Глава 26

Самые худшие времена медленно уходили прочь. Правда были еще периоды беспамятства, но во время них боль утихала и становилась тупой. Он видел все как в тумане, но крепкие прохладные руки, поддерживающие его за плечи, чтобы он мог пить, могли принадлежать только Инлену. Постоянный слуга и провожатый, подумал он и, сам не зная почему, рассмеялся от этой мысли.

Этот бесконечный период закончился, когда он окончательно пришел в себя, но не смог двинуться с места. Не то, чтобы он был связан или его кто-то держал, просто страшная слабость приковала его к постели. Потом он обнаружил, что может управлять своими глазами, но их туманили непроше ные слезы. Инлену была возле него, упорно сидя на своем хвосте и молча глядя в никуда. С огромным трудом он мог произнести одно единственное слово — вода, но не смог сопроводить его нужным движением тела. Один глаз Инлену повернулся к нему, пока она соображала, что он имеет в виду.

Постепенно его мысль дошла до нее, она засуетилась, принесла сосуд с водой и приподняла Керрика, чтобы он мог напиться.

Он закашлялся, затем откинулся назад, утомленный, но в сознании. У входа что-то задвигалось, и в поле его зрения появилась Акотолп.

— Я слышала, он говорит? — спросила она, и Инлену знаком подтвердила это.

— Хорошо, очень хорошо, — сказала ученая. Керрик мельком взглянул на ее толстое тело, плывшее перед ним, как восходящая луна.

— Ты должен был умереть, — довольно сказала она, — и ты умер бы, не окажись здесь меня. Покажи, как ты благодарен мне за это.

Керрик ухитрился сделать слабое движение челюстью, Акотолп приняла это как должное.

— Болезнь захватила все твое тело, эти язвы на твоей коже только самая малая часть ее. Фарги не хотели касаться тебя, слишком глупые, чтобы понять, что инфекция этого рода очень специфична. А меня это привлекло. Это было очень интересно, поскольку я никогда не работала с теплокровными устозоу. Твоя смерть казалась неизбежной.

Говоря это, Акотолп обмывала его тело. Это было довольно больно, но не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал прежде.

— Некоторые устозоу, захваченные нами, имели ту же самую болезнь, но в слабой форме. Антитела от них ввели тебе, потому что у тебя их не было. Ну вот и все. А сейчас съешь что-нибудь.

— Как много? — ухитрился прошептать Керрик.

— Как много пищи? Или как много антител? А может ты еще бредишь?

Керрик сделал рукой движение, означавшее время.

— Понимаю, как много времени ты болел? Очень много, я даже не могу сказать точно. Но это неважно. Выпей это, ведь ты потерял много веса и тебе нужен протеин. Это восхитительный мясной бульон.

Керрик был слишком слаб, чтобы протестовать, и выпил немного жидкости. Затем он уснул, утомленный. Кризис миновал, болезнь ушла, и он поправился. Его никто не навещал, кроме толстой ученой, да он и не хотел никого видеть. Воспоминания о тану, с которой он разговаривал, возвращались к нему снова и снова. Нет, не о тану, об устозоу, дегенератах, теплокровных убийцах. Плоть от его плоти — тану. Одни люди, одни существа. Он не мог этого понять и старался найти в этом смысл. Конечно, он сам был тану и был принесен сюда еще маленьким, но это случилось так давно и так много произошло с ним с тех пор, что его воспомиаания об этом исчезли.

Хотя физически он не был ийланом и не мог бить им, сейчас он думал, как они, двигался, как они, говорил, как они. Но его тело было телом тану, и в его снах он двигался среди таких же, как он, людей. Эти сны тревожили его, даже пугали, и он был рад, что проснувшись, почти не помнил их. Он пытался вспомнить больше слов тану, но не мог, потому что даже слова, произносимые им вслух, ускользали из его памяти, пока он выздоравливал.

