Глава 9

Тони растворился в толпе — всего лишь капля в океане мексиканцев, в своей неброской одежде и широкополой шляпе ничем не отличающийся от них. Поворот в боковую улицу, на небольшой рынок с прилавками, выстроившимися вдоль тротуаров и на дороге. Когда же Тони наконец перешел с бега на шаг, а там и неохотно остановился из-за свирепых ударов уходящего похмелья, преследователи уже исчезли. На ближайшем лотке торговали прохладительным коктейлем из фруктовых соков: ананасового, папайи и апельсинового с кокосовым молоком — на сей раз без рома! — взбитых миксером в пену. Тони заказал большой стакан и пока пил, увидел одного из итальянцев, с обезумевшим видом пронесшегося прочь, но видение длилось лишь миг, и полной уверенности не оставило.

Отдышавшись, промочив горло, взяв похмелье под контроль, Тони углубился на рынок, и чутье привело его в продуктовые ряды, где утренняя торговля была в самом разгаре. В ближайшей закусочной как раз освободился табурет, и Тони сразу занял его. От роскошных ароматов сразу слюнки потекли, под ложечкой мучительно засосало от голода. Парочка энчилада¹ с козлятиной, политых роскошной красной подливкой, в сопровождении солидной порции жареной фасоли весьма помогла избавиться от этих мук.

— Передайте приправу, пожалуйста, — попросил сосед по узкой стойке. Они сидели плечом к плечу, склонившись вперед, чтобы сумки толкущихся позади людей не задевали их. Тони подвинул к нему блюдо, переполненное свеженарезанными перчиками чили, помидорами, чесноком и луком, а потом и сам взял себе изрядную порцию.

— Я ищу местечко, где живет мой двоюродный брат, — сообщил он соседу, прилежно собиравшему последние драгоценные капли со своей металлической тарелки при помощи половинки тортильи, — сухопарому старику неопределенного возраста, где-то между пятьюдесятью и девяноста годами, с жиденькой седой бородкой. Тот кивнул, признавая столь занимательные сведения, предоставленные совершенно бесплатно, но желания отозваться не ощутил. — Он говорил, что оно под Акапулько по дороге на Чильпансинго.

— Должно быть, Лас-Крукес.

— Нет, название было другое.

Старик проглотил остатки тортильи, аккуратно вытер руки о штаны, после чего принялся считать на пальцах, мозолистых и скрюченных от тяжелого многолетнего труда.

— Это первое. Потом идут Эль-Квенадо и Эль-Трейнта.

— Вот, последнее, оно самое. Не знаете, где останавливается автобус, идущий туда?

— Два квартала вперед и один направо.

— Тысяча благодарностей за помощь.

Чувствуя себя не в пример лучше, Тони прошагал два квартала вперед и один направо и с радостью узрел то, на что и рассчитывал. Небольшая толпа фермеров, возвращающихся с рынка, держа над головами свертки, корзины и непроданных кур, медленно втискивалась в двери автобуса третьего класса — ржавого, помятого, с потрескавшимися стеклами и лысыми шинами почтенного старца, почти отслужившего ветерана с гордым названием «La Nave del Olvido». Тони вклинился в толпу, став ее частью, и вместе с ней поплыл к дверям машины.

Автобусы третьего класса — мексиканская палочка-выручалочка. Они ходят повсюду, где только есть мощеные дороги или хотя бы проселки, они связывают крохотные деревни с городами, давая фермерам возможность за ничтожную плату отвезти на рынок свою кукурузу, яйца, кур, свиней, фасоль и вернуться с мануфактурой, солью, ребосо,² кофе, гвоздями. Проявив старание и немалое терпение, а также полнейшее равнодушие к неудобствам, на этих автобусах можно проехать Мексику вдоль и поперек, потому что их маршруты проложены повсюду. Можно ли придумать более удачный способ покинуть Акапулько! Затерявшись в толпе, как простой фермер, тарахтеть из города на сумасшедшей скорости целых двенадцать миль в час, — мимо востроглазых служителей закона, высматривающих злокозненного североамериканца, — под скрежет трансмиссии, на самой нижней передаче вверх по склонам холмов и дальше с ветерком.

