Глава 6

Трое мужчин сидели за обеденным столом. Скатертью служили старые газеты, в пятнах, чернильных разводах, местами рваные. Диас пил черный кофе, остальные двое смотрели в стены. Квартира была большая, старая, с обшарпанной мебелью. Чувствовалось, что мужчины остановились здесь временно, можно сказать, проездом. Однако они провели в ней уже много лет, и возможно, проживать здесь им предстояло еще очень долго. Однако их сердца, их помыслы, их надежды находились далеко-далеко, в маленькой стране по другую сторону Атлантического океана, о которой многие англичане даже не слышали. Эти холодные комнаты, этот гулкий коридор, эту неуютную кухню они действительно воспринимали как временное жилище. Их дом находился совсем в другом месте.

В дверь тихонько постучали, но никто из мужчин на слух не жаловался, поэтому все повернулись на звук. Один начал доставать из кармана пистолет, но Диас покачал головой. Поднялся, вышел в коридор, встал рядом с дверью.

— Кто там?

— Возвратившийся странник, — ответил голос. — И я упаду, если ты еще минуту продержишь меня у двери.

Диас быстро отодвинул засов, открыл замок, распахнул дверь, вопросительно посмотрел на стоящего на пороге мужчину.

— Знаешь, друг мой, — сказал он, привалившись к стене, пока дверь закрывалась и запиралась, — бывали времена, когда я чувствовал себя гораздо лучше. Из трех последних дней два я провел в самолетах. Не только не спал, но и испортил себе желудок той замороженной дрянью, которую выдают за еду.

— На кухне есть черная фасоль и рис.

— Я продам душу человеку, который принесет мне тарелку черной фасоли и риса. Вот фотографии.

Он передал конверт, который тут же схватили и открыли.

— Ты знаешь, кто они? Люди на фотографиях?

— К сожалению, нет. Я надеялся, что вы знаете. Ривельес с радостным вздохом набросился на еду, тогда как Диас и двое других разложили фотографии на столе и пристально их разглядывали. Мужчины спорили, один даже принес увеличительное стекло, тогда как Ривельес спокойно ел, запивая фасоль и рис испанским вином, а насытившись, с довольным видом отвалился от стола. Не прошло и нескольких минут, как его дрему прервал голос Диаса:

— К сожалению, мы никого не знаем. Ты говорил с ними, слышал, как они говорят?

— Нет. Все это время я провел в компании этой удивительной женщины. Я даже не видел, как они входили в свои апартаменты. А что?

— Есть одна догадка. Увидеть это можно только через увеличительное стекло. На этой фотографии, где мужчина смотрит прямо в объектив.

— Фотограф — мастер своего дела. Он включил фотовспышку, чтобы привлечь их внимание и сфотографировать не только в профиль, но и в анфас. Я его вижу, отвратительный урод. Что вы нашли в нем интересного?

— Посмотри на щеку, вот сюда. Вроде бы шрам, не так ли?

Ривельес присмотрелся, согласно кивнул.

— Возможно. И что из этого?

— Он может быть немцем. Это сабельный шрам. Мужчина достаточно стар, чтобы учиться в двадцатых годах, а тогда без сабельных шрамов диплома, можно сказать, не выдавали. При всех университетах были сабельные клубы. Они пользовались клинками с заостренным концом и масками, которые закрывали только часть лица. Вероятно, с тем, чтобы уметь ранить соперника и научиться терпеть боль.

— Глупость какая-то. И что это доказывало?

— Что они — настоящие мужчины.

— Понятно. Глупые идеи распространяются быстро. Глядя на него, да и на остальных, можно сказать, что они — немцы. Но что это доказывает?

— Если речь о молодых, то ничего. А вот старики, со шрамами, вполне могли участвовать во Второй мировой...

— Нацисты!

Диас кивнул.

— Вполне возможно. Но как это выяснить?

