Глава 19

То, что Солвиц называл библиотекой, походило скорее на командную рубку небольшого межзвездного корабля, а еще больше — Язон даже не сразу вспомнил, где видел такое — на радиостудию. Тесная клетушка со звукоизолирующими стенами, два кресла, перед каждым на столе микрофон и наушники с длинными тонкими проводами (чтобы вставать и ходить, что ли?), на наклонной панели — небогатый набор индикаторных лампочек и пара тумблеров, перед глазами за толстым стеклом еще одно помещение с большой картой-схемой неизвестно чего во всю стену, пол — мягкий, ворсистый, а потолок — ноздреватый, как губка. Вот и все. В общем, стиль «ретро».

Язон уже сел в предложенное кресло, а рядом расположилась Мета, когда он наконец вспомнил: очень похожая радиорубка была на Скоглио — дикой, холодной планете, знаменитой на всю Галактику своей летной школой, в которой целых полтора года проучился Язон динАльт. Мемориальной таблички там пока еще не было, но уж когда-нибудь точно будет. Странная эта планета вся покрыта скалистыми неприступными горами, и лишь вкрапления озер с чистейшей водой и хвойными лесами по берегам слегка разнообразят пейзаж. Океанов и пустынь нет совсем. Но не только природа Скоглио была необычной. Еще там говорили на странном итальянском языке, а летную школу называли зачастую просто «Скуола». При наличии многих прекрасных космодромов, а также испытательных стендов для новейших образцов пилотируемых аппаратов, как атмосферных, так и космических, на планете полностью отсутствовала не только пси-, но и видеосвязь. Общались там по старинке, и радиостудия, вещавшая на целое полушарие, была почти священным местом.

Неужели интерьер радиорубки доктор Солвиц тоже выудил из памяти Язона? Долго размышлять над этим не пришлось — начался инструктаж.

Троу послушал с полминуты, зевнул и сказал небрежно:

— Я это все уже проходил. Дерзайте, ребята! Я пойду погуляю.

И действительно ушел куда-то, никак не сдерживаемый Солвицем. Инструктаж оказался предельно прост. На руках защелкивались плотно прилегающие наручники, которых Язон поначалу не заметил (от них и тянулись длинные провода, а также тонкие трубочки, по которым поступал раствор для инъекций), уши обеспечивались головными телефонами, глазам ведено было смотреть вперед на тускло мерцавшую за стеклом схему.

— Примитивнейшая гипнопедия, — пробурчал Язон.

— Не совсем, — возразил Солвиц. — Во-первых, информация с целью ускорения будет поступать в ваш мозг не только по сенсорным каналам, но и через кровь. Во-вторых, работает контур обратной связи. Перед вами два тумблера и микрофон. Левый тумблер отключает информационные потоки полностью. Правый увеличивает скорость перекачки за счет смещения масштаба времени. А с помощью микрофона, подавая определенные звуковые сигналы или используя набор слов на произвольно выбранном языке, вы регулируете тематику, степень конспективности и форму подачи сведений. Наконец, в-третьих, посредством того же микрофона вы можете активизировать запись всей необходимой вам информации на любой имеющийся в наличии носитель. Вот такая у нас гипнопедия, господин динАльт! Вопросы?

— Какова величина смещения временных масштабов? — поинтересовался Язон.

— Это не секрет, — сказал Солвиц. — Сейчас мы с вами живем в тридцать раз быстрее ваших друзей на орбите. Задействуя правый тумблер, вы начинаете жить еще в тридцать раз быстрее, чем все, кто не подключен к информационному комплексу библиотеки. Число тридцать, как вы, быть может, уже догадались, обусловлено предельной перегрузкой, которую без серьезных последствий выдерживает нормальный человеческий организм. Ведь ускорение во времени субъективно воспринимается так же, как ускорение в пространстве.