Через час автобус со скрипом остановился в Эль-Трейнта, и Тони на трясущихся ногах ступил наружу. Если выезд из города и охранялся полицией, Тони ее не видел со своего места между пуком бус, очумело таращившимися курами и двумя мужчинами, всю дорогу спорившими о местной футбольной команде и пытавшимися вовлечь в дискуссию и Тони. Предприятие рискованное, что и говорить, и Тони заплетающейся походкой побрел к ближайшей лавке у дороги. Внутри на полках выстроились аккуратные шеренги бутылок. Тони окинул мимолетным взглядом выставку мескаля и текилы, нет уж, довольно, спасибо, сыт по горло, и остановил выбор на агуардиенте — прозрачном, опасном дистилляте сахарного тростника, крепком сверх всякой меры. Выбрал бутылку среднего размера, запечатанную черной пробкой, заплатил и перед уходом снял пробу ее воспламеняющей способности; лавочник одобрительно кивнул, когда Тони со счастливым вздохом утер губы тыльной стороной ладони.

На улице апрельское солнце палило, будто уже настал август. Двумерное местечко вытянулось вдоль шоссе, обрамляя его с двух сторон двумя рядами домов. Сверкающие автомобили туристов и дизельные грузовики, изрыгающие черный дым, проносились мимо; дети безмятежно играли на утоптанной земле единственной в местечке улицы. Прилавок под кровлей из пальмовых листьев торговал яркими тропическими фруктами, и американская чета торговалась за манго, пуская в ход институтский испанский. Сильно сбив запрошенную цену, они победоносно укатили со своими приобретениями, а Тони тут же купил тот же фрукт за четверть уплаченной ими цены; словом, все стороны остались вполне довольны собой. Мачете нарезал манго сладкими ломтями, прекрасно сочетавшимися с агуардиенте. Ожидание автобуса прошло на славу, сам автобус оказался полупустым, так что Тони даже нашел свободное сиденье. Составивший ему компанию человек составил компанию и по части выпивки, в благодарность поделившись с Тони нашедшимися в котомке еще теплыми тортильями с фасолью. Вверх, вверх, скрежет трансмиссии на поворотах, с обеих сторон стена джунглей, сквозь облака, полосами липкого тумана пересекающие дорогу. Вскоре в бутылке не осталось ни капли, и оба путника мирно уснули, прислонившись друг к другу. Так прошло утро и порядочная часть дня. Горы, дорога, остановка в каждой деревушке, где дожидающиеся пассажиры махали автобусу руками. Наконец, машина перевалила через самый высокий перевал и начался неуклонный спуск в чудовищную чашу плоскогорья, к столице штата — Чильпансинго.

Именно здесь Тони решил, что сыт по горло этим архаичным способом странствий. Жаловаться не на что, он участвовал в массе занимательных бесед, опорожнил не одну бутылку, взамен отведав великолепные образчики домашней стряпни. Но ноги уже гудели, а пятая точка мучительно ныла, обратившись в сплошной синяк; подобный транспорт не рассчитан на длительные путешествия. Здешняя полиция наверняка не разыскивает его, а если и разыскивает, то проверяет автомобили и автобусы первого класса; зато автобусы второго класса достаточно комфортабельны и быстры. Поскольку до отправления нужного Тони автобуса на Куэрнаваку оставался целый час, Тони гулял по рынку, пока не настало время уезжать. Это дало ему возможность сделать несколько покупок: бритва с принадлежностями, большой красный носовой платок, сонник в бумажной обложке, суливший потрясающие откровения, пачка сигарет, коробок безопасных спичек и, наконец, пластиковая авиасумка для вещей — в прекрасном состоянии, почти не бывшая в употреблении. Бог знает каким ветром занесло этот сувенир Чехословацкого государственного аэрофлота в столь отдаленный уголок Мексики. Быть может, лучше не знать об этом, даже в соннике сказано, что многие тайны должны оставаться неразрешенными. Когда автобус тронулся в путь, Тони сидел на уютном местечке у окна, наконец-то вникая в истинный смысл появления в одном сне и змей, и зонтов.