— В Аргентине они есть, но их мало и в основном мелкая рыбешка. А в Парагвае их хватает?

— Пожалуй. Они зовутся военными советниками. И тоже, как ты говоришь, мелкая рыбешка. Но вот за рекой...

— Уругвай! Там их полным полно. Начальники концентрационных лагерей, эсэсовские шишки, убийцы. Там они везде, и среди чиновников, и рядом с ними, копошатся, как тараканы.

— И совсем близко от Парагвая, — задумчиво продолжил Диас. — Возможно, это и есть связующее звено, которое мы ищем. Но прежде всего надо выяснить, кто эти люди.

— Тупамарос могут знать. Ты поддерживаешь с ними контакты?

Диас покачал головой.

— Скорее нет, чем да. Большинство из них убили в 1974 году, потом движение распалось. Но я могу навести справки. Правда, на это потребуется время. «Ка-Е-Вторая» уже покинула Кейптаун и через несколько дней будет в Австралии. Мы должны как можно скорее выяснить, кто эти люди. У кого же спросить?

— У евреев! — ответил Ривельес. — Израильтянам многое известно об уцелевших нацистах. Скорее всего они смогут опознать этих стариков. Но как выйти на них. Не можешь же ты просто пойти в израильское посольство и попросить о помощи.

— Почему нет? — Диас убрал фотографии в конверт. — Если у нас есть важная информация, они захотят с нами поговорить. А мы ничего не потеряем, обратившись к ним.

— Идея бредовая, но, возможно, сработает. Ради бога, вызови такси, чтобы потом я смог добраться до дома и рухнуть в постель. А ведь утром мне еще предстоит встреча с дядюшкой.

— Ты сказал ему, что заболел?

— Нет, он не поверит. Он очень подозрительный, потребует справку от врача. Я скажу ему, что влюбился и уезжал с женщиной в Брайтон.

— А почему он в это поверит?

— Я скажу, что это замужняя женщина. Он жутко боится скандала и будет тревожиться о том, как бы наша связь не раскрылась, а не о моем отсутствии на работе. Думаю, я смогу воспользоваться этим предлогом и в другой раз, если мне вновь потребуется срочно уехать.

— Такси я вызову. Сможет кто-нибудь заглянуть в справочник и найти мне адрес израильского посольства?

* * *

Диас вышел из такси на Бейсуотер-роуд и зашагал по Кенсингтон-Палас-Гарденс, одной из последних частных улиц Лондона, с охранником в начале и конце. Тихое, спокойное место, полностью устраивающее израильтян. Арабские террористы не могли незаметно подобраться к посольству. Полицейский у входной двери пристально оглядел его, а едва он переступил порог, дорогу ему загородил высокий, крепкого сложения молодой человек.

— Вас не затруднит расстегнуть пальто, это чистая формальность. — Он быстро обыскал его. — Благодарю вас. Приемная там.

Трудности у Диаса возникли, едва он подошел к столу, за которым сидела молодая женщина с суровым взглядом.

— Так с кем вы хотели бы встретиться?

— Точно не знаю. Наверное, с военным атташе.

— Скажите, пожалуйста, по какому вопросу.

— Я бы хотел все рассказать непосредственно ему.

— Боюсь, у нас нет военного атташе. Если вы объясните мне, что вам нужно, я, безусловно, найду человека, который сможет вам помочь.

Посетителей в приемной хватало, и Диас буквально чувствовал, как их уши жадно ловят каждое сказанное им слово. Он понял, что попал в дурацкое положение.

— Я с радостью расскажу обо всем тому, кто мне поможет.

Она одарила его взглядом, который без труда прожег бы стальную плиту.

— Вице-консул сейчас свободен. Возможно, он сможет оказать вам необходимую помощь.

— Вы очень добры. — Диас поднялся из-за стола. Она не хотела его понять. С тем же отношением он столкнулся и в кабинете вице-консула, который если и был старше женщины, то на год-другой.

