Глава 2

Билл с неохотой приходил в сознание. Он обнаружил, что плавает в тепловатой ванной с питательным раствором. Её специфичная гравитация была такова, что его голова находилась над поверхностью безо всяких усилий с его стороны. Он чувствовал себя великолепно. Прищурившись, он посмотрел на разноцветные светильники над головой. Их сверкание и сияние напомнили Биллу счастливый Фестиваль Дефлорации в Зимнее Солнцестояние Фундаментальных Зороастрийцев, который неверующие называют Рождеством, у него дома. На глаза навернулась слеза, скатилась по носу и упала в ванну с раствором.

Немедленно зазвучал сигнал тревоги. Или что-то напоминающее сигнал тревоги; хриплая электронная сирена. В комнату неуклюже вбежал человек. По крайней мере Билл предположил, что это был человек. Скорее это был робот, или нечто среднее между человеком и роботом. Или существо. В основном оно состояло из большой сферы около метра в диаметре. Из его нижней части выступали четыре тощие чёрные ножки. Наверху сферы располагалась другая сфера, поменьше, и ещё меньшая над ними. Из чего сделаны эти сферы? Билл слегка пошевелился и обнаружил, что ему незачем волноваться. В этой тёплой ванне было прекрасно и уютно. Его кольнул укол тревоги. Может ему следует волноваться, заключённому в пузырящуюся ванну на чужой планете. Он взглянул снова. Сферы представляли собой комбинацию металла и розового мяса. На самой верхней сфере, там, где должно было быть лицо, если бы это был человек, была нарисована улыбающаяся физиономия.

Существо проскрипело какими-то внутренними механизмами и сказало:

— Пожалуйста не делайте это.

— Не делайте что?

— Не плачьте в питательный раствор. Вы меняете кислотность. Это не идёт на пользу вашей коже.

— А что такое с моей кожей? — спросил Билл. — Я сгорел?

— К счастью не совсем. Мы хотим сделать её мягкой и хорошей.

— А зачем вам это нужно?

— Поговорим об этом позже, — ответил тсурианец. — Кстати, если хотите знать, а я уверен, что хотите, я — Иллирия, ваша нянька.

Они продержали Билла в ванне с питательным раствором ещё несколько часов. Когда он вылез, его кожа выглядела великолепно и была розовой и румяной. Они вернули ему его десантную форму, которая была вычищена каким-то чужим, но эффективным способом. Ему было разрешено прогуляться по коридору, или что это там было. Его оружие исчезло, и он не видел ничего, что могло бы оказаться полезным. Не то, чтобы он имел какое-либо представление, что ему нужно делать, даже если бы он получил оружие против всего вражеского населения планеты.

Когда Иллирия вернулась, чтобы позаботиться о нём, он смог получить некоторое представление об окружении. Он искусно расспросил её; задавал вопросы, а она отвечала на них и быстро выяснил, что она — типичная представительница женского пола тсурианцев, двадцати лет, достаточно искушённая для девушки, которая до последнего года жила и работала на ферме её родителей, пока её высокие оценки в институте не позволили занять ей это место в госпитале для чужих форм жизни в Грейпнутце, столице Тсуриса.

Каждый день приходили несколько мужчин-тсурианцев, чтобы поглядеть, как идут дела у Билла. Они были значительно старше Иллирии, о чём говорила седоватая щетина на их промежуточных сферах, которые, как уже знал Билл, служили хранилищем для батарей, которые помогают тсурианцам передвигаться.

* * *

Билл быстро обнаружил, что тсурианцы не видят ничего жестокого или необычного в том, что они собирались сделать с ним.

— Мы, тсурианцы, всегда должны рождаться вновь в чьём-либо ещё теле, — как-то заметил доктор Билла. — Иначе бы мы совсем не рождались.

— Это всё замечательно — но как насчёт меня? — с отчаянием прохныкал Билл. — Куда девать меня?

— Выкинуть как перегоревшую лампочку, — состроил гримасу чужак, хотя тяжело утверждать, так как их нарисованная физиономия особо не меняется. — В любом случае, есть ли в тебе хоть на йоту духовности? Разве ты не мечтал, в какой-либо части твоей крошечной душонки, всецело служить чувствующим существам?

— Нет, не думаю, — ответил Билл.