Способ путешествия небыстрый, но безопасный. Из Куэрнаваки он поехал местным рейсом до Куаутлы, сойдя с автобуса в деревушке Кокойок вскоре после полуночи. Селение мирно спало, только перед входом в бар горел единственный фонарь, под которым сидел на стуле единственный человек, выпивая в одиночестве, зато чуть дальше в сторону манила путника россыпь огней «Асиенды Кокойок». В ее-то сторону и двинулся шаркающей походкой крестьянин Антонио — пока не скрылся из виду возможных деревенских наблюдателей. Вода на фермы подавалась по оросительному каналу, и дорога пересекала его темные воды по мостику. Под ним-то и укрылся Антонио, а вскоре оттуда вышел на дорогу турист-гринго Тони. Чистые ноги хлюпают в мокрых сандалиях, крестьянское одеяние, шляпа, мачете и картина спрятаны в авиасумку. Расправив плечи, Тони решительным шагом приблизился к узорчатой железной арке ворот, небрежно помахав рукой в ответ на салют охранника.

Внутри господствовала роскошь. Современный отель выстроили вокруг древней сахарной асиенды — ряда архаичных зданий с толстыми стенами, возведенными еще в шестнадцатом веке. Арочные акведуки по-прежнему несли над землей тихонько журчащую воду, на фоне темного камня стен сияли розовые цветы джакаранды, освещенные замаскированными светильниками. Тони выбрал дорожку, шедшую прочь от главного здания в окружении ровной травки и ароматов цветущего сада. Изрядную часть дня, пока транспорт нес его ближе и ближе к Мехико, находящегося в каких-то пятидесяти милях отсюда, Тони все отчетливее и отчетливее ощущал присутствие полиции и мрачную участь, которую та ему уготовала. Даже в своем пасторальном обличии он с опаской посматривал на любого блюстителя порядка, а уж снова превратившись в янки, проникся немалым страхом. Одна лишь мысль о ярко освещенных вестибюлях и рентгеновских взглядах клерков повергала его в трепет. Соунз сказал, что будет в каком-то там casita семь, так что Тони принялся исследовать обширную, запутанную территорию, высматривая нечитабельные номера на дверях. В конце концов неизбежное случилось. Когда Тони зажег спичку, чтобы прочесть крохотную табличку, из-за угла вышел человек в форме.

— Не могу ли я вам помочь, сэр?

Жаркая волна ужаса немного схлынула, когда Тони осознал, что форма принадлежит не блюстителю порядка, а служителю отеля, снова наклонился вперед, поскольку при неожиданном появлении качнулся назад. Спичка догорела, Тони выронил ее со сдавленным проклятием. Служитель все ждал. Покачивание и ворчание навеяли воспоминания о вчерашнем состоянии, и Тони сразу принял новую маскировку.

— Коман... комнату не могу найти... ходил вот в бар, а обратно никак. Хочу найти cashetta номер семь. — И снова покачнулся для большего правдоподобия.

— Будьте добры, следуйте за мной.

Отлично вышколенный, добрый и верный слуга; Тони затрусил следом за ним, выудив банкноты, чтобы дать щедрые чаевые, когда оба подошли к домику с позолоченной семеркой под лампочкой в решетчатом железном колпаке. Под шуршание денег и бормотание благодарностей Тони нажал на ручку двери, старательно отворачиваясь от света. К счастью, дверь оказалась незапертой, Тони протиснулся в темноту и принялся шарить ладонью по стене в поисках выключателя. Но тут же в его бок уткнулось что-то твердое, а высокий голос прошипел в ухо:

— Хоть пальцем шевельнешь, и ты покойник!

С трудом сдержав желание подскочить, порожденное этим заявлением, Тони замер абсолютно неподвижно. Жесткий предмет еще глубже вдавился ему в почки, а голос, видимо удовлетворившись подобной реакцией, пискляво позвал:

— Ладно, открывайте!

Тотчас же дверь в конце входного тамбура распахнулась и вспыхнул свет. Тони заморгал, а потом сквозь прищуренные веки поглядел на нападавшего. Твердый предмет, как и предполагалось, оказался пистолетом — очень большим, иссиня-черным и ужасно зловещим. Его обладатель — правда, розовый, а не черный — выглядел не менее зловеще: веснушчатый, рыжеволосый парень с бесстрастным лицом и квадратной головой, крепко насаженной на толстую шею тяжелоатлета. Рубашку распирали столь же громадные мышцы, а предплечье бугрилось такими узлами, что, казалось, нажми он на спусковой крючок, и пистолет будет раздавлен, как пластилиновый.

