.

— По-моему, вы забыли одну вещь. — Перевернув книгу, Тони прочел: «Краткий туристический справочник по денежному обращению и общению в Мексике». — Что я скажу Соунзу, моему здешнему начальнику из ФБР? Что я просто вошел и вы тотчас же вернули мне картину? Или лучше сказать, что я затеял перестрелку и отобрал ее силой?

— Вам нужна легенда, и вот вам легенда. Соунз считает, что мы пытаемся захватить Робла, эту мысль мы внедрили через вас после первой же нашей встречи, на самом деле нам нужны были вы, а не Робл, мы знали, кто вы такой, а также через некоторых других людей. Так что скажите ему, что пообещали навести нас на Робла в обмен на выдачу картины, этому он поверит и, наверное, позаботится, чтобы вам помогли засветить Робла, как только дело с картинами будет закрыто. Он недолюбливает этого паразита и ведет с ним дела против воли. Эту идею он поддержит.

— Чем дальше, тем сложнее.

— Как всегда. Как вы вернетесь?

— Мне надо вызвать машину по телефону.

— Очень хорошо. Вы всегда сможете найти меня здесь, но поблизости у меня есть люди, которые за вами присмотрят. Если кто-то назовет вам пароль «krise»,² вы скажете отзыв «hilfen».³ Затем передавайте послание или просите о любой необходимой помощи. Мои люди весьма талантливы.

— Несомненно. Ваша горилла по-настоящему напугала эту бедную русскую девочку Елизавету Злотникову.

— Эта бедная русская девочка — прошу прощения — докладывает о вашей операции прямо в Москву, разве вы не знаете?

— Конечно, знаю, — самодовольно заявил Тони, эдакий международный шпион, знающий все входы и выходы.

— Что ж, тогда, может быть, вы не знаете, что она перевербована албанцами, передающими вести прямо в Китай. В подходящий момент дайте знать об этом Соунзу и сразу продвинетесь, обеспечите себе карьеру.

Поездка обратно прошла почти так же, как туда: безмолвно и быстро. Крепко прижимая к себе книгу, Тони гадал, чем все это кончится. В Кокойок он приехал в задумчивом настроении, получил салют и отыскал дорогу к нужному домику — casita семь. Дверь не запирали, он толкнул ее и вошел прямо в гостиную.

Сидевший на диване Соунз поглядел на него и яростно сдвинул брови. Гость Соунза, расположившийся в кресле, обернулся и тоже поглядел на Тони. Знакомое лицо.

Лейтенант полиции Рикардо Гонсалес-и-Альварес собственной персоной.

Примечания

1. Добрый день, сеньор. Можете сесть за тот столик (исп.).

2. Кризис (нем.).

3. Помогите (нем.).