Глава 39

ПВ 26:19

— Приносим извинения за непредвиденный перерыв в передаче, леди и джентльмены, но нам только что сообщили новости о судьбе «Прометея». — Репортер, сжимая листок бумаги, только что оторванный от телетайпной ленты, коротко взглянул в объектив.

Он знал, что его репортаж показывают по всем программам американского телевидения и передают на коротких волнах за океан. И держался соответственно серьезно.

— Похоже, в настоящий момент в Центре космических полетов имени Кеннеди предпринимается попытка отправить на орбиту «Прометея» спасательную команду, которую доставит туда «челнок», рабочая ракета, которая снует между Землей и космическими спутниковыми лабораториями и перевозит людей и оборудование. По словам президента Бэндина, никаких сообщений на этот счет ранее не делалось, так как не было уверенности, будет ли «челнок» готов вовремя. Но теперь, когда смелым астронавтам, застрявшим на затухающей околоземной орбите, остаются считанные часы жизни, к ним на помощь отправляется спасательная ракета. Может быть, еще не поздно эвакуировать их. Мы будем ждать дальнейших сообщений о том, как развиваются события, и надеемся вскоре послушать самих космонавтов.

* * *

— Конечно же, нет, не сейчас, Минфорд! — прокричал Флэкс в телефонную трубку. — Конечно, я понимаю важность связи с общественностью и то, что мы обязаны поддерживать имидж, особенно после тех событий в Англии. Но все равно передачи с «Прометея» сейчас невозможны. Люди в отчаянном положении, там есть раненые, и вообще у них ужасные перспективы, так что не будь смешным. К тому же я сам постоянно на связи с ними. Все. — Он быстро переключил тумблеры и проговорил:

— На связи Центр управления полетом. Я вызываю «Прометей».

— Флэкс, они готовят спасательную экспедицию или нет?

— Дано «добро» на высшем уровне, Патрик. Я только что пытался связаться с ними, чтобы уточнить, сколько времени им еще потребуется. У меня есть для них «окно».

— Когда?

— Приблизительно через четыре часа. Ваша орбита будет проходить над Соединенными Штатами, и запуск с Восточного побережья вполне возможен. Совмещение орбит произойдет через сорок минут. Точное расчетное время встречи я тебе назову, как только наши программисты свяжутся с их штабом.

— И единственная причина отсрочки — это неуверенность в готовности «челнока»?

— Такова официальная версия.

— Это же грязное вранье, Флэкс, и ты это прекрасно знаешь.

— Знаю. И согласен с тобой.

— Полная подготовка «челнока» занимает около недели. Я уверен, что можно ужать часок-другой и знать с точностью до минуты, когда ракета будет отправлена. Почему же в таком случае они не известили нас?

— Может быть, мы никогда и не узнаем.

— Попробуй узнать. Поспрашивай, Флэкс, у тебя ведь есть связи. Мне бы очень хотелось получить ответы на кое-какие вопросы, если мы вернемся.

— Мне тоже...

— Конец связи.

И Патрик резко отключил связь.

— Что все это значит? — спросила Коретта.

— Не знаю и боюсь делать предположения, — ответил Патрик, осторожно поправив повязку на глазах. Слепота выводила его из себя, она почти лишила его работоспособности. — Происходит что-то весьма странное, иначе Флэкс не вывел бы нас так неожиданно прямо на Белый дом. Он явно кому-то выворачивал руки. Впрочем, займемся этим как-нибудь в другой раз. У нас сейчас более насущные проблемы. — Он снова потрогал повязку. — Доктор, а нельзя ли ослабить повязку или, может быть, совсем снять ее, чтобы проверить, вижу я или нет? Ведь пока сам не попробуешь, не узнаешь...

— Патрик, мы знаем, — проговорила Коретта, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и профессионально. — Каковы бы ни были окончательные результаты, тот шок, который испытали ваши с Надей глаза, все равно не пройдет по меньшей мере сутки. Сняв повязку, ты ничего не достигнешь и можешь только навредить себе. Извини, ничего более утешительного я сказать не могу.

— Значит, это может быть навсегда? — негромко спросила Надя.

— Возможно, но я совсем не уверена. Скорее, ваша слепота — явление временное. — Коретта говорила так уверенно именно потому, что говорила не правду: она не имела ни малейшего представления о тяжести травмы. Но душевное равновесие пилотов было сейчас куда важнее правды.

— Ладно, — решил Патрик. — Отложим этот разговор. Григорий, вся ли программа «Змеиное кольцо» получена?

— Вся. Я ее сложил в папку, как ты велел, — ответил Григорий.