Если не считать постоянного молчаливого присутствия Инлену, он был совершенно один. Акотолп была единственным посетителем, и это его удивляло.

— Они все еще остаются за городом, те, что отправились убивать устозоу? — спросил однажды Керрик.

— Нет. Они вернулись по крайней мере двенадцать дней назад.

— И никто не пришел сюда кроме тебя?

— Конечно нет. — Акотолп удобно уселась на свой хвост. — Ты слишком мало знаешь об ийланах, примерно столько, сколько места между моими пальцами. — Она плотно сжала их и показала ему. — Ты живешь среди нас и ничего не знаешь.

— Я никто и ничего не знаю. Ты же знаешь все и можешь просветить меня.

Керрик отдавал себе отчет в том, что говорит, и это было не простой вежливостью. Они жил в джунглях тайн, в лабиринте вопросов без ответов. Большую часть своей жизни он провел здесь, в этом загадочном городе. В жизни ийлан было много моментов, о которых знали все, но никто не хотел говорить. Если лесть и подхалимаж могли заставить говорить это толстое существо, он готов был пойти и на это.

— Ийланы не болеют, болезнь бывает только у низших существ, вроде тебя. Я думаю, когда-то были болезни, которые поражали и нас, но прошло уже много времени с тех пор, как они побеждены, подобно лихорадке, убившей некоторых из первых ийлан, пришедших сюда. Поэтому твоя болезнь поставила в тупик глупых фарги, они не могли понять и принять этого, а потому игнорировали тебя. Однако у меня, поскольку я работала со всеми формами жизни, есть иммунитет к подобной глупости.

Она выразила удовольствие собой, и Керрик поспешил согласиться с ней.

— Нет ничего неизвестного для тебя, высочайшая, — добавил он. — Могу ли я осмелиться задать тебе вопрос?

Акотолп знаком выразила свое разрешение.

— А есть ли болезни среди самцов? Я слышал в канале, что многие из них умирают на берегу.

— Самцы глупы и ведут глупые разговоры. Ийланам запрещено обсуждать эти вопросы.

Акотолп взглянула на Керрика одним насмешливым взглядом, одновременно направив второй глаз на спину флегматичной Инлену, думавшей о чем-то своем.

— Но я не вижу вреда в разговоре с тобой. Ты не ийлан, к тому же самец, поэтому с тобой можно говорить. Я буду говорить просто, ибо только тот, у кого есть знания, подбные моим, может понять меня. Я опишу тебе сложные подробности процесса воспроизведения, но прежде ты должен уяснить свое низшее происхождение. Все теплокровные самцы, включая тебя, извергают сперму, и в этом ваш вклада процесс рождения. У нашего, высшего вида, все по-другому. Во время полового сношения оплодотворенные яйца откладываются в мужскую сумку. Этот акт начинает метаболические изменения в телах самцов: они становятся вялыми, расходуют мало энергии и толстеют. Яйца высиживаются, и молодежь питается в защитной сумке, выходя из нее, когда вырастает достаточно, чтобы выжить в море. Этот прекрасный процесс освобождает высших самок для более важных дел.

Акотолп причмокнула губами, потянулась, схватила тыкву Керрика с жидким мясом и одним глотком осушила ее.

— Высших во всех отношениях! — Она удовлетворенно рыгнула. — Когда молодежь выходит в море, роль самцов в воспроизведении заканчивается. Повернуть вспять метаболические изменения в телах самцов невозможно, и примерно половина из них умирает при этом. Конечно, самцам это не нравится, но на выживание всего вида это не влияет. Я вижу, ты так и не понял, о чем я говорила, верно? Это заметно по пустоте твоих глаз.

Но Керрик все-таки кое-что понял. ТРЕТИЙ РАЗ НА БЕРЕГУ — ВЕРНАЯ СМЕРТЬ, подумал он, а вслух сказал:

— Твоя мудрость недосягаема, высочайшая, живи я даже с начала времен, и тогда я знал бы только малую часть того, что знаешь ты.

