Глава 7

Разговор прибоем накатывал ему на голову, фразы разбивались о сознание, чтобы схлынуть пеной слов. Абсолютно невразумительных. Все собеседники были до крайности взбудоражены и говорили одновременно. Не открывая глаз, Тони разгадывал эту головоломку, пока не уразумел, что говорят по-итальянски, и это открытие вернуло ему память. Открыв глаза, он принялся изучать окружающую обстановку.

Прошло порядком времени, прежде чем присутствующие заметили, что он пришел в себя, так они были заняты дискуссией. Комната большая — видимо, какое-то общежитие, поскольку в поле зрения обнаружилось как минимум еще с полдюжины кроватей, не считая той, на которую уложили Тони. Окна отсутствовали; вернее, под потолком наблюдалось некое подобие окна, но убедиться в этом было невозможно, поскольку проем оказался заколочен толстыми досками. Вокруг стола сидело большинство наличествующих. Единственная дверь заперта. Два больших гардероба у дальней стены, в центре потолка висела на проводе единственная голая лампочка, несколько многокрасочных репродукций на религиозные темы — сияющие нимбы, потоки света, Иисус с радиоактивным сердцем — наклеены прямо на желтоватую штукатурку. Воздух был напоен сырой прохладой, будто в подвале или пещере, вдали от солнца Акапулько.

— Итак, вы проснулись, я гляжу, — сказал крепко сложенный пожилой мужчина, которого Тони поначалу принял за хозяина ресторанчика. Тот самый, кто нашпиговал спагетти.

— Яд в макаронах, — прохрипел Тони.

— Простое снотворное, безвредное, вы будете чувствовать жажду. Un bicchiero da vino qui! Вы опасный человек, мистер Хоукин, а мы не любим насилия.

— Вы ничего обо мне не знаете. Зачем вы это сделали?

Один из хмурых молодцев поднес Тони стакан вина, и Тони осушил его жадными глотками. Похоже, то же самое кислое красное, которое подавали ему на последний ужин, если это что-нибудь означает.

— Как раз напротив, мы знаем порядочно, о да, знаем. Мы имеем все ваши приметы, фотографию, весточку о вашей деятельности, так что лгать нам вы не можете, но доставите всем удовольствие, излагая просто правду. Как видите, мы, Агенция Терца, порядком знаем про вас.

— Ни разу не слыхал о вас.

— Я не удивлен. Всякому известно французское Бюро Дузьем и британский Сикрит Сервис, как вы бы сказали, их легенды лопнули, но Агенция Терца — дело другое, — с вызовом, будто оправдываясь, заявил старший; Тони решил не углубляться в тему.

— Вы раздели меня догола! — Он вдруг обнаружил, что из одежды на нем остались только белые семейные трусы, а вся остальная одежда и содержимое карманов разложены по столу.

— Предосторожность, вы опасный человек.

— Да не делал я ничего...

— Ничего?! — приподнял брови итальянец, расширив ноздри и чуточку закатив глаза. — Я бы не назвал это ничем, человек, которого вы убили, это ничем не назовет. Но это не наша забота. Я хочу, чтобы вы тотчас сказали мне, где поместили определенную собственность, принадлежащую итальянскому правительству.

— Даже не представляю, о чем это вы.

Снова та же пантомима — брови, глаза, ноздри, — означающая недостаток доверия к подобному заявлению.

— Если можно, обойдемся без игр. Я хочу челлиниевского «Святого Себастьяна».

— Эта картина погибла во время войны, больше я о ней ничего не знаю.

— Вряд ли. Мы собрали надежные доказательства, что уничтожена она вовсе не была, и более того, что она перешла в ваше распоряжение. Подавайте ее, или вам придется туго.

— Послушайте, мистер... Я даже не знаю, как вас зовут, как же к вам обращаться?

— Можете звать меня Тимберио.

