Глава 13

— Как поживаете? — нашелся Тони спустя изрядное время, пока он раздумывал, стоит ли говорить «Рад познакомиться», если это отнюдь не так. Радостно кивнув, старик в инвалидном кресле взялся дотошно отвечать на риторический вопрос, заговорив по-английски с сильным немецким акцентом.

— Поживаю вполне хорошо, в самом деле, учитывая все обстоятельства, возраст, мне скоро исполнится восемьдесят три, вы только подумайте. Аппетит у меня не очень хороший, от мексиканской пищи чересчур пучит, да и ходить мне трудно, как видите. Возвращаются забытые беды, только теперь это называется парезом, детские неприятности. Но вы пришли сюда не за тем, чтобы беседовать обо мне. Картина, лучшая в моей коллекции, вам она нравится. Ja?

— Она превосходна, лучшая в своем роде, да Винчи не создал больше ничего подобного.

— Видите, конь полон боевого задора. Героическая сеча. Впрочем, очевидно, почему. Исследования доказали, что да Винчи — искаженное да фон Гизель, сиречь из семьи фон Гизель, готского семейства из Германии, так что он принадлежал к доброму арийскому роду.

— Я не слыхал, что...

— Вы сомневаетесь в моих словах? Вы считаете, что я лгу! — Старик замолотил ладонью по подлокотнику, пуская слюни на подбородок и даже не замечая этого. — Да что ты, американская дворняжка, можешь знать о великом искусстве?!

— Я знаю достаточно много, чтобы заплатить миллион долларов за полотно!

Мысль о деньгах оказала умиротворяющее действие. Старец откинулся на спинку кресла, потер губы и чуть ли не улыбнулся.

— Совершенно верно, миллион долларов. Меньше нельзя, гордость моей коллекции. Фактически говоря, заканчивайте с этим делом, и, может быть, я предложу вам сделку не менее ценную. Поглядите сюда. — Пошарив под одеялом, он извлек мятый рулон толстой бумаги и развернул его на коленях, открыв взорам акварель. — Я все еще пописываю помаленьку. Работа моей кисти, весьма ценится в определенных кругах, уверяю вас.

Робл осветил картину, и Тони увидел скверно, неряшливо написанный вид то ли баварской, то ли австрийской деревушки, выдержанный в наихудшем вкусе, с искаженной перспективой и грязными тонами. В уголке виднелись тоненько выписанные коричневые инициалы «А. Г.».

— Больше задерживаться нельзя, — подал голос Д'Изерния. — Это неблагоразумно.

Акварель снова скрылась под одеяло, и Тони, направляемый под локоть твердой рукой Робла, быстро покинул комнату и устремился через храм по проходу. Как и было приказано, «Паккард» с распахнутыми задними дверцами и работающим двигателем дожидался у ворот, тронувшись с места, как только пассажиры уселись.

— Вам невероятно повезло, — Робл дружески похлопал Тони по колену. — Обычно он не видится с чужаками, сами понимаете, почему.

— Да, разумеется, — других слов у Тони не нашлось. Бережно держа платок с фрагментом картины обеими руками, он невидящим взглядом смотрел на проносящиеся за окном горные пейзажи, извилистую дорогу, раз за разом пересекающую туда-сюда узкоколейку. В очередной раз он встрепенулся и с опаской оглянулся через плечо.

— Но мы ведь едем не в ту сторону!

— Можно сказать и так, — ответил Д'Изерния. — На самом же деле, если вы не возражаете, мы немного проедемся в сторону Амекамеки, чтобы наш общий знакомый мог спокойно удалиться. Небольшая предосторожность. Как вы наверняка понимаете, он нечасто выходит на люди, а если и выходит, то с трепетом и крайними предосторожностями. Не мог удержаться от посещения сегодняшней церемонии, так что мы одним выстрелом убили двух зайцев, заодно предоставив вам возможность познакомиться с ним.