— Разумеется, — согласилась Акотолп. — Низшие теплокровные существа неспособны на серьезные метаболические изменения, поэтому их так мало и они могут жить только на краю света. Я работала в Энтобане с животными, которые зарываются в ил на дне высохших озер на время сухого периода и живут там, пока очередные дожди не заполняют их снова. Поэтому даже ты можешь понять, что метаболические изменения могут помочь выжить так же хорошо, как и умереть.

Разные факты соединились в мозгу Керрика, и он сказал:

— Дочери Жизни.

— Дочери Смерти, — поправила его Акотолп. — И не говори при мне об этих существах. Они не служат своему городу и не умирают, как принято, покидая его. — Когда она вновь посмотрела на Керрика, в ее движениях читалась холодная злоба. — Икемен умерла, а она была великой ученой. Ты имел честь встречаться с ней, когда она брала образцы твоего тела. Это ее и погубило. Какие-то глупцы на высших этажах потребовали от нее найти биологический путь уничтожения твоего вида устозоу, а она не смогла, как ни старалась. Поэтому, подобно ийланам, отвергнутым своим городом, она умерла. Но я вижу, что тебя это не трогает, и не хочу больше говорить с тобой.

Она затопала прочь, но Керрик почти не заметил ее ухода.

Впервые он начал понимать то, что происходило вокруг него.

А он-то принимал мир таким, каким видел его! Он считал, что существа вроде хесотсанов и лодок появились естественным путем, а что было на самом деле? Ийланы изменяли их тела каким-то неизвестным способом и могли сделать это с любым растением или животным в городе. Если толстая Акатолп знала, как добиться этого, ее знания действительно превосходили все, что он мог вообразить. Впервые он искренне уважал ее, уважал за то, что она знает и что может сделать. Она вылечила его, без нее он бы просто умер. Потом он уснул и во сне стонал, а животные вокруг него изменялись, и он таял и изменялся вместе с ними.

Скоро он поправился настолько, что мог уже сидеть, а потом, опираясь на Инлену, ухитрился даже сделать не сколько шагов. Постепенно силы возвращались к нему, и вскоре он рискнул покинуть свою комнату и посидеть у зеленой стены, на солнышке. Фарги снова приходили, когда он окликал их, приносили ему фрукты.

Силы его продолжали прибывать, и наконец, то и дело останавливаясь, чтобы отдохнуть, он рискнул дойти до далекой амбесед. До его болезни это была короткая прогулка, а сейчас получилось целое путешествие, он тяжело опирался на Инлену, чтобы достигнуть цели. У стены амбесед он тяжело опустился на землю, задыхаясь от усилий. Вайнти заметила его появление и приказала ему приблизиться. Он с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, направился к ней.

— Ты еще болен, — сказала она.

— Болезнь прошла, Эйстаи, осталась только слабость. Бесконечно знающая Акотолп велела мне есть больше мяса, чтобы мое тело обрело прежнюю форму и силу.

— Делай, как она сказала — это и мое распоряжение. Победа идет с нами на север, и все устозоу, которых мы встретили, уничтожены, за исключением нескольких пленников. Я хочу, чтобы ты поговорил с ними и получил от них информацию.

— Как прикажет Эйстаи, — сказал Керрик. Он говорил с покорной вежливостью и вдруг почувствовал возбуждение: кожа его покраснела, и сам он задрожал. Керрик понял, что ненавидит этих отвратительных существ, и все же продолжал общаться с ними.

— Ты будешь говорить, но не с теми, кого мы приносили тогда, они уже мертвы. А сейчас восстанавливай свои силы. Когда теплое солнце вернется на север, мы пойдем туда снова и снова будем убивать.

Керрик знаком выразил покорность и удивился своей досаде.

Ему оказалось достаточным полежать на солнце, чтобы болезнь окончательно ушла и силы вернулись. Прошло много дней, прежде чем Акотолп послала за ним. Фарги указали ему дорогу в ту часть города, где он никогда прежде не бывал.