— Тимберио, наверное, вы спутали меня с кем-то другим. Я пришел в ваш ресторан пообедать, ничего более. Как видите, никаких картин у меня нет. Остальное дело ваших рук.

— Не думайте, что мы не приняли этого во внимание. — Тимберио стремительно расхаживал взад-вперед, уперев одну руку в поясницу, а второй совершая хватательные движения, будто извлекал факты прямо из воздуха. — Вы весьма ушлый человек, о да, воистину. В то время, когда полиция всей страны разыскивает вас, вы небрежно входите на известную явку Ла Агенция Терца.

— Мне казалось, ваше существование — секрет.

— Не пытайтесь нас запутать! Во что мы должны были поверить — что этот безжалостный убийца пришел сдаваться, сделавшись кротким, как ягненок? Нет! Что он не знает, где находится? Смехотворное предположение! Знает. Тогда что? Ответ очевиден, потому что он желает предать собственное ФБР и посему хочет создать впечатление, будто был захвачен нами и местонахождение картины выпытали у него силой, хотя на самом деле он двурушник и намеревается продать нам упомянутую картину. Что ж, платить мы не будем, мистер Хоукин, мы не играем в ваши игры, мы не платим за то, что принадлежит нам по праву, и будем удерживать вас, пока картина не будет возвращена.

— А за десять миллионов лир?

— Слишком дорого.

— Тогда внесите встречное предложение.

— Я не уполномочен.

— Я хочу в туалет.

— Луиджи, Альфредо. Il prigionerio al' gabineto.¹

Один из присутствующих отпер дверь, а двое других взяли Тони с двух сторон за руки и повели через комнату. Испытывать судьбу тут явно не собирались. За дверью оказался тускло освещенный коридор с застоявшимся запахом жира. Стражники крепко дернули Тони налево, но прежде он успел заметить справа лестницу, уходящую вверх, к двери, отороченной смутной полоской света. Выход? Его чуть ли не силком повлекли во мрак в противоположном направлении, к более жалкой дверце, за которой призрачно замаячил силуэт доисторического фаянсового предмета сантехники, деревянный ящик вверху и усеянный газетами и окурками пол внизу. Отпустив его руки, Тони подтолкнули вперед.

Бежать там было некуда, а больше всего Тони хотелось бежать. Это слово освежило в памяти услышанную в армии вводную лекцию — одну из тех немногих, на которых Тони удалось не уснуть — обо всех мыслимых способах бегства, если будешь захвачен в качестве военнопленного. Лектор неустанно подчеркивал одну мысль: чем раньше будет предпринята попытка к бегству, тем больше шансы на успех. Как сейчас?

С мыслью пришло и дело. Шагнув вперед, он внезапно всем телом бросился на открытую дверь, врезавшись в охранника, стоявшего рядом с ней. Не обращая внимания на пронзительный вопль второго охранника, он оттолкнулся от подавшейся двери, побежал по коридору назад, мимо распахнутой двери комнаты, и заскакал, как лань, вверх по ступеням.

Не успел он добежать и до половины лестницы, как шайка уже вскочила, ревя во всю глотку; сталкиваясь в дверях и сыпля проклятиями, преследователи затопали следом за ним. Но страх придал Тони прыти, движения его не сковывала ни одежда, ни обувь, так что он одним скачком одолел последние ступени, больно врезавшись корпусом в верхнюю дверь — к счастью, незапертую. Она с грохотом распахнулась от удара, и Тони ввалился в просторную кухню. Лишь мельком заметив белые колпаки, черные плиты, ошарашенные лица, он пронесся к открывающейся в обе стороны двери, и его прибытие в точности совпало с моментом появления безмолвного официанта, направлявшегося на кухню с подносом грязной посуды.

