«Читать и быть человеком — это одно и то же». Интервью на «Интерпрессконе-98» (1998)

Беседа состоялась на «Интерпрессконе-98» и была опубликована в газете «Книжное обозрение».

— Вы необычайно легки на подъем, жили в разных странах мира. Зачем вам это?

— Есть два ответа. Первый: почему бы нет? Второй: это казалось разумным шагом. Когда-то я жил в Нью-Йорке, работал художественным редактором и писал свой первый роман. Жена сидела дома с маленьким ребенком. У нас были серьезные финансовые проблемы. И тогда меня осенила на первый взгляд безумная идея: а что если переехать в Мексику? С одной стороны, американские издатели почти под боком. С другой — жизнь в Мексике существенно дешевле. Так мы и поступили. А потом, когда я начал активно печататься и пошли гонорары, появилась мысль перебраться в Европу. Сперва мы жили в Англии — очень холодная страна. Затем поселились в Италии... Словом, поездили немало и в конце концов остановились на Дублине: небольшой город и все говорят по-английски. Хотя вообще-то я люблю чужие языки, мне нравится изучать их. Чем больше языков ты знаешь, чем больше стран посетил, тем свободнее ты себя чувствуешь.

— К вопросу о свободе... Как по-вашему, нужны ли ей границы? Могут ли люди, например, публиковать все, что им захочется?

— По-моему, границы должен устанавливать сам автор. Знаете, когда я начинал, существовало табу на тему секса. Вы не могли прочесть об этом ни в одной книге, ни в одном журнале. Теперь же подобных сочинений пруд пруди, и ничего, мир не рухнул. Живописуется даже то, что прежде считалось настоящим извращением. От меня, впрочем, эта тематика крайне далека... В то же время я уверен, что писатель-фантаст по определению более свободен, чем его коллеги. Главное — не быть безвкусным и уважать своего читателя.

— Вопреки известным событиям последних лет вы остаетесь последовательным критиком капиталистической системы. С чем связана такая позиция?

— Как вы помните, в 30-х годах США погрузились в Великую Депрессию. Стремительно падало производство, множество людей потеряли работу. Единственной надеждой для многих была компартия, в которую вступили практически все американские интеллектуалы. Но тут грянула война и спасла капитализм. Вновь созданные рабочие места сняли социальную напряженность. А затем началась гонка вооружений, которая оправдывала гигантские военные расходы. Сегодня, если говорить языком прежней пропаганды, коммунизм как бы проиграл капитализму. Но я думаю, что на самом деле он обогатился капиталистическими чертами. А капитализм, в свою очередь, перестал забывать о нуждах простых людей. Посмотрите, как живут, скажем, в Скандинавии...

— Значит, вы сторонник теории конвергенции. А как вы думаете, останется ли в будущем мире, при новом социально-экономическом порядке, книга в ее нынешнем виде?

— А что ей угрожает? Компьютеры? Я приобрел одну из первых «персоналок» в Европе, провел за дисплеем не один месяц. Да, это здорово: компьютерные игры, «Интернет»... Однако книга — совсем другое дело, у читателя с ней складываются глубоко личные отношения. Мои дети выросли перед телевизором, но это не помешало им прочесть уйму литературы. Ведь что отличает человека от животного? Речь? Конечно, хотя примитивные ее формы есть у некоторых других видов. А вот письмом — речью, записанной на бумаге, — никто, кроме нас, похвастаться не может. Так что читать и быть человеком — это одно и то же, и пока мы есть, будет и книга.

— Что вы можете сказать о современной научной фантастике?

— Я ее ненавижу.

— Отчего же?

— Оттого, что она скучна. Даже если авторам есть что сказать, они это делают из рук вон плохо... Впрочем, я привередливый читатель. Для меня и в литературе «мейнстрима» существует лишь несколько имен: Кингсли Эмис, Энтони Берджесс... И Брайен Олдисс, которого я никаким фантастом не считаю: это просто замечательный писатель.

— Расскажите, как строится ваш рабочий день.

— Запросто. Когда я работаю над книгой, каждый день с девяти часов утра до пяти вечера сижу за столом. Можно сказать, живу в тексте. Я воспринимаю вымышленный мир как вполне реальный и надеюсь, что мои читатели относятся к нему точно так же. Иначе зачем было его придумывать?

Александр Ройфе