— Достань, пожалуйста.

— Зачем? — с удивлением спросила Коретта. — Если спасательный корабль готов, то, наверное, можно забыть об этой программе.

— Да, но наше положение в целом не изменилось, — ответила ей Надя. Она лежала на своей кушетке с повязкой на глазах, внешне такая же спокойная, как Патрик.

— Так оно и есть, — подтвердил Патрик. — В этом уравнении слишком много неизвестных. Мы либо продержимся на этой орбите те часы, которые необходимы для нашего спасения, либо нет. Обсерватория непрерывно посылает нам информацию о состоянии солнечной активности. Незначительные вспышки, радиация в норме... Но ведь Солнце продолжает вращаться, и мы не знаем, что ждет нас впереди. Одна большая вспышка — и все, конец.

— Это ужасно! — воскликнула Коретта.

— Это всего лишь реальность, — произнес Григорий, обнимая ее. Ни Патрик, ни Надя не могли их видеть, а если бы и могли — разве это имело теперь значение? На свете для них осталось слишком мало значимых вещей.

— Григорий прав, — качнул головой Патрик. — Мы должны действовать так, будто никакого спасательного корабля не будет. Если же он все-таки успеет — что ж, все хорошо, что хорошо кончается. Если нет, то нет причин прекращать подготовку к операции «Змеиное кольцо». В любом случае предлагаю начинать, не откладывая.

— Сколько на это нужно времени? — поинтересовалась Коретта.

— Учитывая, что ни один из вас не имеет соответствующих навыков, это может занять три или четыре часа.

— Что мы должны делать? Я ведь так и не имею об этом ни малейшего представления.

— Программа детально объяснена здесь, — сказал Григорий, помахав ворохом распечаток.

— Может быть, тебе, детка, все ясно, но для меня это полная абракадабра.

— Объясню-ка лучше я, — сказал Патрик. — Тебе следует усвоить основные принципы. Ты знакома с принципом работы ядерного двигателя?

— Только в теории, — призналась Коретта. — Водород используется и как ядерный замедлитель, и как топливо. Те кварцевые трубки, которые у нас разбились, называются, по-моему, световыми лампами. Урановый изотоп в виде гранул смешивается в них с неоном, и происходит ядерная реакция. При этом трубки разогреваются до — скольких градусов?

— До трех тысяч градусов.

— Несколько жарковато. Лампы окружают водород, температура которого повышается, а следовательно, он расширяется и под давлением устремляется в отверстие сзади, толкая нас вперед. Вот и все. Правильно?

— Совершенно правильно, просто и точно. Хотя сам процесс намного сложнее, но сейчас это не имеет ни малейшего значения, потому что вам с Григорием предстоит только включить всю эту последовательность.

— Как мы это сделаем?

— В четыре этапа. Сначала вам придется выйти в космос и пробраться в одно из сопл. Это нелегко, но совершенно необходимо. Одному из вас придется для этого воспользоваться астроскафом. Затем... Григорий, что затем? Что-то у меня с памятью...

Дело было не в памяти, а в том, что Патрик страдал от боли. Действие наркотиков ослабевало, и глазам было так больно, что мысли расплывались. Григорий прочел ему программу только один раз, но он отчетливо ее запомнил. Однако говорить было трудно. Скоро потребуется укол, но нужно продержаться без него как можно дольше. После укола так все мутится в голове... Григорий пошелестел страницами и длинным пальцем ткнул в одну из строк.

— Нужно проникнуть внутрь и разбить кварцевые трубки, чтобы увеличить объем камеры. Лампы, несмотря на высокую жаропрочность, исключительно хрупкие. Затем освобождается четырехметровая секция, где хранится уран-23 5, и сворачивается до тех пор, пока ее диаметр не достигнет примерно сорока сантиметров...

— Григорий, это как-то до меня не доходит.

— Это пластиковая емкость, — пояснил Патрик. — Контейнер для уранового топлива в виде трубки, поскольку уран нельзя хранить в большом количестве, чтобы масса не стала критической и не взорвалась. Поэтому топливо в пластиковой трубке как бы «обвертывают» вокруг хвоста корабля. Часть этой трубки и следует отрезать, а потом скатать в компактную массу.

— Минуточку, — остановила его Коретта, — насколько я помню из моего ударного курса атомной медицины, это ведь опасно. А эта штука не взорвется?

— Сразу нет. Процесс, конечно, активизируется, но не сразу достигнет критической точки.

— Тот, кто будет сворачивать трубку, будет серьезно облучен.