Машина съехала на обочину, под сень высоких сосен. В ожидании выкурили по сигарете. Время от времени по дороге проносилась какая-нибудь одинокая машина, но чаще тишину нарушал лишь шепот сосновых крон на ветру. Через долину напротив пологие склоны вулкана Попокатепетль все круче возносились к вершине, увенчанной белым знаменем облачка. Робл сверился с часами, и машина наконец тронулась обратно. По дороге хранили молчание. Д'Изерния, глядя в окно, насвистывал мотив арии из «Мадам Баттерфляй», Робл сурово глядел прямо перед собой, Тони лелеял лоскуток картины. Наконец, машина затормозила в квартале от отеля «Васко».

— Выходите, — приказал Робл. — Пусть проверяют. Деньги здесь?

— Должны быть сегодня после полудня.

— Смотрите же. Помните, с вами свяжутся в четыре часа дня. Если все будет в порядке, обмен состоится нынче вечером.

Когда Тони вернулся, все ждали его в комнате Соунза — конечно, кроме Стокера, наверняка бессонно чахнущего над своим златом.

— Докладывайте, — распорядился Соунз.

— Я видел полотно, выглядит довольно подлинным. — С этими словами Тони развернул платок. — Я хотел сделать соскобы, но Роблу вздумалось поиграться в ножички. Он отрезал от полотна уголок.

Елизавета Злотникова воззрилась на фрагмент, будто на свежий труп, пронзительно взвизгнув.

— Звери, свиньи, — цедила она сквозь сцепленные зубы, бережно принимая кусочек холста, после чего последовали куда более сочные выражения на рокочущем русском языке. И покинула комнату, неся лоскуток, будто новорожденного.

— Они свяжутся с нами в четыре часа, чтобы убедиться, что деньги доставлены, я утаил от них, что деньги уже здесь. Если полотно выдержит экзамен, обмен состоится сегодня вечером. И еще одно... — Тони замялся.

— Что?

— Я встречался... с владельцем картины. Он сказал, что полотно из его коллекции. А еще с утра была поминальная месса, довольно забавно, потому что он не мертв и...

— Хоукин, вы что, пьяны?

— Нет, не выпил ни капли, даже кофе, если на то пошло. — От этой мысли в животе тут же громогласно заурчало. — Пойду закажу чего-нибудь поесть.

— Только после того, как объясните, о чем толкуете. Или о ком. Кто этот человек?

Тони стиснул кулаки.

— Адольф Гитлер, вот кто. Я говорил с ним. Картина из его коллекции, вы же сами говорили. Он жив и здоров, ездит в инвалидном кресле.

Воцарилось многозначительное молчание. Билли Шульц разинул рот. Соунз распахивал глаза все шире и шире, не сводя их с Тони, подошедшего к телефону и довольно быстро сумевшего дозвониться в обслуживание, чтобы заказать сандвич с индюшатиной, жареную фасоль на гарнир, большую порцию салата-гуакамоле с тортильями, полный кофейник кофе и бутылку эля «Богемия».

— Ну-ка, повторите, — потребовал Соунз, когда Тони повесил трубку.

— Адольф Гитлер. Я беседовал с ним о приобретении одной из его работ.

— Но он же покойник! — пискнул Билли.

— Эта новость преувеличена.

— Вы уверены, Хоукин? В Вашингтоне захотят знать все детали.

— Я ни в чем не уверен. У него седые усики и прядь волос на глазу. А еще он предложил продать одну из своих акварелей. Достаточно скверную, чтобы оказаться подлинной.

— Мне надо связаться с Вашингтоном.

— Знаете, в школе нам говорили, что он на том свете.

В дверь постучали.

— Надеюсь, это заказ. — Тони устремился к двери, сглатывая слюнки в предвкушении позднего завтрака.

— Абсолютно подлинное, — заявила вошедшая Елизавета Злотникова, промокая уголком платочка покрасневшие глаза. — Пигменты, холст характерны для периода. Мазки являются еще более ярким доказательством, выдают руку мастера, совершенно однозначно. Что же за тварью надо быть, чтобы испоганить подобное произведение искусства?!

Она снова поднесла к глазам насквозь мокрый платок. Тони едва сдержал желание утешить ее, прижать к своей мужественной груди, и воспоминания о ее прелестях внезапно нахлынули жаркой волной.