— Закройте глаза, — приказала фарги. — И Керрик быстро закрыл глаза, когда сверху брызнула теплая жидкость.

Акотолп прервала работу, когда они вошли, вытянула руку и ущипнула Керрика своими большими пальцами.

— Хорошо. Ты уже поправился. Теперь тебе нужны упражнения, это приказ Эйстаи. Для нее важно, чтобы ты мог идти на север вместе с другими.

— Я слышу и выполню это. — Вагляд Керрика обежал странную лабораторию, вникая во все и не понимая, что он видит. — Однажды в далеком Инегбане я был в месте, похожем на это.

— Ты мудр в своей глупости. Одна лаборатория, действительно, похожа на другую.

— Расскажи мне, что ты делаешь здесь, великая.

Акотолп причмокнула губами, и ее толстое тело задрожало от переполнявших ее чувств.

— Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе, существу бесконечно глупому? Даже прожив десять жизней, ты не сможешь этого понять. С тех пор, как первый ийлан вышел из моря, у нас есть своя наука и с тех самых пор она развивается. Наука — это знание о жизни, взгляд внутрь жизни, взгляд на клетки, образующие все живое, на клетки генов, на спираль, которая может быть разорвана и изменена по нашему желанию. Можешь ты понять мои слова, ползающее и пресмыкающееся существо?

— Очень мало, бесконечно знающая, но достаточно, чтобы понять, что ты управляешь жизнью.

— Это верно. По крайней мере твоего интеллекта хватает, чтобы оценить то, чего ты не понимаешь. Взгляни на это удивительное существо. — Акотолп оттолкнула в сторону одного из своих ассистентов и указала на шишковатое, разноцветное животное, сидевшее на корточках рядом с прозрачной частью стены. Яркие солнечные лучи сверкали на его больших глазах, направленных в их сторону. Кроме того у него был еще один глаз на махушке. Акотолп пригласила Керрика вперед, затем закачалась из стороны в сторону, развеселенная его отвращением.

— Тебя что-то беспокоит?

— Эти глаза...

— Они ничего не видят, глупец. Эти глаза изменены для наших нужд в линзы, преломляющие солнечные лучи так, чтобы мы могли видеть невидимое. Взгляни сюда, на эту прозрачную пластину. Что ты видишь?

— Каплю воды.

— Удивительная наблюдательность. А сейчас, смотри, я вставлю ее в сандуу. — Акотолп ткнула пальцем, и в боку сандуу появилось отверстие, куда она вставила пластину. Затем она мельком заглянула в самый верхний глаз и, довольная, подозвала Керрика.

— Закрой один глаз и загляни сюда другим. Теперь скажи мне, что ты видел.

Он не видел ничего, кроме пятен света. Моргнув несколько раз, он шевельнул головой и тут увидел их. Это были прозрачные существа с быстро двигающимися щупальцами. Ничего не поняв, Керрик повернулся к Акотолп за помощью.

— Я вижу каких-то движущихся существ. Кто они такие?

— Мельчайшие животные, живущие в калле воды, их изображения, увеличенные линзами. Ты поиимаешь, о чем я говорю?

— Нет.

— Ну, разумеется, ты же никогда не учился. Твой интеллект не выше интеллекта других усхозоу. Иди.

Керрик повернулся и задохнулся, увидев бородатого тану, стоявшего в нише стены. — В следующее мгновениеон понял, что это всего лишь чучело животного.

Идя обратно, он чувствовал странное беспокойство.

Солнце грело его плечи, Инлену тащилась сзади. Мыслями и речью он был ийланом, но телом — тану, а значит — не был ни тем, ни другим, и это огорчало его. В конце концов он решил, что он ийлан и не стоит сомневаться в этом, но пальцы, снова и снова ощупывающие тело, касались теплой плоти тану.