— Жаль, — сказал доктор. — Тебе будет значительно легче, если ты научишься должным образом думать о грядущем.

— Послушай, приятель, — сказал Билл, — пересадка сознания означает, что меня больше не будет здесь и это означает, что я умру. Как же я могу чувствовать себя хорошо в ожидании всего этого?

— Рассматривай это как случайность, — сказал доктор.

— О чём ты говоришь? — завопил Билл.

— Всё, что произойдёт — случайность, — повторил доктор.

— Да? Тогда позволь этому парню использовать твой мозг вместо моего. С тобой тоже может произойти случайность.

— А, — сказал доктор, — для меня это не новость.

Даже Иллирия перестала так часто навещать его.

— Думаю, они подозревают меня в чём-то, — сказала она ему во время короткого посещения. — Они смотрели на меня взглядом Услады; понимаешь, что я имею в виду?

— Нет, не знаю, — ответил Билл с отчаянием в голосе, чувствуя ловушку всеми фибрами своей души.

— Всё время забываю, что ты не здесь родился, — сказала Иллирия. — Взглядом Услады мы называем многозначительный взгляд. Я знаю, ты готовишься к чему-то подлому и низкому, но я никому не говорила об этом, так как я сама образец подлости и низости.

— Там, откуда я прибыл, такого чувства нет, — сказал Билл.

— Нет? Как странно. В любом случае, я собираюсь исчезнуть на некоторое время. Но не волнуйся, я работаю над твоим делом.

— Поспеши, пока я ещё внутри этой головы, — сказал Билл.

С момента, когда он видел её, прошло несколько дней и ночей. Он не знал сколько именно, так как Тсурис похоже двигался вокруг своего солнца по произвольной траектории, в результате чего дни и ночи имели различную продолжительность. Некоторые дни тсурианцы называли Тигриными, а может Частокольными? Перевод был слегка затруднён. Это были те дни, когда солнце вставало и садилось каждый час, разделяя планету на жёлтые и чёрные полосы. Он решил рисовать на стене метки, отмечая каждый период света. Он не знал, зачем, но так всегда поступали заключённые в темницы парни из тех рассказов, которые он читал дома, зарывшись в стог сена за навозной кучей на родительской ферме на Фигеринадоне. Он попытался отслеживать систему, но когда собрался ставить следующую метку, обнаружил, что поместил свою метку близко к метке, уже бывшей на стене и которую он не заметил. Если, конечно, он только не пометил два световых периода и не запомнил это. Или по рассеянности дважды пометил один световой период. Чем больше он думал об этом, тем больше приходил к выводу, что постановка меток в заключении относилась к тем вещам, которые необходимо изучать в школе, прежде чем пытаться их использовать в полевых условиях. Так он решил. Здесь не было книг или газет, равно как и телевидения. К счастью, сбоку на трансляторе был маленький переключатель, позволявший ему менять режим с «Перевод» на «Разговор». Билл чувствовал себя глупо, делая это, но больше ему не с кем было поговорить.

— Привет, — сказал он.

— Здрово, — ответил транслятор. — Ак ты тут?

— Почему ты говоришь с дурацким акцентом? — спросил Билл.

— Потому что я транслятор, вот почему, приятель, — его голос звучал раздражительно. — Это фальсифицировало бы моё положение и мой образ, если бы я не вставлял в свою речь слова из других языков во время разговорной фазы.

— Достаточно тупой довод, — сказал Билл.

— Но не для меня, омерзительное дряблое немашинное существо! — гневно сказал транслятор.

— Не нужно обижаться, — проворчал Билл. Ответом ему было раздражительное механическое сопение и надолго воцарилась тишина. Затем Билл сказал: — Смотрел какие-либо хорошие фильмы в последнее время?

— Что? — спросил транслятор.

— Фильмы, — ответил Билл.

— Ты что, спятил? Я — крошечное транзисторное устройство, приютившееся у тебя справа под мышкой. Или на твоём ухе. Я не уверен. Как я могу смотреть фильмы?

— Я просто пытался пошутить, — извинился Билл.

— Нам не говорили о шутках, — пожаловался транслятор. — Ну всё, достаточно?

— Достаточно что?

— Поговорили.

— Нет, конечно нет! Я только начал.