— Опустите, Шульц, он наш, — произнес знакомый голос. Агент ФБР Соунз поднялся из-за мягкого кресла, держа столь же впечатляющее ручное оружие.

— Я думал, меня ждут, — рассердился Тони.

— Лишняя предосторожность не повредит. Агент Шульц, это агент Хоукин.

— Зови меня Билли, — сказал агент Шульц своим удивительно тоненьким голоском, протягивая мускулистую ладонь. Тони осторожно пожал ее, опасаясь, что его собственная ладонь вот-вот превратится в жмых. Ощущение было такое, будто пожимаешь полено. — Наверно, ты тот самый Тони Хоукин, про которого мы столько слыхали в Бюро.

— Наверно, это я. — На Тони вдруг навалилась страшная усталость. Он с наслаждением плюхнулся в кресло, из-за которого выбрался Соунз, выпустив сумку на пол. Соунз поглядел на нее.

— Картина Челлини там?

— Там. Налейте мне выпить, большую порцию скотча с содовой, льда побольше, а я пока вытащу ее.

Они обменялись любезностями, причем каждый с большим удовольствием получал, чем отдавал. Пока Соунз разворачивал футляр, Тони основательно приложился к стакану.

— И не думайте, что привезти эту штуку сюда было легко.

— Ничуть не сомневаюсь. Как вам удалось проскользнуть мимо полиции?

— Профессиональный секрет. Куда важнее в данный момент, как вы собираетесь доставить ее в Вашингтон, проверить подлинность и доставить обратно к завтрашнему вечеру, чтобы вовремя вернуть Д'Изернии?

— Вы что, пили? Я же сказал вам в Акапулько, что мы привезем специалиста сюда.

— Да, конечно, как-то вылетело из головы в потоке событий. — Вернее, вылетело из головы в потоке спиртного. Соунз угодил почти в яблочко: вчерашний вечер так и зияет пробелами.

Осторожно вынув картину из футляра, Соунз поднес ее к свету, а Билли заглянул ему через плечо.

— Просто изумительный колорит, — пропищал мускулистый агент.

— А как дела с дальнейшими этапами? — Тони с наслаждением допил виски и принялся грызть кубик льда.

— Мы доставили специалиста сюда.

— И кто он? Билли Шульц?

Билли радостно улыбнулся подобному предположению, но Соунз отмахнулся от него:

— Нет. Он наш запасной оперативник. Специалист. Знаток живописи находится в соседней комнате.

— И ломает голову, когда его впустят, — прошелестел от двери вкрадчивый, хрипловатый голос.

— Входите, я как раз собирался вас позвать. «Святой Себастьян» здесь.

Она переступила порог — широкобедрая, длинноногая девушка в короткой юбке, с ниспадающими ниже плеч светло-русыми волосами. Круглое лицо привлекательно на славянский манер, грудь пышная, тоже по-славянски, настолько пышная, что верхняя пуговка блузки не выдержала напряжения и расстегнулась. Пришедшая бросила на Тони из-под длинных ресниц взгляд темных глаз, один из которых был прищурен из-за дыма от сигареты, вертикально торчащей из серебряного мундштука в виде курительной трубки, крепко зажатого между зубами.

— Я Елизавета Злотникова, — поведала она с русским акцентом, легким, но неустранимым.

— Тони Хоукин. — Слегка потрепыхался, будто хотел встать с кресла, но остался сидеть, протянув руку снизу-вверх. Сжав его ладонь, она дважды крепко, от локтя тряхнула ее, будто качала воду рычажным насосом.

— Мисс Злотникова — наш эксперт, — пояснил Соунз, вручая ей панель. — Кооптирована из нью-йоркского музея Метрополитен. Специалист по реставрации и датированию. Картина настоящая?

С огромным уважением взяв картину, девушка поднесла ее к свету, медленно поворачивая то так, то эдак. Потом, прищурив глаз от дыма, сквозь зубы, сжимающие серебряный мундштук, прошептала по-русски: «Боже мой!»

— Что вы сказали?

— Это всего лишь выражение восторга, вырвавшееся у меня непроизвольно.

— Значит, произведение подлинное?

— Окончательно утверждать не могу, пока не сделала химический и спектральный анализ проб дерева и краски. Кроме того, надо сделать рентгеновское просвечивание доски. Тогда можно будет говорить наверняка.