— Я бы этого не сказал, — проворчал Язон, вспомнив свои ощущения в момент выхода из хроноскафа.

— Значит, не торопитесь переходить на форсированный режим усвоения информации, — посоветовал Солвиц. — У вас и без этого достаточно неординарные способности, Язон динАльт. Но все же не могу не сообщить, что теоретически уплотнение времени никаких ограничений не имеет. Надо только последовательно изменять масштаб с тридцатикратным коэффициентом, давая организму в промежутках восстановиться. Лично я однажды в порядке эксперимента проделал это двадцать семь раз. Мог бы и дальше, но... видите ли, теория теорией, а начали-таки проявляться некоторые загадочные эффекты. Вы, пирряне, ребята лихие, вот я и считал своим долгом предупредить. Ну, думаю, пора. Включаем систему?

— Подождите! — сказала Мета. — Мне вообще не нравится эта ваша библиотека. Нельзя ли просто ознакомиться с информацией, глядя в экран дисплея? Электроды на руках слишком похожи на атрибуты пыточной камеры.

— Похожи, Мета, конечно, похожи, — устало вздохнув, согласился Солвиц. — И вы, конечно, можете сесть перед дисплеем в соседней комнате, чтобы нудным, допотопным способом ломать себе глаза о светящиеся символы. Ваше право. И скажу больше, вы даже можете разнести в пух и прах все, что есть в этом информационном хранилище. Я разрешаю. При этом смею заверить: ваш пистолет заряжен на полную катушку, точно так же, как и пистолет Язона. Если вам по-прежнему любо увеличивать энтропию в окружающем мире — валяйте. Здесь, в центре Солвица, разрешено все, что не запрещено, а я данной мне властью отменил все и всякие запреты. Постреляйте, если хотите, но имейте в виду: вы будете похожи на алкоголика, которому предложили шикарный обед и карту вин, лучшую во Вселенной, а он высосал бутылок пять одного-единственного сорта и уснул успокоенный.

Мета, похоже, плохо поняла этот длинный пассаж, выданный Солвицем на меж-языке, но с обильными вкраплениями староанглийского и старофранцузского в особо эмоциональных местах. Однако интонация задела ее, и ствол пиррянского пистолета уже смотрел прямо в грудь великого изобретателя бессмертия.

Язон представил себе очередную беспорядочную стрельбу — теперь в помещении радиорубки (ах, на Скоглио такого не простили бы!) — и впал в отчаяние, но уже через секунду отчаяние это перешло в истерический хохот, и он, с трудом выговаривая слова, обратился к любимой:

— Мета, ну неужели ты до сих пор не поняла? Вот это устройство и мне напомнило электрический стул. Ты наверно не знаешь, что в древности был такой способ казни. Ну и что? Неужели ты думаешь, что этот доктор Солвиц не имел возможности убить нас? Да уж раз двадцать, как минимум, представлялся ему такой шанс. И что же? Мы до сих пор живы. Это ни о чем тебе не говорит, Мета?

И тогда Мета посмотрела на него и заплакала. Второй раз в жизни Язон видел, как она плачет. Железная леди, амазонка, первый боец среди женщин Пирра и не последний среди мужчин.

— Включайте, — махнул Язон Солвицу, насколько позволяла рука, схваченная браслетом электродатчика. — Включайте. Все будет нормально.

Тот включил.

Впечатление было интересное. Сначала — розовый туман, впрочем, вполне уютный и комфортный, ритмическая музыка, волны теплоты, обволакивающие тело, потом — приятный женский голос, многократно повторяющий пункты генерального каталога и дублирующая световая информация перед глазами — на эсперанто. Язон интереса ради попросил перевести текст на итальянский (воспоминания юности!) — перевод был сделан мгновенно. В итоге он выбрал для чтения почему-то датский язык и начал листать страницы текста, вскрывая директории и файлы одним лишь легким взмахом ресниц. Информация подавалась в удивительно компактном и удобном для восприятия виде, и в какой-то момент Язон осознал, что не может идентифицировать языка изложения. Очевидно, сведения начали поступать уже на подсознательном уровне, минуя знаковую систему. Это было забавно, но он все-таки вынырнул обратно — в мир конкретных символов и терминов.