— Но, видишь ли, я практически полностью исчерпал встроенную в меня возможность разговора. Я, конечно же, остаюсь твоим транслятором, но с большим сожалением вынужден сказать, что разговорный аспект наших отношений подошёл к концу. Все.

— Транслятор? — через несколько минут сказал Билл.

Из транслятора тишина.

— У тебя совсем не осталось слов? — спросил Билл.

— Только это, — ответил транслятор. И это было последнее слово, которое смог вытянуть из него Билл.

Вскоре после этого он услышал второй голос.

Второй голос посетил его той ночью, после ужина из засахаренных малиновых мозгов и тарелки чего-то, по вкусу напоминающего жареную цыплячью печёнку, но выглядевшего как оранжевые «колеса». Он читал этикетки на рубашках в свете лампы, называемой Слепой Филистимлянин, потому что она слабо освещала помещённые перед ней предметы. Он потянулся, зевая, когда позади него раздался голос:

— Слушай.

Билл резко вздрогнул и огляделся вокруг. В комнате с ним больше никого не было.

Как бы в подтверждение его осмотра, голос сказал:

— Нет, я не в комнате.

— А где же ты тогда?

— Трудно объяснить.

— Ну хотя бы попробуй.

— Нет, не сегодня.

— Ну и чего ты хочешь?

— Помочь тебе, Билл.

Билл слышал это и раньше. Это было всегда приятно слышать. Он присел на край ванны и снова оглядел комнату. Никого.

— Мне требуется некоторая помощь, — сказал Билл. — Можешь вытащить меня отсюда?

— Могу, — ответил голос, — если в точности сделаешь всё, что я скажу.

— И что же мне делать?

— Кое-что, что может выглядеть для тебя безумием. Но крайне важно, чтобы ты сделал это точно и уверенно.

— Так что же мне делать?

— Тебе это не понравится.

— Скажи или заткнись! — провизжал Билл. — Это не способствует укреплению моих нервов. Меня не волнует, понравится или нет, если это поможет мне выбраться отсюда. Теперь — говори!

— Билл, можешь похлопать одной рукой по голове, а другой одновременно погладить живот?

— Не думаю, — ответил Билл. Он попытался и у него ничего не вышло. — Видишь? Я был прав.

— Но ты можешь научиться, не так ли?

— Зачем?

— Потому что это — твой шанс выбраться из затруднительного положения. Твоё будущее существование с собственным разумом зависит от того, насколько точно ты сделаешь то, что я скажу тебе, когда я скажу тебе.

— Ну ладно, — произнёс Билл, не видя ничего лучшего, чем продолжать этот идиотизм, поскольку выбор был невелик. — Можешь сказать, кто ты?

— Не сейчас, — ответил голос.

— Ладно, — сказал Билл. — Думаю, есть причина?

— Да, но я не могу назвать тебе её. Сделаешь, как я сказал, Билл? Теперь тренируйся. Я вернусь.

И затем голос исчез.

* * *

На следующее утро в палату к Биллу пришла делегация тсурианских врачей. Двое из них имели знакомый сферический вид. Ещё один управлял чем-то, похожим на тело большой колли. Со множеством блох, которых он вычёсывал задней лапой. И последние двое когда-то могли быть чинжерами, так как это были ярко-зелёные ящерицы.

— Время для бассейна старой доброй протоплазмы, — бодрым голосом произнёс Др. Вескер. Это было его имя. — Я — Др. Вескер, — сказал он таким тоном, как будто Биллу было необходимо это знать. Тревога Билла не ослабла.

Эти тсурианские мужчины были докторами, о чём говорили длинные, свободного покроя белые халаты, и стетоскопы, щегольски торчащие из их карманов. Все они говорили на стандартном, классическом или тсурианском, так что транслятор Билла, который всё ещё оставался имплантированным у него под мышкой, безо всяких проблем справлялся с переводом. Одним из первых вопросов Билла был:

— Док, как мои дела?

— Прекрасненько, прекрасненько, — ответил доктор.

— Ну ладно, если я в порядке, как насчёт того, чтобы позволить мне выйти отсюда?

— О, уверен, с этим не стоит спешить, — ответил доктор и издал лёгкий довольный смешок.

— Что означал этот смешок? — спросил Билл Иллирию после ухода докторов.