— Тот, кто сделает это, умрет, — угрюмо произнес Патрик. — За несколько минут — смертельная доза. Впрочем, тогда это будет уже неважно.

— Скорее всего да, — кивнула Коретта, стараясь сохранить такое же спокойствие, как и он. — Даже при такой дозе понадобится много часов, чтобы умереть. Так что корабль уже успеет взлететь на воздух.

— Правильно, — подтвердил Патрик. — Теперь последнее: когда топливо готово, нужно обеспечить, приток водорода, нажав кнопку на пульте. Тогда масса топлива под напором выбрасывается в камеру сгорания — и все.

— Все? — Коретта не поняла. — А что потом?

— Водород в камере действует как замедлитель только до этого момента. Затем масса урана-235 становится критической...

— И потом трах-тарарах. Атомный взрыв. Представляю себе. Так когда мы приступаем?

— Немедленно, — сказал Патрик. — Скажите, какое сейчас полетное время.

* * *

Грузовой отсек еще только присоединяли к ускорителю, когда на паукообразную конструкцию взобрался Гордон Фогт, руководитель запуска. Это был крупный, крепко сбитый мужчина с буграми мускулов на руках. Родившийся и выросший в штате Алабама, всего в нескольких сотнях миль от мыса Канаверал, он привык к влажному тропическому климату и едва ли вообще замечал жару. Когда он через воздушный шлюз попал в прохладную стерилизованную атмосферу отсека, как раз происходило сцепление его с телом ракеты. За операцией наблюдал полковник Кобер, небольшого роста неприятный человек, всегда в мундире, всегда наглаженный и безупречно аккуратный. Фогт знал, что у Кобера отличная голова., техническая научная степень и успешная военная карьера, но все равно не любил его. Эта неприязнь была взаимной. Они работали вместе, потому что так вышло, но ни тому, ни другому это не доставляло удовольствия.

— Готовитесь снять груз, полковник? — спросил Фогт.

— Да, мистер Фогт.

— Сколько времени уйдет на то, чтобы вы разгрузились и мы могли задраить люки?

— Постараемся как можно скорее.

— Нет, нельзя ли точнее? Через сколько минут, часов, дней?

Кобер бросил на гиганта штатского полный презрения холодный взгляд и сказал, поглаживая костяшкой пальца щеточку усов:

— Ориентировочно я могу сказать, конечно. Исходя из прошлого опыта, на то, чтобы отсоединить крепеж, подсоединить добавочное электропитание, убрать мачты, передвинуть корабль на стартовое ложе и задраить люки, потребуется добрых два часа работы.

— Мы не можем ждать два часа. Я немедленно начинаю заправку. — Фогт повернулся, чтобы уйти, но резкий тон Кобера заставил его остановиться.

— Вы не имеете права. Я категорически запрещаю вам это. Вмешательство гражданских лиц и без того внесло беспорядок, но я не допущу преступной пренебрежительности к технике безопасности, способной поставить под угрозу наш проект и моих людей. Вы поняли, Фогт?

— Для вас, полковник, я всегда мистер Фогт. Я хочу слышать, как вы это говорите. Что же до вашего запрещения, то тягаться вам со мной все равно, что гончей соревноваться со слоном в поднятии тяжестей. Заправка начинается немедленно.

— Вы не можете... Это запрещено. Я свяжусь...

Но Фогт уже закрыл дверь шлюза. Бог мой, а Кобера, оказывается, так легко вывести из себя! Какое же удовольствие дать легкого пипка этому аккуратисту. Фогт вытянул из чехла на поясе кнопочную рацию и ткнул в нее пальцем — Станция два, вы уже подсоединили заправочные шланги?

— Последний подсоединяется. Гордон.

— Хорошо. Проверь, следят ли твои люди наверху за пусковыми клапанами, и начинай качать. Мне нужно, чтобы топливо закачали как можно скорее.

— Ясно.