— Мистер Диас, я понимаю, о чем вы просите, но, боюсь, ничем не смогу вам помочь.

— Если бы я смог поговорить с кем-нибудь из ваших военных... или с представителем разведки...

— Мистер Диас! Вы понимаете, что говорите? Мы — официальные представители нашей страны в Великобритании. Дружественном нам государстве. Разумеется, наших разведчиков тут нет и в помине.

О международной политике Диас знал достаточно много и не сомневался, что израильские разведчики здесь есть. Как и в любом посольстве, аккредитованном в Лондоне. Но, само собой, вице-консул не мог этого признать. Диаса он видел впервые и опасался, что имеет дело со шпионом или провокатором. Поэтому выход у Диаса оставался только один. Он положил на стол конверт с фотографиями, написал на нем свой номер телефона.

— Вы, разумеется, правы, и я сожалею, что отнял у вас время. У меня есть несколько фотографий, которые, по моему разумению, заинтересуют вашу разведку. Я надеюсь, что там смогут опознать запечатленных на них людей. Фотографии сделаны вчера. Нет, пожалуйста, ничего не говорите. Я оставляю фотографии у вас и заберу их завтра в это же время. Если кто-то захочет связаться со мной раньше, меня всегда можно найти по этому телефону. Спасибо, что приняли меня.

— Боюсь, мы ничем не сможем вам помочь, — твердил свое вице-консул вслед уходящему Диасу. — У нас так не принято, мы ничего не сможем сделать.

Но при этом не прикоснулся к конверту и не стал настаивать на том, чтобы Диас забрал его с собой.

Небо затянуло облаками, в воздухе запахло дождем. Диас направился к автобусной обстановке, такую роскошь, как такси, они могли позволить себе в самом крайнем случае, встал в конец очереди. Опять же в автобусе легче заметить слежку. О безопасности приходилось думать в первую очередь: слишком много друзей за беспечность заплатили жизнью.

В квартиру он вошел только через час.

— Ты где был? — спросил Альваро.

— А что?

— Последние полчаса телефон звонит каждые пять минут. Один и тот же голос спрашивает тебя. Кладет трубку, как только выясняет, что тебя нет...

Его прервал телефонный звонок.

— Должно быть, опять он. Возьми трубку.

— Леандро Диас слушает.

— Вы сегодня оставили в одном месте конверт с фотографиями и написали на нем свои имя, фамилию и телефон? — спросил мужской голос.

— Фотографии я оставлял, да.

— Будьте так любезны, скажите, где они сделаны?

— Не могу. Я хочу встретиться с компетентным специалистом и с радостью сообщу ему все подробности. Понимаете?

— Понимаю. Можете вы в течение часа приехать на Оксфорд-стрит?

— Да.

— Войдите в Сентрпойнт-билдинг на углу с Черринг-Кросс-роуд. Вам нужен двадцать первый этаж, комната 2135. Понимаете?

— Разумеется...

Он еще не договорил этого слова, как в трубке раздались гудки отбоя. Диас положил ее на рычаг, улыбнулся.

— Они заинтересовались, очень заинтересовались. Альваро, открой сейф с деньгами и, пожалуйста, на этот раз никаких жалоб. Наш автомобиль в ремонте, а туда я могу успеть вовремя только на такси.

Веселый плеск фонтанчиков перед фасадом Сентрпойнт-билдинг тонул в мерном гуле транспорта. Но за дверьми его встретила кондиционированная прохлада и ненавязчивая музыка. Успокаивающая мелодия играла и в лифте, который поднял его на двадцать первый этаж, и в коридоре. В комнату 2135 вела внушительных размеров двойная дверь из красного дерева. На одной половинке двери желтели скромные бронзовые буквочки, складывающиеся в название фирмы: «Кэбот, Лоуэлл, Смит и Гринстайн». Диас вошел в большую, обставленную дорогой мебелью приемную, где регистратор, ослепительно красивая блондинка, улыбнулась ему во все тридцать два зуба, как в рекламном ролике зубной пасты.