— Ну ты же знаешь этих докторов, — ответила Иллирия. — Они все находят забавным.

— Что должно произойти со мной, когда я освобожусь отсюда?

— Нам обязательно сейчас говорить об этом? — спросила Иллирия. — Такой прекрасный день, зачем его портить?

Иллирия пришла вечером. Им с Биллом нужно было о многом поговорить. Билл узнал, что тсурианцы жили на своей планете Тсурисе намного дольше, чем они могли вспомнить. Существовала теория, согласно которой, когда Тсурис родился из огненных вспышек Эйора, его жёлто-красного солнца, вместе с ним родился тот разум, который теперь живёт на планете как тсурианцы. Билл не понял, что она имела в виду. Иллирия пояснила, что на Тсурисе не бывает настоящих рождений или смертей. Все разумные существа, когда-либо жившие здесь, все ещё находятся тут, обитая в бессознательном состоянии в растворе природных электролитов.

— Все? — спросил Билл. — И сколько же их здесь?

— Ровно один биллион, — ответила ему Иллирия. — Не больше и не меньше. И они — мы — были здесь с самого начала. Когда-нибудь я покажу тебе, где ожидают те, которые без тел. Или отдыхающие, как мы их зовём. Они все в бутылках...

— Биллион мозгов в бутылках! Ужасающее количество бутылок.

— Это действительно так, и мы вычистили всю галактику в их поиске. У нас есть винные бутылки, пивные бутылки, бутылки из-под безалкогольных напитков — любой вид бутылок, название которого ты сможешь припомнить.

— Э-э, — протянул Билл, снова впадая в депрессию. — А почему их должно быть ровно биллион?

— Пути Деити неисповедимы, — ответила Иллирия. Она была религиозной женщиной — практикующим членом Церкви Малюсеньких Милостыней. Несмотря на это, она была приятным компаньоном и более образованной, чем большинство тсурианских женщин. По крайней мере так она говорила Биллу.

* * *

Билл, естественно, хотел знать, что с ним будет. Иллирия не особо желала говорить об этом. Каждый раз, как Билл затрагивал эту тему, она становилась мрачной. Её голубовато-жёлтые глаза заволакивались, а голос становился сухим.

Принимая во внимание все вышесказанное, Билл неплохо проводил время. Единственной требуемой от него работой, если можно это так назвать, был двухчасовой сеанс в ванной с питательным раствором. Никогда раньше его кожа не была такой мягкой. Ногти тоже стали мягкими. Даже когти на аллигаторской ступне, которая к тому времени выросла до приличных размеров, стали размягчаться. Однажды он спросил Иллирию, зачем ему нужно так часто принимать ванну, но она ответила, что предпочитает не говорить об этом.

Иллирия была очарована ступнёй Билла. Сперва она пугалась её, и настаивала, чтобы он носил вельветовые носки. Но спустя некоторое время стала привыкать к зелёной аллигаторской ступне и нежно потягивать его когти своими пальцевидными отростками, как мать-гриф играет с когтями своих птенцов.

Однажды Иллирия спросила, как у него с математикой.

— Не очень, — ответил Билл. — Я проучился два семестра в специальной технической школе, но особых успехов не достиг. Даже чтобы выполнить простейшее сложение на электронном компьютере, мне нужен специальный курс мозговых математических инъекций.

— Мы не разрешаем это здесь, — сказала Иллирия. — Каждый должен выполнять математические вычисления в уме.

— Так если все другие умеют выполнять математические операции, зачем мне это?

Иллирия вздохнула и не ответила. На следующее утро пришли доктора. Их было трое. И все отличались формой друг от друга. Билл уже знал, что для Тсуриса это нормально.

— Но откуда у вас столько различных форм? — спросил Билл.

— На нашей планете всегда не хватало одной вещи, — ответил ему доктор, — нормального функционирования рождения и смерти. Когда возник наш мир, в нём уже находились все разумные существа, в виде водяных капель внутри больших пурпурных облаков. Прошло очень много времени, прежде чем здесь появились какие-то физические формы. Но даже тогда, они пришли с других планет. Экспедиция с какого-то другого мира. Мы смогли, с помощью своего превосходного разума, по крайней мере в награду за беспокойство, принять их в своё число. Так наше существование на Тсурисе получило физическую основу. К сожалению, никто из нас не мог иметь детей, хотя, уверяю тебя, и мужчины, и женщины испробовали всё возможное. Результаты? Никаких. Поэтому мы всегда ищем подходящие сгустки протоплазмы, в которых могли бы разместить нерожденных членов нашей расы.