Язон быстро понял принцип обучения в библиотеке Солвица и за считанные минуты (так ему казалось) узнал историю создания и общее устройство крупнейшего в Галактике искусственного астероида. Для начала это было важнее всего. Пути выхода в открытый космос старина Тедди в секрете не держал, и причины отказа главного вакуумного шлюза не были теперь тайной для Язона — все те же черные твари отключили автоматику. Наконец предельно ясным сделалось как место расположения, так и беспроигрышный принцип действия резервного устройства для выхода в пространство. И что же? Их спасение было теперь лишь делом техники? Да быть такого не может! Если рассматривать Солвица как друга, он выглядит полным идиотом, окончательно выжившим из ума стариком. Неужели он сам не мог залезть в эти файлы и найти наипростейший путь к выходу на поверхность?

Если же Солвиц враг, доступ к подобным сведениям может означать лишь одно: стандартный бандитский прием, прием палачей — предельная откровенность перед убийством, этакая изощренная пытка, последняя возможность покуражиться: дескать, хотел узнать тайну — узнай, все равно она тебе уже не пригодится...

Эта мысль обожгла Язона. Он скомандовал в микрофон «стоп» и дернул левый тумблер на себя. Никто не мешал ему. Удивительно. Он снова сидел в уютной радиорубке, напоминающей годы юности на Скоглио, рядом была Мета. Откинувшись в кресле, она, казалось, безмятежно спала с мирной улыбкой на губах. Но потом что-то, возможно невольный телепатический сигнал Язона, заставило ее вздрогнуть и вернуться к реальности по той же, обозначенной Солвицем схеме: микрофон — тумблер — наушники на стол. Даже электроды с иголками отцеплять не требовалось.

— Все в порядке? — спросила Мета.

— Вроде да, — нерешительно ответил Язон.

— Интересно? — задала она новый вопрос.

— Еще бы! По-моему, очень.

— Тогда продолжаем обучение!

Неожиданный энтузиазм Меты подстегнул его, и он уже было снова погрузился в информационный сон, когда она тронула его за руку:

— Погоди, Язон, если ты думаешь, что выбраться отсюда совсем просто, читай внимательнее дополнение к инструкции номер тридцать девять пятого раздела общего технического паспорта.

— Тридцать девять? — ошарашенно спросил Язон. — Я добрался только до тридцать седьмого.

— Очень плохо, — пожурила Мета. — А там еще есть приложения.

Он снова нырнул в потоки информации и очень скоро понял, что все эти этапы уже проходил до него Солвиц, нащупывая лазейку для выхода из бесконечной запутанной борьбы с собственной злобой и подлостью. Но обходного пути не было, требовалось последовательно пройти все стадии логического осмысления возникшей ситуации. Он карабкался по этим стадиям, как альпинист по отвесной скале, и это было не то чтобы тяжелее, а как-то все медленнее и медленнее с каждым шагом. Подступало чисто психологическое утомление. Сделать паузу? Выйти на волю? Отдохнуть? Ну уж нет! Тогда он не сумеет включиться в поиск с прежним энтузиазмом. Да и вообще, элементарно утратит саму нить начатого поиска.

А нить эта вилась по очень замысловатой траектории, порою буквально завязываясь узлами.