— Тогда встреча состоится. Возвращайтесь к себе в номер, Хоукин, и расскажите об этом Стокеру. И еще: на вашем месте я бы не стал говорить никому, повторяю, ни одной живой душе, с кем вы сегодня встречались.

Тони открыл было дверь, снова закрыл и обернулся. За утренней круговертью событий он как-то напрочь позабыл сказанное ранее.

— Извините, но какой нужен пароль, чтобы войти в номер?

— Два удара, пауза, еще один. Пароль «Слепень». Пора бы уж вам подтянуться, Хоукин, начать ориентироваться самостоятельно.

В коридоре ему встретился добрый вестник в образе официанта с подносом. Тони перехватил его, дал на чай и отослал, после чего прошел через ритуал допуска в собственный номер. Обладатель сверкнувшего в щелке двери холодного глаза принял пароль и впустил Тони. Шторы были задернуты, в комнате царил сумрак, постель не тронута.

— Хотите часть? — предложил Тони.

— На посте не пью. И не ем.

Получив этот щелчок по носу, Тони занялся истреблением завтрака сам, стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд и взведенный пистолет.

— Подлинность полотна подтвердилась. Обмен, видимо, состоится нынче вечером.

— Завсегда готов.

За едой Тони так и эдак раздумывал об ответственности. В обмен на Челлини Якову Гольдштейну были даны определенные обещания. О Хохханде сведений пока нет, но у Тони сложилось впечатление, что возвращение Гитлера заинтересует тайную израильскую организацию ничуть не меньше. Да, надо непременно сообщить Гольдштейну, заинтересованному еще и посетителями поминальной службы. Покончив с остатками эля, удовлетворенно отрыгнулся и сообщил:

— Схожу вниз за сигаретами. Вам купить? — заранее предугадывая ответ.

— На посте не курю.

— Буду через пару минут.

Похоже, девизом всякого шпиона должна быть неусыпная бдительность или хотя бы всеобъемлющая подозрительность, как доказали события последних суток. Поскольку постой в этом отеле обеспечила противоположная сторона, можно без натяжки предположить, что среди служащих есть кто-то — если не все сразу, — связанный с Роблом или Д'Изернией, доносящий обо всех звонках, сделанных в стенах отеля, а то и подслушивающий разговоры. Когда Тони вышел из «Васко» и зашагал по авенида Реформа, солнце припекало, но воздух, как всегда, был чист и прохладен. Чуть дальше по улице зазывно красовался над дверью интернациональный символ — выгнутый из неоновых трубок абрис бокала. Войдя, Тони заказал коктейль «Маргарита», получил разрешение воспользоваться телефоном, все войдет в счет, с удовольствием, сеньор. На том конце ответили далеко не сразу — обеденное время, голодные посетители, надо порезать груды мяса, — но зато ответил сам Гольдштейн.

— Кошерные деликатесы «Толтек».

— Говорит агент Х-9.

— Хоукин, мне некогда, так что покороче.

— Эй, минуточку, я ведь не обязан звонить, сами знаете. У меня есть сведения для вас. Вам известно о поминальной мессе по Адольфу?

— Весточка долетела, но было уже поздно что-либо предпринимать. Вы там были?

— Был, и Генрих тоже. Он хорошенько присмотрелся ко всем и если не забудет лица, то найдет что вам порассказать.

— У него великолепная память, ученый все-таки, мы покажем ему фотографии. Что-нибудь еще?

— Только один пустячок. — И самодовольно: — Гитлер был там собственной персоной, я с ним говорил.

— Да будет вам, у меня масса работы, некогда с вами тут шутки шутить.

— Я серьезно, Яша, честное слово! Он был там с картиной, такой старик в инвалидном кресле, и даже предложил продать мне свою акварель.

— Опять этот! За него особо не тревожьтесь, это чокнутый по имени Якоб Платц, хотя, по-моему, он такой же идиот, как старый лис. Командовал эсэсовским танковым корпусом на восточном фронте, личность скверная, но бывают и похуже. Мы наткнулись на него лет несколько назад. Очевидно, он был недостаточно большой шишкой, чтобы утащить много денег, так что прикидывается Гитлером, продает правдивые биографии журналистам, им всегда не хватает чего-нибудь жареного. Всякие такие байки из серии «жив и здоров» исходят от него. Что еще?