— Я слышал, что ты сказал, — произнёс Билл, — и не думаю, чтобы мне это нравилось.

— Здесь нет ничего личного, — сказал доктор.

— Ничего личного в чём? — спросил Билл, опасаясь наихудшего.

— Ничего личного в нашем решении использовать твоё тело. Подразумевая, что ты не пройдёшь тест на разумность.

— Слишком спешите, — сказал Билл. — Что за тест на разумность?

— А разве Иллирия тебе не сказала? Мы требуем, чтобы все посетители нашей планеты прошли тест на разумность. Те, кто не сможет, используются нами как носители.

Билл понял, что справедливо опасался наихудшего. Даже сейчас, ещё не зная точно, чего опасаться, он чувствовал, что дела плохи.

— Что за тест на разумность? — переспросил он.

— Несколько простых вопросов.

Затем доктор отбарабанил фразу, смысл которой был не ясен Биллу, даже будучи переведённой для него на английский язык транслятором. Фраза содержала слова типа «косинус», «квадратный корень из минус единицы», «логарифм по основанию», «сигма», «ромбоид» и ещё другие слова, которые Билл никогда даже не слышал. Стараясь выиграть время, он попросил написать это.

Следующий вопрос касался мнимых чисел, транспредельных чисел, числа Кантора, и каких-то ещё чисел, относящихся к чему-то, называемому геометрией Лобачевского. И этот тест Билл провалил. И на остальные вопросы он ответил не лучше.

— Ну ладно, старина, — сказал доктор, — не обижайся, но результаты наших тестов показывают, что у тебя настолько мизерный разум, что подобный уровень даже не предусмотрен в наших таблицах.

— Это всего лишь математика, — сказал Билл. — У меня никогда не было склонности к математике. Можете проэкзаменовать меня например по географии, или по истории...

— Извини, — перебил доктор, — единственный используемый нами тест — по математике. Так, знаешь ли, намного выше точность.

— Да, знаю, — вздохнул Билл. — Нет, постойте! Я такой же разумный, как и остальные здесь! Может даже разумнее — и у меня есть медаль в доказательство этого. Я — герой, галактический герой, удостоенный наивысшей военной награды. Я из расы, которая не производит в уме математических вычислений. Большинство из нас.

— Мне действительно жаль, — сказал доктор. — А кроме того, PS, мы не увлекаемся военными наградами. Вы замечательно дружелюбное, хотя и глупое, чувствующее создание, и иногда на твоём лице появляется такое проницательное выражение, что мы почти поверили, что ты понимаешь, что тебе говорят. Очень плохо. Для тебя готов бассейн с протоплазмой, парень.

— Что происходит? — простонал Билл.

— У нас есть специальный процесс, который интегрирует твои клетки специального назначения, подготавливая их к перерождению в качестве одного из тсурианцев. Ванны с питательным раствором размягчали твою кожу, подготавливая тебя к ванной с протоплазмой на случай, если тест на разумность завершится так, как и случилось. Простая профилактическая мера, окупившаяся сполна.

Билл и ругался, и проклинал, и умолял, и дрался, и брыкался с пеной у рта. Но это не сработало. Доктора были непреклонны. И, чёрт подери, намного превосходили его по массе. Они схватили его, борющегося и вопящего, выволокли из его комнаты и протащили по коридору в комнату, где в резервуаре пузырилась и пенилась жидкость. Билл и сам стал пускать пузыри и пену, но сопротивление было бесполезно. Они плюхнули его в резервуар.

— Это ещё сильнее расслабит тебя, тебе даже понравится, — сказал доктор с явным лицемерием.

На следующий день они привязали его к креслу-каталке и провезли через холл. Зашли в комнату с открытой дверью. Внутри находился огромный бассейн протоплазмы, окрашенной в зеленовато-коричневый цвет несварения. Она вызывала лёгкое отвращение и больше была похожа на потерявшего эластичность осьминога. Протоплазма пузырилась и булькала, время от времени выбрасывая толстые завитки, на конце которых были большие выпуклые глаза. Глаза на мгновение дико озирались, а затем завиток опадал обратно в жидкость.