Чтобы приблизиться к главной разгадке, Язону приходилось влезать в дебри теоретической геронтологии (и в самые потаенные уголки древнейшей то ли науки, то ли магии, имя которой психология;

Геронтология — наука, изучающая старение живых организмов не обошлось без подробного изучения целого ряда биохимических процессов, а также юридических основ гипотетической цивилизации андроидов; и в любимую историю человечества планеты Земля Язон, конечно, тоже нырнул, все-таки доктор Солвиц был порождением именно земной культуры. Но как же не хотелось выныривать обратно! Как увлекательно было путешествовать по древним эпохам! Чувствуя, что слишком увлекается, Язон останавливал себя и скидывал всю любопытную информацию, как и рекомендовал Солвиц, на материальные носители, дабы осмыслить потом. Ведь память все-таки небезгранична. Но как же неудержимо, как сильно хотелось изучить это все сейчас, здесь, не откладывая! Меж тем загадочный алгоритм поиска вел вперед и вперед, через физику и политику, через эстетику и лингвистику, через астронавигацию и экстрасенсорику — к спасению, к обитаемым мирам, разбросанным в пространстве, к свободе. Да не был ли этот путь по определению бесконечным, не был ли он искусно запрограмированной моделью действительного пути галактической цивилизации? Как быть тогда? И как понять это? Как успеть разобраться? Как вообще поступить?!

О высокие звезды! Он что, забыл? Ведь есть еще правый тумблер — уплотнение времени. На крайний случай. И тогда, используя всю мощь своих телепатических способностей, Язон, не выходя сам из информационно-гипнотического транса, сумел увидеть Мету. Все за тем же столом. Она сидела, не сняв наушников, по обыкновению закинув руки за голову и прикрыв глаза, а правый тумблер на ее панели был уже включен. Включен!! Значит, пора. Этот последний штурм он посвящает своей любимой. И они выберутся отсюда. Обязательно выберутся, если будут повсюду оставаться вдвоем.

Щелчок! И снова — розовый туман А дальше — странное ощущение. Мозг продолжает решать ранее поставленную задачу, а тело существует теперь совершенно самостоятельно. Тело его шагает по коридору, устланному мягким бордовым ковром. Тихая музыка доносится из боковых дверей, а впереди слышен неясный, мерный, все нарастающий гул. Очень знакомый гул: сдержанное многоголосье, шелест, постукивание, тихие звоночки и изредка громкие выкрики: «Полтора миллиона на черное!», «Сто пятьдесят на зеро», «Все ставки удваиваются!». Это крупье. И голос такой до боли знакомый! Или у всех крупье одинаковые голоса? На какой же это планете он последний раз играл в рулетку? Кости все-таки лучше поддаются мысленному приказу, все-таки лучше... Хотя и тяжелое колесо удавалось тормозить там, где надо.

Он все ближе подходит к заветной двери, уже ощутимы запахи дорогих духов, тяжелых пыльных портьер, хорошего табака, традиционного паркетного лака и тонкий, непередаваемый запах денег.

Он входит в залу, и все взгляды устремляются на него. Вздох восторга и радостного предвкушения небывалого шоу прокатывается по толпе многоопытных игроков, богатеньких идиотов и расфуфыренных дамочек.

Язон подходит к столу и бросает на зеленое сукно увесистую пачку жемчужно мерцающих галактических кредиток. Крупье с треском разламывает новую упаковку костей. Официант подбегает с подносом, полным разнообразных бокалов и рюмочек. В горле пересохло, голова трещит, выпить хочется невыносимо, но Язон знает: ничего крепкого перед игрой нельзя. Телекинез — капризная игрушка. Чуть качнет тебя влево-вправо — и удар мимо цели. Он выбирает высокий тонкий бокал альдебаранского с золотой крошкой (в нем всего девятнадцать процентов алкоголя) и делает несколько глотков. Все. Начали.

Он как будто совсем и не видит, что выбрасывает сам, что выбрасывают соперники. Язон запоминает четко лишь одно — он постоянно выигрывает. Гора серебристо-изумрудных фишек заполняет собою уже больше половины стола. Это плохо кончится, он знает. Законы игорного бизнеса одинаковы везде и всегда. Мало выиграть — надо еще суметь унести деньги.