— Могу я вам помочь, сэр? — осведомилась она на безупречном английском.

— Да, пожалуйста. Моя фамилия Диас и...

— Спасибо, мистер Диас. Вас ждут. Если вас не затруднит, пройдите по коридору направо. Вам нужна третья дверь слева.

Диас двинулся в указанном направлении. Мягкий ковер, рассеянный свет, одна стена, с пола до потолка уставленная стеллажами с юридической литературой. Оно и понятно, подумал Диас, адвокатская контора. Он тихонько постучал в дверь, открыл ее, вошел.

— Мистер Диас, — мужчина поднялся из-за большого стола. — Я — Хэнк Гринстайн.

Пожимая руки, оба мерили друг друга взглядами.

Диас решил, что загорелый, ростом за шесть футов, со светло-синими глазами, двадцатишести- или двадцатисемилетний Гринстайн то ли спортсмен, то ли недавно покончил со спортом, и мышцы еще не успели зарасти жиром.

— Пожалуйста, присядьте. — Гринстайн указал гостю на кресло. — Там вам будет удобно. — Сам сел на стул, забросил ногу на край стола. — А теперь, прежде чем мы начнем наш разговор, я хочу кое-что прояснить. Во-первых, вы действительно находитесь в помещении уважаемой международной адвокатской фирмы с отделениями во многих странах мира. Она не имеет никаких отношений с израильским правительством. Более того, мой отец или любой из партнеров фирмы освежевал бы меня живым, если б узнал, чем я сейчас занимаюсь. Я помогаю израильтянам исключительно по собственной инициативе.

— Вы работаете на них?

— Считайте меня добровольцем, мистер Диас. Я — еврей, и для меня существование национального государства имеет огромную важность. Так что шантажировать или угрожать мне вам не удастся. Извините, что использую такие слова. Меры предосторожности необходимы.

— Я — не араб, мистер Гринстайн.

— Как и японец, который изорвал аэропорт Лод. Поймите меня правильно. Я хочу поговорить об этих фотографиях. — Он постучал пальцем по лежащему на столе конверту. — Возможно, мы сможем помочь друг другу. Пожалуйста, постарайтесь это понять.

— Я стараюсь. И ничуть не в обиде. Вы знаете, что за мужчины на фотографиях?

— Двое уже опознаны. Где и когда сделаны фотографии?

— В Южной Африке, менее чем сорок восемь часов назад.

— Вы знаете, где сейчас эти мужчины? — Небрежный тон не смог скрыть напряжения, мгновенно повисшего в кабинете.

— Да. Мы точно знаем, где они сейчас и где будут находиться в ближайшие несколько недель.

Гринстайн убрал ногу со стола, наклонился вперед, руки сжались в кулаки.

— Это отлично, просто великолепно! Не знаю, как мы сможем отблагодарить вас, мистер Диас.

— Сможете без труда. Скажите мне, кто эти люди. Мы предполагаем, что они — немцы.

— Вы правы, во всяком случае, в отношении стариков. Молодые еще не опознаны. Но первые двое — нацисты, два очень важных сукиных сына, которые как сквозь землю провалились несколько лет назад. А теперь, пожалуйста, скажите, кто вы и почему сочли необходимым сфотографировать их?

Диас пожал плечами.

— Боюсь, ничего другого мне не остается. Вы записываете наш разговор?

— Нет. А вы?

— Нет. Но оба могли бы, не так ли? Я вынужден довериться вам, мистер Гринстайн. Но, пожалуйста, поймите, сказанное мною может отразиться на судьбе многих людей. Что вы знаете о Парагвае?

— К сожалению, должен признать, что очень мало. Южная Америка, насколько я помню, около Бразилии, стабильное государство. Правильно?