Инерция сделала свое дело, и Тони продолжал мчаться вперед, хотя и на заплетающихся после соударения ногах, зато для официанта столкновение кончилось куда более плачевно. Он попятился, испустив единственный писклявый вопль, и налетел на стол, рухнувший под его весом. Это неизбежно привлекло внимание всех посетителей ресторана, каковое тотчас же было вознаграждено видом почти голого мужчины, пулей промчавшегося через зал ресторана и выбежавшего через переднюю дверь, за которым по пятам неслась орущая толпа преследователей. Весьма впечатляющее зрелище.

Тони не оценил ни зрелища, ни впечатления, потому что почувствовал ужасную усталость, все еще не избавившись от последствий действия снотворного. Бездумно, чувствуя только пульсирующий жар, разгорающийся в висках, он пронесся обратно той же дорогой, какой пришел в ресторан, почти не замечая, что уже настала ночь и прохлада вечера повлекла на улицы прохожих. Вниз по улице, вниз по ступеням, теперь сила тяжести помогала набрать скорость, задевая изумленные парочки, слыша разъяренные крики преследователей. Вниз и вниз, мимо уже бездействующего «Длинного кабанчика» и еще действующей тортильерии, через улицу, в эту минуту чудом свободную от машин, — иначе Тони постигла бы мгновенная смерть, потому что остановиться он уже не мог, — по плитам набережной, чтобы броситься головой вперед в темные воды моря.

Влажный шок мгновенно отрезвил его, охладив и успокоив. Как ни пылали легкие, Тони не выныривал, пока мог терпеть, упорно выгребая прочь от берега. Когда же наконец вынырнул, жадно хватая воздух ртом, то находился уже за пределами освещенной зоны и мог немного подрейфовать, чтобы отдышаться. А заодно с восторгом полюбоваться суматохой на причале. Теперь к преследователям присоединилась толпа любопытствующих, и с каждой минутой прибывали все новые зеваки. Полицейский внимательно выслушивал вдохновенные объяснения одного из участников погони, пока двое других пытались отвязать от причала весельную лодку. Некоторые зеваки с криками указывали на плавающие в воде предметы, но в сторону Тони не указывал никто. Медленно, чтобы не выдать себя плеском, он поплыл прочь от этой суеты к ряду рыбачьих шхун, привязанных на ночь.

Бегство заняло массу времени, но оказалось довольно простым. Сзади мелькало все больше огней, но требовалось осмотреть слишком обширную акваторию, слишком много темных закоулков под причалами и между бортами теснящихся лодок. Дважды Тони приходилось нырять и плыть под водой, когда огни чересчур приближались, но мало-помалу он опередил их. К тому времени, когда он доплыл до торгового порта и темного силуэта сухогруза, большинство преследователей уже осталось далеко позади. Теперь на сухогрузе началась какая-то деятельность, на мостике появились люди, в конце концов включили прожектор и принялись обшаривать лучом поверхность воды. Однако Тони успел отплыть подальше в море, так что луч к нему даже близко не подходил. Повернувшись на спину, Тони поплыл, потихоньку шевеля ногами, вдоль береговых огней, неуклонно продвигаясь от центра города к башням туристских отелей, выстроившихся вдоль залива.

Что дальше? Времени на раздумья было хоть отбавляй, но поводов для ликования крайне мало. Бегство было спонтанным и нерасчетливым, одно действие естественно порождало другое, пока не завлекло его сюда. Но где он сейчас? Посреди залива Акапулько, в одних трусах, усталый и слегка озябший, без денег, одежды, друзей, помощи, убежища или цели. Весьма, весьма гнетущая ситуация. Что можно сделать? Мысленный запрос ушел по инстанциям, но ответ не пришел. Тони плыл дальше, понемногу забирая к берегу, чтобы не оказаться слишком далеко в море, когда усталость нанесет последний удар. А может, следует просто плыть в противоположном направлении? Навстречу закату и вечности, чтобы покончить с этим угрюмым фарсом раз и навсегда. Это решение казалось соблазнительным, пока волна не перекатилась через лицо, и Тони вынырнул, кашляя, отплевываясь и не испытывая ни малейшего желания продолжать это самопроизвольное погружение в темные глубины океана.