Неожиданно появляется новый игрок, новый соперник, который уравнивает ставки. Кто это? Благородное, точнее, породистое лицо смутно знакомо Язону Но, как ни старается, он не может вспомнить имени незваного гостя. Почему-то вдруг представляется очень важным узнать, который теперь час. Язон украдкой косится на часы и обнаруживает, что их нет на левой руке! Сняли? Украли?! Или он просто сам позабыл, где снял и оставил любимый универсальный прибор с целой кучей сменных циферблатов на все случаи жизни?

Язон затравленно оглядывается по сторонам в поисках часов и тут же удивляется сам на себя: во все века и во всех мирах в казино было не принято следить за ходом времени Здесь нет и не может быть настенных, настольных и даже карманных часов, вынутых напоказ. Завсегдатаи знакомы с правилами. На то они и завсегдатаи! Потому и одеты так пышно, помпезно, вычурно, как даже в театр не одеваются, разве что на прием к королю. Идя сюда, в игорный дом, посетители соблюдают ритуал, устоявшийся за многие тысячи лет.

О, какое счастье оказаться вновь в этой сказочной обстановке. Почувствовать себя лучшим среди лучших. Ощутить упоение победы. Сорвать небывалый куш. А время... Что время! Зачем ему часы? Выйдя отсюда, он купит новые, еще дороже прежних. Самые дорогие!

«Выйдя отсюда...» — повторяет про себя Язон, и опять смутная тревога зарождается в глубине души. А уже в следующую секунду он вспоминает имя своего нового соперника — Теодор Солвиц. Доктор Теодор Солвиц.

— Ваша ставка, Тедди? — небрежно спросил Язон.

— Планета Солвиц.

— Но мне не нужна ваша планета. Я возьму деньгами. Назовите цену, Тедди!

— Вы не поняли, Язон. Я прекрасно знаю, что моя планета не нужна вам, но вы хотите покинуть ее. Вы мечтаете вырваться отсюда. Ставка — ваша свобода.

— Оригинально! — улыбнулся Язон. — А что же вы? Вы ничем не рискуете, Тедди?

— Так не бывает, Язон, я рискую потерять вас. Это больше, чем планета. Начнем?

Язон ничего не ответил. Молчание — знак согласия? Возможно. Но реальным согласием станет тот момент, когда он первым бросит кости.

О, как тяжело было разжать ладонь! Когда еще было так же тяжело? Когда? Он не мог вспомнить. А ведь было, было что-то похожее в далеком прошлом, что-то забытое, но предельно важное, самое основное... Он просто обязан вспомнить! Сейчас, сейчас... Вот же! Язон почти поймал за хвост ускользающее воспоминание.

Но тут незнакомый, горячий, страстный женский голос зашептал ему в ухо:

— Ты должен играть, ты должен начинать прямо сейчас!

Язон обернулся. Рядом с ним, едва не прижавшись вплотную и дыша умопомрачительными ароматами, стояла красавица. Нет не просто красавица — богиня, соединившая в себе черты воинственной амазонки и хрупкой лесной феи.

— Ради меня, — выдохнула богиня с простотой и нежностью школьницы.

Она ухитрялась быть распутной и трогательно скромной одновременно.

И кости стукнули о деревяшку под зеленым сукном. Игра началась.

Это была совершенно безумная игра. С переменным успехом, да таким переменным, что каждый из соперников по нескольку раз оказывался на грани полного срыва, но затем снова и снова взлетал на гребень успеха. И этому не видно было конца. Язон начал пить. Уже не только альдебаранское — иначе он просто не мыслил продержаться до утра. И очередная рюмка порою губила его, а порою начинало казаться, будто Солвиц тоже владеет телекинезом. Они двигали кубики навстречу друг другу, пот лил градом с бровей у обоих, и уже никто не в силах был понять, чья же возьмет.