— Что нам и требуется. Но вы можете сказать хоть что-нибудь, вынести предварительное профессиональное суждение или что-нибудь вроде, на которое мы могли бы опереться?

— Могу. Потрясающий колорит, рука гения. Если это и подделка, то настолько потрясающая, что ее автор должен быть мастер.

— Недурно. Вы согласны, Хоукин?

— Да, целиком и полностью!

Елизавета Злотникова бережно уложила картину в футляр и обернулась к Тони, глядя на него поверх тлеющего кончика сигареты, словно через прицел дымящейся пушки.

— Я и не знала, что вы тоже эксперт, этого мне не сказали. Из какого вы музея?

— Это не так просто...

— В самом деле? Пожалуйста, растолкуйте.

— Довольно, — оборвал Соунз. — Незачем вам располагать сведениями о секретной операции. Не приступить ли вам к анализам?

— Час уже поздний.

— Сталин любил работать ночами, — радостно изрек Тони. — Говорят, в такие часы ему работалось лучше всего.

— Что за инсинуации?! — Мундштук снова нацелился на него, будто смертоносное пушечное жерло. — Вы что, хотите сказать, что я тайная сталинистка?!

— Нет, конечно, ничего подобного. Просто, знаете ли, мне казалось, что раз вы русская, то ночная работа, знаете ли... — Голос Тони упал до шепота и прервался под арктическим взором безжалостных черных глаз.

— Я приехала сюда не за тем, чтобы выслушивать оскорбления. Мне официально предоставлено политическое убежище от гонений на художников, теперь я жительница Соединенных Штатов. Вам следует извиниться.

— Извиняюсь, от всей души, я вовсе не хотел вас обидеть.

— Приступайте к анализам, будьте добры, — безапелляционно вклинился Соунз. Елизавета Злотникова поразмыслила над извинениями, в конце концов приняла их, надменно фыркнув, унесла картину в другую комнату и захлопнула за собой дверь.

— Зачем вы это сделали? — вопросил Соунз.

— Да не делал я ничего, просто отпустил реплику. И чего это все такие обидчивые?

— Она решила, что вы обвиняете ее в шпионаже в пользу Советов.

— Ну, вообще-то нет, у меня и тени мысли такой не было, раз нас сюда вытащило ФБР.

Наклонившись к самому уху Тони и прикрывшись ладонью, чтобы не дай Бог не подслушали, прошептал:

— Постарайтесь, чтобы подобное не повторилось. Не следует будить ее подозрений. Так уж выходит, что она и вправду советский шпион.

— И вы вовлекли ее в эту операцию?!

— Потише. Да, все было спланировано заранее. Мы не хотим, чтобы она знала, что ее легенда лопнула, так что позволим ей получить здесь сведения, не представляющие для Советов ни малейшего интереса.

— С чего бы это? По-моему, все остальные очень даже заинтересованы.

— Благодаря этому в следующий раз, когда мы передадим сведения через нее, их сочтут достоверными, хотя на самом деле пойдет дезинформация. Так что больше никаких реплик о Сталине, будьте так добры.

— А можно попросить еще стаканчик?

— Я принесу, — чирикнул Билли.

— Составишь компанию? — предложил Тони, вжившийся в роль радушного хозяина еще со вчерашнего вечера.

— Спасибо, никогда не пью на работе.

«Зато я пью, — мысленно отметил Тони, — похоже, без перерыва. А ведь не пил с самой армии». И сделал изрядный глоток. Сказано было просто так или со значением? Если и со значением, то он значения не уловил.

— А как я отвезу картину к Д'Изернии?

— Все согласовано. Завтра...

Сквозь закрытую дверь из другой комнаты отчетливо донесся звон разбитого стекла.

От внезапного шума Тони, сидевший ближе всех, подскочил, расплескав виски, и схватился за ручку. Распахнул дверь, тут подоспели двое других агентов, и все трое стали зрителями немой сцены.

Осколки оконного стекла рассыпались по полу, а Елизавета Злотникова стояла перед разбитым окном — протягивая картину на улицу.

С той стороны мелькнуло мужское лицо. Затем и картина, и лицо исчезли.

Примечания

1. Энчилада — свернутая трубочкой тортилья с мясной или сырной начинкой, политая соусом чили.

2. Ребосо — накидка, род длинного шарфа, который мексиканские женщины носят, покрывая голову и плечи.