Мимо уже проплывали башни отелей, маня ярким светом окон. Но как туда проникнуть? Выползти на берег, как морское чудище, и вползти в вестибюль, оставляя за собой мокрую дорожку? Невозможно. Тони плыл дальше, все медленнее и медленнее, но неуклонно, пока в ночи не выросла еще одна башня, более высокая и темная, чем остальные, с волшебной каллиграфической надписью «ХИЛТОН», сияющей высоко над ней.

«Хилтон»... Как же Тони возжаждал его знакомых американских объятий! Будь на том свете какой-нибудь особый американский рай, то это большой «Хилтон» в небесах; можно ли желать лучшего? Тепло, роскошь, бифштекс с кровью и вода со льдом, жареная фасоль и ржаной хлеб, завтрак в постель и газета родного города на подносе, проворные официанты, коктейли в человеческий рост, гостеприимство и уют. Тони до боли захотелось в «Хилтон».

Радостные крики донесли до его отсыревших мозгов весть, что чаяние это может оказаться не столь уж тщетным. Под огромным оранжевым шаром только что взошедшей луны какие-то счастливые обитатели «Хилтона» резвились на пляже. По большей части дети, хотя и несколько половозрелых девиц скакали в полосе прибоя ради удовольствия своих партнеров. Тони медленно выбрался на пляж в отдалении от группы забавляющихся, неуверенно нащупывая ладонями и коленями ставшую непривычной твердую почву. Поначалу он был в состоянии лишь сидеть в воде среди пены волн, мало-помалу копя силы, чтобы встать и дойти, не покачиваясь, до желанного убежища в виде шезлонга, под грибовидной тенью раскрашенного под пальмовые листья зонта. В ночной тьме трусы вполне сошли за плавки, и появление Тони не привлекло вообще ничьего внимания. Рухнув в шезлонг, он начал понемногу набираться сил.

Роль агента ФБР быстро стала обузой, а не преимуществом. С невидимой во тьме презрительной ухмылкой он вспомнил собственные наивные упования... когда ж это было? — всего несколько дней назад. Потом он с нетерпением предвкушал восторг бесплатной поездки в Нью-Йорк в качестве искусствоведа. Но забрался чуть дальше Нью-Йорка, а восторги приобрели чересчур радикальный характер. Всего два дня как из Вашингтона, а уже разыскивается, как убийца, похититель произведений искусства, знакомый международных шпионов и воров, эксгибиционист, беспаспортный, безденежный и бездомный беглец. Придет ли этому конец? Может ли вообще эта неразрешимая ситуация разрешиться счастливым концом? Перед глазами у него проплывали картины внезапной смерти, пожизненного тюремного заточения, быстрого исчезновения с лица земли. Тони вздохнул во тьме, невероятно освеженный мгновениями потворства собственным слабостям и безудержной жалости к себе.

Ну, что дальше? Сдаться дело нехитрое. Надо лишь уступить изнеможению и теплой ночи и уснуть в шезлонге. Утром его необычное одеяние заметят, и Тони пробудится в окружении взвода полицейских, рвущихся засадить его за решетку. Он позволил векам на миг смежиться, чтобы разобраться, какие будут ощущения; ощущение просто замечательное, но после короткой паузы он вынудил глаза распахнуться снова. Идея кротко поднять лапки после всего, что довелось выстрадать, оказалась не столь уж привлекательной. Пока он еще свободен, остается хотя бы призрачный шанс отдать картину в руки нужных властей — кем бы они ни были — и очистить свое доброе имя. Последнее становится все более и более затруднительным по мере того, как список его преступлений растет, но хотя бы тень надежды все-таки остается. Итак, что же делать?