— К сожалению, именно таким и воспринимают Парагвай в мире. Мы — Золушка Южной Америки и наслаждаемся благами самой жесткой диктатуры на континенте. Взяв власть в 1954 году, армия правит железной рукой. Наш пожизненный президент Альфредо Стресснер не верит в конкуренцию. В шестидесятых годах международное давление, особенно со стороны США, заставило его допустить в политику оппозиционные партии. Но, как только они начали получать голоса, всех лидеров он отправил в тюрьму. Он умеет побеждать, наш президент. Объявил чрезвычайное положение и отменил все права граждан. Разумеется, на срок в три месяца. Не такое уж большое дело. Да только за первым сроком последовал второй, третий, четвертый...

— Не самое веселое место для жизни.

— Не самое. Но с чего мне думать о проблемах маленькой страны с населением в несколько миллионов человек? Тем более что особых утечек информации военные не допускают. Иначе и быть не могло, потому что их обучали уцелевшие во Второй мировой и сбежавшие в Южную Америку нацисты. В итоге вся оппозиция или покинула страну, или сидит в тюрьме. В эмиграции находятся шестьсот тысяч человек, более пятой части населения.

— На фотографиях, которые вы мне дали, парагвайские нацисты?

— Нет, мы в этом уверены. Большинство наших нацистов уже умерли. Их место заняло ЦРУ и обучило наших военных более изощренным пыткам, с использованием психологического давления и психотропных препаратов...

— Это правда? — резко спросил Гринстайн. — Или вы просто повторяете стандартные обвинения, которые кто только не выдвигает против Америки.

Диас широко раскинул руки.

— Я ничего не имею против вашей страны, пожалуйста, поймите меня. Я всего лишь говорю правду. Именно американцы рассказали об участии ЦРУ в парагвайских делах.

— Мне очень жаль.

— Не будем больше об этом. Мы встретились не для того, чтобы оскорблять друг друга, а для обмена информацией, возможно, с пользой для каждого. Лично я — друг вашей страны. Я — бизнесмен, вернее, был им до того, как пошел в политику. Я участвовал в парламентских выборах по спискам ЛРП, либерально-радикальной партии. Партии очень консервативной, уверяю вас. Моя ошибка заключалась в том, что я выиграл выборы и, разумеется, отправился в тюрьму. Потом сумел добраться до Лондона и стал членом группы сопротивления, объединяющей парагвайцев, находящихся в ссылке. Конечно, мы мало что можем. Помогаем другим изгнанникам, пишем письма протеста в газеты. А главным образом ждем того знаменательного дня, когда сможем вернуться на родину. Среди тех, кто вынужден жить за пределами Парагвая, мы достаточно хорошо известны, поэтому люди делятся с нами имеющимися у них сведениями. Если говорить о текущих событиях, то в высших эшелонах власти Парагвая что-то происходит, что-то очень серьезное, но мы не знаем, что именно. В посольство постоянно прибывают курьеры, в самом Парагвае замечены передвижения воинских частей. Недавно мы связали всю эту активность с круизом лайнера «Ка-Е-Вторая» и определенными каютами на нем. Двумя самыми большими и соответственно дорогими «люксами». Эти «люксы» пустовали, пока лайнер не прибыл в Кейптаун, где их заняли пятеро мужчин.

— Пятеро на фотографиях!

— Точно! Теперь вы знаете столько же, сколько и мы. Мы уткнулись в стену. Единственная наша догадка заключается в том, что один из этих мужчин — немец. Поэтому мы обратились к израильтянам. В надежде, что они смогут опознать тех, кого мы сфотографировали.

— Они их опознали, можете не волноваться. — Хэнк Гринстайн достал из конверта фотографии и разложил по столу.

— Это полковник Манфред Хартиг, бывший начальник польского концентрационного лагеря. Он исчез сразу после войны. Поляки судили его заочно и приговорили к смерти через повешение. Он объявился в Аргентине, а несколько лет назад снова исчез. Одновременно с другим человеком, также запечатленным на фотографии. Карлом-Хейнцем Эйтманном. Эйтманн занимал более высокий пост. Координировал отношения между заводами и концентрационными лагерями. Следил за тем, чтобы заводы не испытывали недостатка в дешевой рабочей силе.