Но красавица, стоявшая рядом, помогала Язону. Определенно так. Когда иной раз силы уже совсем оставляли его, она вдруг обвивала шею героя своими тонкими и трепетными руками или быстро, порывисто целовала в губы, или прижималась низом живота к его ноге. И всякий раз он как будто вновь заряжался энергией. И выигрывал, выигрывал! Это было прекрасно! Это было прекраснее всего на свете.

А ласки загадочной богини становились все жарче, все откровеннее, краем глаза Язон отмечал, что на ней уже почти не осталось одежды. Девушка стонала, и выгибалась, и тяжело дышала, и льнула, льнула к нему, и что-то должно было произойти с минуты на минуту, потому что Солвиц теперь проигрывал, непрерывно проигрывал, все складывалось фантастически удачно, но только вдруг кости ложились совсем не так, как хотелось Язону, зал вздыхал, и все начиналось сызнова...

Сколько раз повторялось такое? Сколько времени это могло продолжаться? У него не было часов Он только знал, что этот сексуально-игорный оргазм рано или поздно наступит. Но знал он еще и другое: продолжая стремиться к финишу, он уже не хотел достигнуть его. Выигрыш, уход с планеты Солвиц перестал иметь для него какое-либо значение. Игра сделалась самоцелью. Сам процесс игры — вот высшее наслаждение. «Остановись, мгновенье, ты — прекрасно!», «Цель — ничто, движение — все!», «Счастье — это погоня за счастьем». Древняя классика философской мысли. И еще: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку». В смысле, возврата к прошлому нет. Не стремись назад, Язон, только вперед.

Он все играл, играл, играл, пытаясь сладострастно ухватить за рукав ускользающее предчувствие вот сейчас, сейчас обязательно что-то произойдет

Произошло.

Из глубины зала появилась Мета С двумя воронеными стволами, смотревшими вперед, чуть вверх и слегка в стороны. Чопорные господа отпрыгивали, как зайцы, изысканные дамы разбегались с изяществом кудахтающих кур.

— Я же тебе говорила, Язон, что не потерплю ни одной женщины рядом с тобою.

Первый выстрел достался божественной красавице. Ее голова разлетелась ошметками зеленого студня, и вот тогда паника поднялась уже нешуточная.

Мета протянула невесть откуда взявшийся третий пистолет Язону и быстро сказала шепотом:

— Уходим.

Они уходили, отстреливаясь и бросая гранаты, уходили, оставляя после себя дымящиеся обломки столов и растекающийся по полу кисель из поверженных андроидов.

— Мета! Я ничего не понимаю. Ведь это же мой личный воображаемый мир! Как ты могла ворваться в него?

— Какая разница? Не такой уж он и воображаемый, кстати. Сейчас главное — поторапливайся, я нашла выход отсюда. Однако выход сугубо временный. Если мы не успеем, он закроется. А ты еще философствуешь! Шулер недоделанный!

— Все равно не понимаю, — продолжал бормотать Язон, влекомый сильной рукою Меты по неизменным на Солвице переходам, лифтам и лестницам. — Мы же с тобой сидим в радиорубке, ну то есть в библиотеке и копаем информацию из архивов Солвица? Правильно?

— Правильно.

— Ну. Так я иду своим путем, ты — своим. И летим мы с тридцатикратным ускорением во времени...

— Вот про перегрузки ты кстати вспомнил, — заметила раскрасневшаяся, но еще более обворожительная от этого пиррянка. — Приготовься. Сейчас будет изменение масштаба.

Хронопереход навалился на Язона все теми же милыми ощущениями, и последним, что он успел услышать, была шутливо-раздраженная фраза Меты:

— Какие же все-таки бестолковые эти мужчины. Вот заладил: не понимаю, не понимаю! Чего тут понимать! Когда любишь по-настоящему, найдешь дорогого тебе человека где угодно — хоть в аду, хоть в виртуальной реальности...