Стать преступником. Все считают его таковым — опасным и кровожадным агентом, весьма уважаемым зловещим подразделением итальянского правительства, Агенция Терца. Завоевавшего еще большее уважение своим впечатляющим бегством из отравительских объятий макаронников. А сейчас он тайком прокрался в тщательно охраняемую крепость «Хилтон», обитель счастливых, богатеньких американцев. Непременно должен найтись способ подняться над ситуацией. Более всего сейчас нужна одежда и немного деньжат, а тут его окружают роскошные вещи и кучи зеленых. Осталось лишь наложить на них лапу и отхватить кусочек. Небольшая разведка не повредит.

Первая кража была совсем ничтожной — полотенце, даже и не кража вовсе, если только он не покинет территорию отеля с гостиничным имуществом. Полотенце было небрежно брошено на столик, и Тони мимоходом прихватил его. Намотав полотенце в качестве набедренной повязки, он почувствовал себя куда уверенней, чем в трусах. Эффективность этой маскировки выявилась при встрече с парой, шагавшей по дорожке из отеля, — мужчина был облачен точно так же; проходивший мимо работник отеля даже бровью не повел, увидев всех троих. Однако дальше-то что? Утес отеля все надвигался, а план все не вылуплялся. Нет смысла входить в вестибюль, не имея на примете конкретной цели. Может, попросить ключ от номера? Этот номер может удаться, но может и провалиться с такой же легкостью — а вместе с ним прости-прощай свобода. Лучше сперва исчерпать прочие возможности.

Возможность представилась почти тотчас же: бассейн, проходящий и внутри, и снаружи здания. Тони присел на бортик, украдкой отбросив полотенце, и быстро соскользнул в воду. Медленно плывя брассом, чтобы иметь возможность оглядеться, Тони заскользил в полутемное помещение.

Бассейн являл собой сущую Венецию среди собратьев и был явно спланирован так, чтобы удовлетворить запросы Тони. Бассейн вился внутри отеля, огибая смахивающий на оранжерею обеденный зал, превратившись в канал с перекинутыми там и сям мостиками. Хотя зал освещался гораздо лучше, чем хотелось бы Тони, он поплыл вдоль канала, поглядывая на немногочисленных едоков и высматривая какую-нибудь возможность.

Ничегошеньки. Полностью обогнув зал, Тони выплыл наружу и вернулся обратно. В этот промежуточный час между дневными и ночными удовольствиями бассейн, как и столики, почти пустовал. Вечно это небольшое турне продолжаться не может, усталость снова стала брать свое, и Тони начал чувствовать, что совсем раскис от воды. Еще кружок, и назад, к полотенцу и новым планам. Может, на сей раз кто-нибудь оставит сумочку или ключ на бортике бассейна, и удастся совершить пиратский набег. За столиком у бассейна сидел новый посетитель — худой мужчина в темных очках, видимо надетых ради защиты глаз от мерцания свечей. Очки? Очки! Точно такие же очки Тони уже где-то видел прежде, и этот тонкий нос, и эти вымирающие остатки волосяного покрова головы, приклеенные к черепу. Знакомое сочетание, удивительно знакомое. Поднырнув, Тони появился на поверхности у кафельного бортика.

— Соунз, — прошептал. — Росс Соунз.

Агент ФБР посасывал соломинку, торчавшую из цельного кокосового ореха, и даже не поморщился, будто подобные водные встречи совершенно в порядке вещей. Лишь опустив орех, он позволил себе мимолетно сверкнуть глазами в сторону бассейна, тут же отведя взгляд.

— Я искал вас, Хоукин.

— Что ж, просто замечательно, потому что я вас тоже искал. Из чего это такого вы пьете, любопытно знать?

— Вы в беде, знаете ли. Это coco preparado, порой также называемый coco-fuerte. У неспелого кокосового ореха срезают верхушку, сдабривают кокосовое молоко ромом и охлаждают льдом.