— Какие милые люди.

— Да. Само собой. Но самое интересное еще впереди. Прямых улик, конечно, нет, но есть немало косвенных, указывающих на существование центра, объединяющего сбежавших нацистов. Через этот центр проходят крупные суммы денег. Немцы — очень организованная нация. Даже в массовые убийства они внесли элементы упорядоченности. И помните, из захваченных стран вывозились огромные богатства. На миллионы, скорее, на миллиарды долларов. Такие деньги не хранят закопанными на заднем дворе. Разумеется, многие нацисты прихватили с собой крупные суммы. Но я сейчас говорю о действительно больших деньгах. И эти двое, Хартиг и Эйтманн, вроде бы находятся среди тех, кто ими распоряжается. По слухам, они получают приказы непосредственно от небезызвестного доктора Иоахима Вилгуса.

— Вилгуса? Не слышал такой фамилии.

— Мало кто о нем знает. Вилгус был правой рукой Альбрехта Шпеера, экономического гения, который обеспечил финансирование Третьего рейха. Вначале все было довольно просто, потому что большие корпорации, вроде «Крупна», интересовало лишь получение максимальной прибыли. Поэтому они словно и не замечали, откуда бралась рабочая сила, необходимая для нормального функционирования заводов и фабрик. Но война продолжалась, денег требовалось все больше, потому что авиация союзников планомерно уничтожала немецкую промышленность. Вот тут на сцену и вышел герр Вилгус. Он отвечал за новые, неординарные источники финансирования. По его приказам в концентрационных лагерях из голов трупов вышибались золотые зубы, волосы с этих же голов шли на набивку матрацев, из человеческого жира изготавливалось мыло, в дело пускалось все, и с хорошей прибылью.

— Это... отвратительно. — Диаса передернуло. — Я не знал, что люди могут так низко пасть. В моей стране пытки и убийства — обычное дело... но это... это коммерциализация зла.

— Люди забывают. — Хэнк помрачнел. — Или они слишком молоды, родились после войны. Она для них — история, как Чингисхан и Наполеон. Но забывают не все. Еще живы те, у кого на руках вытатуированы номера, которым снится ужас концентрационных лагерей. И миллионы умерших были бы живы, если бы немцы с такой решительностью не создавали тысячелетний рейх. Ваши южноамериканские диктаторы известны пытками и экзекуциями, но, слава богу, по масштабам убийств они никогда не сравнятся с нацистами.

В кабинете повисло долгое молчание, которое нарушил Диас:

— Расскажите мне о нацистах, которые выжили.

— Как я и говорил, немцы — высокоорганизованная нация, — продолжил Хэнк, изо всех сил стараясь изгнать эмоции из голоса. — Поэтому многое, если не все, стало известно широкой общественности в ходе судов над военными преступниками. Но к тому времени Вилгус испарился. Он всегда старался держаться в тени. У нас есть только одна его фотография, и очень старая. Поскольку работал он во многих странах, потребовались годы, чтобы получить представление о его финансовых операциях. После крушения Третьего рейха в его руках оказались огромные средства. Когда исход войны стал ясен даже слепым, многие высшие чины режима, вроде Геринга, начали искать способы спасения награбленного. Вилгус стал их посредником. Через него открывались счета в швейцарских банках, продавались произведения искусства, вывозились из Германии золото и драгоценности. Вот почему этим человеком так интересуются. Война давно закончилась, многие преступники умерли от старости или третичного сифилиса. Но украденные ценности по-прежнему существуют. Их поиски продолжаются, и всякий раз ниточка рано или поздно приводит к Вилгусу. А Хартиг и Эйтманн, как вы поняли, непосредственно с ним связаны. За ними необходимо организовать постоянное наблюдение, слежку...