— Пожалуй, ничего, не считая того, что передача картины может состояться сегодня вечером.

— Желаю удачи. Не очень-то доверяйте этим шалопаям. Держите меня в курсе.

— Пока, — проговорил Тони в умолкшую трубку и повесил ее. Ну ладно, доложил, долг выполнил. Липовый Гитлер. Что ж, иначе и быть не могло. Но было бы здорово, если бы он оказался настоящим. То есть не здорово, но любопытно. Надо бы сказать Соунзу, но как объяснить, где взял информацию? Второй бокал «Маргариты» ответа не принес, так что Тони купил сигарет, заплатил по счету и направился обратно в номер. Тук-тук, тук, «Слепень» и неотступный взор неусыпного стража.

Ровно в четыре зазвонил телефон.

— Вы установили подлинность полотна? — поинтересовался голос Д'Изернии.

— Да.

— Деньги у вас?

— Да.

— Сейчас же выносите их ко входу в отель, где получите дальнейшие инструкции. — Связь прервалась, но едва Тони положил трубку, как телефон зазвонил снова. На сей раз это был Соунз.

— Мы все слышали. Ничего не предпринимайте, ждите нас.

Тони даже не взял на себя труд поинтересоваться, что за хитроумную электронику напихали в телефон, а просто наклонился, чтобы надеть туфли.

— Оно? — встрепенулся Стокер.

— Несомненно. Пора.

В номер набились буквально все, отчего возникла такая толкотня, что Стокер забеспокоился и отодвинулся к стене, спрятав чемодан за спину, держа пистолет наготове и пока обстреливая окружающих глазами. Билли Шульц направился прямиком к одному из тяжелых чемоданов, вмещавшему, как оказалось, целый арсенал — пистолеты, гранаты, шанцевый инструмент, гранаты со слезоточивым газом, термитные заряды, ножи и противопехотные мины. При их виде Стокер похлопал себя по карманам — наверняка желая убедиться, что сам снарядился не в пример лучше.

— Тридцать восьмой или сорок пятый? — осведомился Соунз у Тони.

— Вообще-то снайпер из меня плохой.

— Тогда берите сорок пятый. Чтобы остановить противника, достаточно просто попасть в него куда угодно.

— Мне оружия не надо, — заявила Елизавета Злотникова.

— Я и не собирался вам ничего предлагать.

Билли Шульц и Соунз ухитрились разместить на своих особах изрядную часть содержимого чемодана. Застегнув пиджак, чтобы скрыть округлившуюся талию, Соунз принялся по-военному четко отдавать приказания:

— Шульц, пойдете в авангарде. Я прикрываю левый фланг Стокера, чтобы не мешать его правой руке. Хоукин, тыловая застава. Дама остается здесь, но сперва я хотел бы осмотреть вашу сумочку, если вы не против.

— Против, — отрезала девушка. — Я безоружна.

— Верно, безоружны. — Не обращая внимания на протесты, Соунз быстро обыскал ее немаленькую дамскую сумочку. — Выходим.

Ради приличия Стокер спрятал пистолет в карман пиджака, не выпуская его из руки, но с первого же взгляда было ясно, что там таится. Правду говоря, их четверка излучала ауру такой враждебности, стремительно продвигаясь по коридору и вестибюлю, подобравшись, будто для броска, не упуская из виду ни единой мелочи, что все присутствующие тут же почуяли в воздухе запах грозы. В Мексике, а в штате Морелос особенно, насилие не в диковинку, так что гости поспешно удалились, а клерки вдруг обнаружили, что их ждут срочные дела в кабинетах за закрытыми дверьми. За считанные секунды в вестибюле не осталось никого, кроме Д'Изернии, с праздным видом покуривающего сигарету у входа.

— Как видите, ради успеха предприятия я предоставляю себя в качестве заложника. Если можно, давайте сядем в ваш автомобиль, и я оглашу дальнейшие инструкции.