Фогт выключил рацию, прислонился к горячему металлу ограждения и посмотрел на ракету. Квадратная масса грузового отсека закрывала ее почти всю, над отсеком возвышались только три конуса ускорителей. Рядом стояла многоярусная башня обслуживания, на которой вовсю шла организованная суета. Подземные заправочные трубы подавали жидкий кислород и водород, охлажденный до сотен градусов ниже нуля, и облачка испаряющегося газа клубами вырывались из расположенного выше регулирующего клапана. Началось. Через три часа емкости будут заполнены. Три часа оставалось и до того, как можно будет использовать «окно» — те несколько минут, в течение которых космический «челнок» способен оказаться в точке стыковки с «Прометеем». Один-единственный шанс на встречу. Ну что ж, он сделает все, что от него зависит, «челнок» будет заправлен, отсчет полетного времени начнется точно в срок. Если, разумеется, военный груз будет вовремя выгружен. Военные утверждают, что это спутник-разведчик, страшно засекреченный; повсюду непрерывно снует военная полиция с пистолетами на боку. По слухам, правда, это кое-что поважнее обычного спутника-разведчика. Впрочем, он ничего не знает и знать не хочет. Он хочет только, чтобы ракета ушла вовремя Заправка проходила нормально, так что Фогт мог спокойно пойти и еще подразнить Кобера, а заодно убедиться, что груз наконец вытащили и убрали. Ему нравилось злить Кобера, хотя это было, пожалуй, слишком легко. В свое время, молодым, он и сам служил в армии и перед демобилизацией получил капрала Чины выше старшего сержанта немедленно вызывали в нем подозрение. А наилучшим объектом для насмешек всегда были эти клуши полковники. Фогт улыбнулся и двинулся к двери.

Солнечная обсерватория находилась в Италии, на Капри, острове в Неаполитанском заливе. Изрезанные террасами склоны гор Соларо поднимались над деревушкой Анакапри, серебрясь оливковыми деревьями, и обрывались высокими известковыми утесами прямо над синим морем. На склоне горы и стояло окруженное массивными стенами здание — Солнечная обсерватория университета Фрейбурга. Для обсерватории это было не лучшее место: дымка над морем не позволяла вести наблюдения рано утром и вынуждала заканчивать их вечером задолго до захода солнца. Но для каждого немца Капри — рай обетованный, поэтому разум на сей раз подчинился велению сердца, и обсерватория была построена именно здесь. Короткий рабочий день позволял больше времени уделять вину и персикам. Астрономы и их жены не считали «ссылку» на Капри слишком большой жертвой.

Зеркало на крыше здания вращалось под определенным углом автоматически, следуя за ходом Солнца и посылая его изображение через похожую на дымовую трубу телескопа вниз. Здесь увеличенное изображение пропускалось через специальный фильтр, который отсеивал все, за исключением длины волны водорода. Подобным образом «очищенное» и увеличенное изображение Солнца фиксировалось фотоаппаратом. Каждые две минуты в течение дня камера делала снимок и тут же автоматически переводила кадр. Когда камера не работала, изображение можно было проецировать на белый экран — раскаленный свирепый диск, диаметром в ярд, весь в оспинах темных пятен, обрамленный завихрениями пламени.

Доктор Брозик как раз был занят его изучением, блаженно попыхивая хорошо обкуренной пенковой трубкой. Астрономия требует скорее усидчивости, чем энергии, а он занимался этой наукой немало лет. Его жена, Ютга, вошла в комнату.

— Опять звонит этот человек из Техаса. Он страшно разозлился, когда телефонист в Неаполе прервал нас почти на пятнадцать минут.

— Если постоянно злиться на итальянскую телефонную систему, можно в конце концов заработать апоплексический удар, не дожив и до половой зрелости. Он что-нибудь просил передать?

— Вопрос прежний: каково состояние Солнца?

— Можешь заверить его, что за эти пятнадцать минут изменений не произошло. Активность нормальная... О Боже!

Брозик от неожиданности открыл рот, позабыв о любимой трубке. Трубка выпала и разбилась о кафельный пол, но он даже не заметил этого. Ибо как завороженный уставился на растущий у него на глазах протуберанец. Язык пламени поднимался все выше и выше и наконец выплеснулся в космос. На глазах у доктора с поверхности Солнца были извергнуты миллионы тонн горящего газа — первый мощный взрыв гигантской солнечной бури.

То, о существовании чего было известно ему, то, что не было видно отсюда, свершилось: немыслимый выброс энергии, невероятно мощные магнитные поля, непрерывно меняющие свои очертания и излучающие радиацию, способны были, попав в атмосферу Земли, вызвать северное сияние, нарушить радиосвязь, вывести из строя телеграфные линии. И до такой степени возбудить верхние слои атмосферы, что «Прометей» непременно собьется с орбиты. Для него, летящего со скоростью пять миль в секунду, переход в более плотные слои атмосферы будет равносилен столкновению с каменной стеной.

— Не давай отбоя, — крикнул жене Брозик. — Мне нужно обязательно поговорить с ними. Попробуй убедить этого кретина телефониста, что линию ни под каким видом занимать нельзя. Видимо, начинается период той самой интенсивной солнечной активности, о которой предупреждал профессор Вейсман.