— В надежде, что они выведут вас на самую крупную рыбу?

— Именно так.

— Но эти люди и сами могут оказаться неплохой добычей. Есть вероятность, что они перевозят большие ценности?

— Да. И я знаю, что кое-кто очень интересуется этими людьми. Вы что-нибудь знаете об израильской разведке?

— Ничего.

— То, что я вам скажу, не является секретом, эти сведения — достояние широкой общественности. Организация, которая называется «Аман», в основном занимается сбором информации, анализирует сведения, стекающиеся из всех источников. Результаты ее работы используют в «Шин Бет», это контрразведчики, так же как и в «Моссаде», наиболее мощном компоненте израильской разведывательной структуры. Именно сотрудники «Амана» опознали этих двух немцев, хотя о трех молодых они пока ничего не нашли. Как только это произошло, в дело вступила «Моссад». Они не говорят, чем это вызвано, но мы можем догадаться. Пошла крупная игра. Хотя лично я не знаю, кто в ней участвует.

Диас сухо улыбнулся.

— Вы уж извините меня, мистер Гринстайн, но если вы этого не знаете, то кто знает? Вы позвонили мне, да так скоро, что я не успел доехать до дома.

— По настоянию других. Я упомянул вам лишь несколько разведывательных организаций. Некоторые очень заинтересовались этими нацистами. Меня убедительно попросили получить у вас дополнительную информацию.

— Вы ее получили.

Хэнк Гринстайн потер подбородок, вздохнул.

— Получил, но это не означает, что я могу выдвинуть логичную версию. Южноамериканский диктатор, пара престарелых нацистов, которые в Южной Африке садятся на английский корабль...

— И американский адвокат еврейского происхождения в паре с находящимся в изгнании парагвайским политиком. Любопытная комбинация.

— Прямо-таки ирландское рагу! — Хэнк Гринстайн засмеялся собственной шутке. Леандро Диасу пришлось улыбнуться.

— Боюсь, я не очень знаком с английской кухней, мистер Гринстайн.

— Хэнк, пожалуйста. Такого блюда, конечно, нет. Это термин, использующийся, когда намешано так много всего, что ничего невозможно понять.

— Это точно. Для того чтобы разобраться, нам потребуется дополнительная информация. Нам бы очень хотелось знать, где находится сейчас майор Хосе де Лайглесия. Он покупал билеты на «Ка-Е-Вторую». Он знает ответы на некоторые вопросы, которые ставят нас в тупик.

— Я передам вашу просьбу, и его поищут. Если найдут, я дам вам знать.

— Пожалуйста, и мы не останемся в долгу. Позвоните мне завтра в это же время, и мы договоримся о новой встрече. Постоянные контакты нам не помешают.

— Безусловно. Тогда до завтра. Я обязательно позвоню.

На прощание они обменялись рукопожатием, и Диас отбыл. Хэнк выждал минуту, потом подошел к двери, чуть приоткрыл ее. Убедившись, что коридор пуст, закрыл дверь, запер на ключ, вернулся к столу, сел.

— Он ушел, — возвестил он.

Дверь в соседний кабинет открылась, вошел тощий, смуглолицый мужчина с черными волосами и крючковатым носом. Выглядел он, как араб, прекрасно говорил на арабском и часто выдавал себя за араба. Большинство знакомых знали его как Узи Дрезнера. Эти имя и фамилия могли быть такими же вымышленными, как и все другие, которыми он пользовался. При том, что он старался не светиться, а его фотографии никогда не публиковались в газетах, в определенных кругах он был личностью известной. Узи работал в тесном контакте с Симоном Визенталем и, по слухам, спланировал операцию по доставке Эйхмана в Израиль. Его последним достижением стало успешное завершение поисков оберштурмбаннфюрера Рауффа, обнаруженного в чилийском городе Пунта-Аренас. Рауфф нес ответственность за уничтожение ста тысяч евреев, и искать его начали сразу после войны. Присутствие Узи в кабинете Хэнка наглядно показывало, какое внимание уделяется фотографиям.