— Шульц, машину, — одним уголком рта проговорил Соунз, ни на миг не отрывая взгляда от Д'Изернии.

Вскоре подкатил «Кадиллак». Елизавета Злотникова и Билли сели спереди, а Д'Изернию втиснули на заднее, между зловещими фигурами Стокера и Соунза. Тони досталось сомнительное удовольствие занять откидное сиденье, и он всю дорогу отирался коленями с остальными. Чемодан Стокер крепко сжал между коленей, а пистолет достал снова, нацелив его на Д'Изернию.

— На юг из города по дороге на Оаксаку, — сообщил итальянец, с виду ничуть не смущенный этой угрозой. — Надеюсь, вы не сочтете меня излишне нескромным, если я попрошу возможности ознакомиться с содержимым чемодана. Обязательная прелюдия к любым переговорам, разве вы не согласны?

— Шульц, «хвоста» за нами нет? — осведомился Соунз.

— Нет, сэр.

— Ладно. Откройте, Стокер.

С крайней неохотой представитель казначейства убрал пистолет в карман, а взамен извлек ключ с четырьмя бородками крайне сложной формы. Положив чемодан на колени, отпер его и откинул крышку Тони под нос, открыв взорам плотно перевязанные пачки зеленых банкнот. В тот же миг большущий автоматический пистолет Стокера появился снова; под его прицелом Д'Изерния вытащил одну пачку, пересчитал купюры, порылся среди других пачек, проверяя, нет ли ближе ко дну фальшивок, затем втиснул пачку обратно в денежное гнездышко.

— Все самым надлежащим образом, — провозгласил он. Стокер закрыл чемодан намного охотнее, чем открывал. — Ключ останется у меня, если вы не возражаете.

— Отдайте, — распорядился Соунз, силой приказа преодолевая явное нежелание представителя казначейства подчиниться.

Ехали целый час, то петляя и сдваивая следы, то мчась по проселкам, будто проверяя рессоры на прочность, отчего «Кадиллак» раскачивался на ухабах, будто корабль в штормовом море.

— Я лишь хочу удостовериться, что за нами нет преследования, — пояснил Д'Изерния. — А также желаю, чтобы мы оказались в назначенном месте в назначенное время только с этим автомобилем, без полиции, вертолетов или чего-нибудь наподобие.

— Нам такое и в голову не приходило, — возразил Соунз.

— Мне бы на вашем месте пришло, так что не будем лицемерить. Уже скоро.

Пыльный оранжевый диск солнца уже коснулся горизонта, когда они подъехали к небольшому местечку — «Йекапистла», как гласил знак у дороги, увековечивая память об ушедших ацтеках. Тут по дороге шествовало огромное множество мужчин в широкополых сомбреро, а их жены покорно следовали в двух шагах позади, укутавшись в ребосо, ведя больших детей за руки и неся младенцев. Машина притормозила, двигаясь в том же направлении, что и растущая толпа, — к небольшой трибуне вокруг обнесенной оградой арены.

— Провинциальная коррида, — прокомментировал Д'Изерния. — Простое зрелище, доставляющее радость простым людям. Вон там, по той колее сверните направо. Теперь остановитесь. Пожалуйста, разверните машину и сдайте задом к той изгороди, где стоят ослы.

Сельское население Йекапистлы медленно обтекало машину с обеих сторон; большую черную машину посреди толпы замечали только дети, взрослые же упорно хранили суровое безразличие. Один из ослов испустил долгий, громкий рев, после чего умолк, подозрительно кося на машину черным глазом.

Уже смеркалось, но по ту сторону изгороди из колючей проволоки отчетливо виднелась вторая машина, тоже сдающая задом к месту рандеву.

— По местам, — приказал Соунз. — Шульц, правый фланг. Хоукин, левый. Стокер, если придется, стреляйте через заднее стекло. Переговоры поведу я. Пошли.

— Нельзя ли мне перейти в другую машину?.. — осведомился Д'Изерния, но не тронулся с места, пока не получил одобрения в виде короткого кивка Соунза.