— Похоже, как раз то, что мне надо. Пожалуйста, дайте-ка сюда.

— Вам известно, что...

— Мне известно, что я ничего не скажу, пока не выпью. Давайте.

Соунз небрежно огляделся, после чего поспешно сунул орех в протянутую ладонь Тони. Поставив орех на бортик, Тони сделал порядочный глоток. Чудесно. Пурпурный цветок, воткнутый в макушку ореха, чуточку развеселил, а ром с соком влили в его жилы новую жизнь.

— Когда я сказал, что вы в беде, Хоукин, я имел в виду большую беду. ЦРУ на очень высоком уровне запустило рапорт, что вы убили Дэвидсона. Да вдобавок превысили полномочия и завладели некой картиной. Предоставившие ее люди крайне огорчены, поскольку полагали, что вверяют ее нам.

— Минуточку, погодите-ка. Нам, мы, ФБР владеет ею, потому что, насколько мне известно, я пока что работник Бюро. А с убийством меня подставили.

— Есть свидетель...

— Да знаю я, он набил карманы и моими денежками. Но...

— Я вижу, вы уже допили, сеньор, так не желаете ли заказать еще? — беззвучно вынырнув из мрака, официант выжидательно замер.

— Что? Да, пожалуй. — На миг Соунз утратил хладнокровие, но тут же взял себя в руки.

— То же самое? А для вашего друга тоже принести?

— Да, несомненно, — подал голос Тони, с хлюпаньем втянув через соломинку последние капли напитка. — Я составлю компанию своему другу.

Кивнув, Соунз подождал, пока официант удалится, и лишь после этого продолжал:

— Картина у вас?

— Я знаю, где она. Но если меня уволили за убийство, я предпочту оставить ее у себя.

— Я не говорил...

— Нет, говорили. Послушайте, да разве у меня был хоть какой-нибудь повод для убийства Дэвидсона?! Идиотская мысль. Кто-то уже поджидал в номере, когда мы приехали, заколол его и вышел в дверь. Точка. Я этого не делал и больше ничего об этом не знаю. Этот двуличный цэрэушник Хиггинсон знает куда больше. Это он подставил меня, позаботившись, чтобы труп непременно нашли.

— Да, вполне вероятно. Мне ли не знать ЦРУ. Хотя остается вопрос о передаче вами сведений израильтянам.

— Каких сведений?! Они меня стукнули по голове и умыкнули. Я им ни слова не сказал из того, что они еще не знают. На самом деле их больше интересовал этот посредник Курт Робл. Еще Гольдштейн помянул фамилию Хохханде, которая мне ровным счетом ничего не говорит. Что же до картин, они все знают и не проявляют даже тени интереса.

— Требования секретности в этой операции соблюдались не слишком тщательно.

— Вот уж не говорите, это всем преуменьшениям преуменьшение. Кстати, к вашему сведению, секретная служба под названием Агенция Терца тоже вступила в игру.

— На вашем месте я бы не придавал ей особого значения. Она не из числа тех, кто представляет серьезную угрозу.

— Серьезную или нет, но лиха я с ними хлебнул предостаточно. К тому же они считают, что картины принадлежат им.

— В конечном итоге произведения будут возвращены в Италию, но в дар от американского правительства. Из-за этого дела Монте Капителло нам досаждали не один год, и мы хотим очистить свою репутацию раз и навсегда. Доставить доказательства, что весь бардак замыслили фрицы, что они подорвали музей и похитили картины, а мы возвращаем их столько лет спустя, чтобы все уладить. И когда будут раздавать почести, все узрят, что на самом деле парадом командовало ФБР.

— Великолепно. Что поднимает весьма важный вопрос. Ну же, говорите быстрей, я все еще пользующийся доверием служащий Бюро или нет?

— Приказа о перемене вашего статуса не давали.

— Вот именно. Картина-то у меня.