— И что вы думаете об этом Диасе? — спросил Хэнк.

— Он тот, за кого себя выдает. Мы знаем о его группе и даже встречались с некоторыми ее членами, чтобы получить сведения о парагвайских нацистах. С тех пор прошел не один год, но, думаю, мы можем возобновить наши контакты. Я уверен, что он говорит правду. Из этого мы и будем исходить, пока не получим доказательств обратного.

— И что мы теперь предпримем?

— На текущий момент, я говорю про нашу организацию, сделаем все возможное, чтобы получить дополнительную информацию о людях, участвующих в этом деле. На это может уйти много времени, поэтому мы займемся этим незамедлительно. У нас нет официального статуса, поэтому придется работать через наших друзей в других государственных учреждениях.

— Что значит нет «официального статуса»? Все, с кем я говорил, очень высоко отзываются о том, что вы делаете.

— Все так. Но на бумаге вы ничего не найдете. И не услышите название нашей организации.

Хэнк пожевал нижнюю губу, стараясь вспомнить все, что ему говорили. Наконец кивнул.

— Вы правы, мне рекомендовали встретиться с Узи, он решит все вопросы, его организация знает, что следует предпринять в такой ситуации. Но ни фамилий, ни названий не упоминалось.

— Так и должно быть. Моя группа базируется в Вене и использует частные источники финансирования. Официально мы не существуем и, уж конечно, никоим образом не связаны с государственными структурами Израиля. Потому что все наши действия противозаконны.

— На то есть веские причины, — заметил Хэнк.

— Есть, — кивнул Узи. — Наш информационный отдел находится в постоянном контакте с «Аман», потому что сбор информации преступлением не является. «Аман», в свою очередь, снабжает полученными сведениями правительства других государств. Теми сведениями, которые не являются совсем уж кошерными.

— А если..?

— Мы находим нацистов? Принимаем меры к тому, чтобы их депортировали в Европу или Израиль, где они предстают перед судом. Много раз нам приходилось тайком вывозить их из страны, где они легализовались и получили гражданство. Нам это не нравится. К таким мерам мы прибегаем, если абсолютно уверены, что этот человек — военный преступник, обычно военный преступник, уже приговоренный судом. Вы можете сказать, что наша группа — последний резерв. Мы включаемся в процесс, лишь когда остальные средства исчерпаны и не принесли результата. Действуем неофициально и зачастую, повторюсь, противозаконно. Восстанавливаем справедливость без оглядки на государственные границы.

— Зря вы мне это все рассказали.

— Отнюдь. Вам только показалось, что вы все это услышали. Вы будете совершенно законно помогать нам в сборе информации о разыскиваемых военных преступниках.

— Что значит я буду помогать? Что еще я могу сделать?

— Войдете в игру, пока мы будем вести расследование. Нет у нас возможности сначала ждать результатов, а уж потом приступать к действиям. Потому что времени в обрез. Нам нужно как можно быстрее внедрить нашего человека на «Ка-Е-Вторую». Не желаете отправиться в круиз, Хэнк?

— Даже не думайте! Не могу, особенно сейчас, моя невеста убьет меня, если мы вновь отложим свадьбу! Да и потом, едва ли это осуществимо практически.

Узи вскинул руки, улыбнулся.

— Не надо паниковать. Я же не говорю, что вы должны ехать прямо сейчас. Возможно, такой необходимости и не возникнет. Это по-прежнему один из вариантов. Я дам вам знать, как только мы проверим, кто находится на борту лайнера. И одновременно я возьму под наблюдение майора де Лайглесию. Он непосредственный участник этой интриги, и мы должны знать, где он находится, с кем общается. Глядишь, он и поможет нам понять, что же происходит.