Они вместе подошли к изгороди, где Д'Изерния осторожно приподнял проволоку и пролез на ту сторону. Елизавета Злотникова залегла, из-за спинки переднего сиденья блестели только глаза. Агенты ждали, не вынимая рук из оттопыривающихся карманов, и взглядам немногочисленных местных жителей, еще не идущих мимо, представлялась вполне мирная картина.

Робл выбрался из задней дверцы вражеского «Паккарда», где виднелся некто укутанный по самые глаза, в широкополой шляпе. Судя по крепкому затылку, за рулем сидел Генрих, но полной уверенности Тони не испытывал. Робл с Д'Изернией обменялись парой слов, после чего итальянец вернулся к изгороди, представ перед Соунзом.

— Вот что я предлагаю. Ваш человек вынесет деньги из машины. Тогда Робл вынесет картину. Мы оба подойдем к изгороди одновременно. Поосторожнее с пистолетами, как видите, вокруг много невинных людей. Давайте проведем обмен честно. Далее опускаем деньги и картину на землю. Проводим обмен. Расходимся в противоположных направлениях. Договорились?

— Действуйте.

Началась медленная, будто нарочитый брачный танец, процедура обмена. Вот появился носильщик с чемоданом, грузчик с картиной последовал его примеру. Пальцы лежали на спусковых крючках. Сближались шаг за шагом, друг другу навстречу, ни на миг не отводя глаз, медленно положили драгоценные ноши на землю, снова выпрямились.

— Стойте! — крикнул женский голос, и тотчас же в руках оказалось шесть пистолетов, а за стеклом «Паккарда», кажется, блеснул седьмой. К изгороди спешила Елизавета Злотникова. — Я хочу взглянуть на картину.

— Она права, — сказал Соунз. — Как насчет этого?

На миг замешкавшись, Робл изъявил согласие, хотя и не слишком охотно. Остальные скрепя сердце спрятали пистолеты, и Елизавета Злотникова вышла вперед. Напряжение буквально пронизывало воздух, как атмосферное электричество перед грозой. Все взгляды без исключения были прикованы к девушке, опустившейся на колени перед картиной. Откинув мешковину с угла, Робл подвинул холст под изгородь.

Неспешными, точными движениями Елизавета Злотникова извлекла из сумочки плоский пакет и развернула его, вынув драный лоскут. Приложив его к подрамнику, достала большую лупу и фонарик и склонилась над картиной.

— Быстрей! — велел Робл. — Не терять же на это весь день.

— Разорванные нити сходятся, чешуйки краски тоже...

— Довольно! — рыкнул Робл, набрасывая мешковину на полотно. — Давайте заканчивать!

— Давайте, только без спешки. Подождите, пока девушка вернется в машину, — ответил Соунз. — Хорошо. Теперь двигайте картину вперед — медленно — без резких движений. Вы тоже, Стокер. Не отпускайте чемодан, пока не возьметесь за картину.

Оба глядели друг другу в глаза, как два гладиатора на арене, в любую секунду готовые ринуться в бой. Вперед, вперед, Стокер неохотно спрятал пистолет в карман, чтобы схватиться за картину. На мгновение ситуация превратилась в безмолвное перетягивание каната — каждый тянул на себя и картину, и чемодан, затем отпустил свою сторону. Обмен состоялся.

— Отлично, до свиданья, — бросил Робл, подтащив к себе чемодан, как только Стокер выхватил картину. Нырнул в открытую дверцу машины, Д'Изерния запрыгнул в другую, и «Паккард» сорвался с места, подняв тучу пыли, когда их ноги еще торчали наружу, посылая фарами во мрак конуса желтого света. Стокер с картиной в руках бросился под защиту «Кадиллака», снова выхватив пистолет, как и все остальные.

Толпа рассеялась, вроде бы никакой опасности, «Паккард» скрылся за поворотом, напряженные агенты расслабились, хотя и не держа пистолеты наготове.

И тут Елизавета Злотникова пронзительно завизжала, потом еще и еще; пистолеты тотчас же появились снова.

Откинув мешковину, девушка светила на картину фонариком, крича:

— Подделка! Липа! Фальшивка!

Туча пыли осела; второй автомобиль скрылся.