— Вы все еще в команде.

— Чудесно. Закажите еще парочку, напиток уж больно хорош. — Быстро осушив второй орех, Тони подобрал остатки, прильнувшие к мякоти. Роскошные ромовые воскурения вознеслись в мозг, и перед глазами в единой вспышке снова мелькнуло видение, идея, давно взлелеянная подсознанием и выпущенная из-под замка алкогольным ключиком. — Вот мой план. Встретимся, когда хотите, я принесу картину, и мы возобновим дружбу с того самого места, где она прервалась.

— За отелем бдительно наблюдают. Поэтому в городе...

— Не пойдет. Я вовсе не говорил, что это будет здесь. Дайте хотя бы сутки, и я доставлю картину в любую точку республики, куда только скажете. Но не в Акапулько. Я хочу вырваться из этого города, предоставив всем продолжать поиски здесь. Понятно?

— План сопряжен с риском. Сомневаюсь, что нам будет так уж легко вытащить вас из города.

— Сам выберусь.

— Будет лучше, если я возьму картину с собой.

— И это не пойдет, Соунз, старичок! И вы знаете, и я знаю, и оба мы знаем, что другие знают, что эта картинка — мой пропуск обратно. Боже, какой дивный кокос! — Тони потягивал коктейль из только что доставленного ореха, пока Соунз предавался безмолвным раздумьям.

— Ладно. Другого выхода не вижу. Встретимся в Куаутле, то бишь в Морелос к югу от Мехико. Поблизости есть курорт Кокойок. Мы в casita семь.

— Ни разу не слыхал о таком курорте.

— Он недалеко от Квернаваки.

— Что ж, о ней я слыхал, так что найду как-нибудь. Если повезет, буду там завтра же. В четверг, но только после сумерек. А Д'Изрения сказал, что мы должны вернуть картину в пятницу вечером, или вся сделка расстроится. А еще сказал, что выйдет со мной на связь в отеле в Мехико, куда я теперь не попаду из-за полиции. Так как же его найти?

— Это не проблема, фактически говоря, он уже связался с нами, весьма огорчившись тем, что картина у вас. Мы гарантировали, что она в пятницу будет доставлена в Куаутлу.

— Очень мило с вашей стороны, если учесть, что вы не имеете понятия о ее местонахождении. На доставку ее в Вашингтон для проверки подлинности и обратно остается совсем мало времени.

— Это мы тоже учли. Мы кооптировали специалиста из отдела живописи нью-йоркского музея Метрополитен. Я позабочусь, чтобы специалист встретил нас в Кокойоке. Все это, конечно, зависит от того, прибудете ли вы туда с картиной. Вам удастся?

— Не волнуйтесь, дело в шляпе. Но мне понадобится ваша помощь.

— Какая?

— Одолжите мне свои шорты и спортивную рубашку. Да не забудьте положить в карман рубашки хотя бы тысячу песо.

— Что вы собираетесь делать?

— Выпить еще кокосик, пока вы будете ходить, и держать свои планы при себе. Как вы сами сказали, секретность в этой операции соблюдают дерьмовенько.

Соунз поколебался, но, видимо, уяснил, что выбора нет. И ушел, не проронив ни слова, — Тони пришлось самому подозвать официанта и заказать еще порцию, — зато вернулся очень скоро, неся одежду, завернутую в полотенце.

— Деньги там? — уточнил Тони, в последнее время тоже заработавший привычку подозревать всех и вся.

— Тысяча, как вы и сказали.

— Ладно. Я поплыву на улицу, а вы за мной. Оставьте вещи у бассейна и ступайте. Увидимся в Кокойоке.

— Что вы собираетесь делать?

— Это мой секрет.

Тони с улыбкой прижал указательный палец к губам, сдержав отрыжку. Это и вправду его секрет, видит Бог, никто и не узнает.

Примечания

1. Проводите заключенного (итал.).