Они поместили Билла в специальную палату, где накормили до отвала, прежде чем использовать его тело. Пока ел, он приободрился. Но вскоре после того, как закончил, он снова впал в отчаяние, так как каждая унция мускулов, каждый дюйм жира вокруг талии, сильно приближали его к переходному бассейну.

— Когда я весь растворюсь, что произойдёт с моим мозгом?

— Его мы тоже используем, — сказал ему охранник палаты.

— А что произойдёт со мной? — робко спросил Билл, желая знать. И одновременно не желая.

— Интересный вопрос, — задумался охранник. — Физически ты, конечно же, будешь существовать. Но что касается личности внутри тебя, говорящей «я — это я», ну, эта часть, как бы это сказать помягче, уйдёт.

Билл простонал:

— Куда уйдёт?

— Трудно сказать, — ответил охранник. — Во всяком случае, тебя не будет поблизости, чтобы задавать вопросы и, если откровенно, мне совершенно наплевать.

Они кормили Билла метровыми ломтями печёнки, он с содроганием представил себе то животное, которому она принадлежала, и кубической рыбьей икрой, а также заставляли выпивать двадцать один молочный коктейль каждый день, гомогенизируя его мозги. Даже с привкусом земляники это не было хорошим питьём. По поводу всего этого у него возникла более чем небольшая депрессия. Для него отнюдь не было утешением знать, что его тело и мозг послужат домом для одного из наиболее выдающихся государственных деятелей Тсуриса, почтенного Веритэйна Редраббла, одного из величайших государственных деятелей всех времён. Это нисколько не утешало Билла. На самом деле это ещё сильнее угнетало его. То, что его бесценное тело должно быть переработано в политика, было слишком ужасной мыслью.

Так как он не собирался винить себя в своей врождённой сельской тупости, он попытался обвинить транслятор.

— Почему ты не помог мне справиться с экзаменом по математике?

— Чёрт подери, — ответил транслятор, — я не могу делать все.

— Если бы только мы могли дать знать военным, — простонал Билл. — Если бы они послали математика, ситуация была бы исправлена.

— Для математика может быть, но не для тебя, — с электронным садизмом продекламировал транслятор. — А кроме того, они не посылают математиков на исследование чужих планет, — снова заметил он.

— Знаю, — Билл проскрежетал зубами, — но я могу помечтать, не так ли? Ты не мог бы дать человеку помечтать?

— Меня это совершенно не касается, — ответил транслятор и затем выключился.

Когда Билл просидел в специальной палате с обитыми войлоком стенами два дня, его пришла навестить Иллирия. Она часы проводила в его палате, поощряя к рассказам о его детстве, военной службе, его приключениях на странных планетах. Билл обнаружил, что очень привязался к Иллирии. Хотя она для него выглядела, как и все остальные тсурианцы, её поведение было другим. Она была сочувствующей, женственной. Голос её был низким и приятным. Иногда во тьме палаты Билл думал, что мог видеть у неё намёки на груди на мерцающем металле средней сферы. Он даже начал думать, что её тонюсенькие чёрные ножки были довольно миловидны, хотя, конечно, их было слишком много. Но в глубине души он осознавал, что эти мысли — безрассудство. Он никогда не смог бы по-настоящему полюбить женщину, состоящую из трёх сфер. Из двух сфер ещё куда ни шло, это напоминало бы знакомые образы. Но не из трёх.

Однако, однажды вечером в поведении Иллирии появилось что-то странное. Она выглядела взволнованной и странно возбуждённой. Когда он спросил её об этом, она отказалась говорить.

— Просто поверь мне, Билл, я работаю над планом твоего спасения.

— Что за план?

— Я ещё не могу сказать тебе.

— И есть шанс?

— Да, мой дорогой. Рискованно, но думаю у нас есть шанс.

Билл заметил, что она сказала «нас». Он спросил её об этом.

— Ох, Билл, — ответила она, — надеюсь слегка удивить тебя в один из ближайших дней.

И уж насколько Билл хотел спастись, он отнюдь не был уверен, что хотел бы, чтобы Иллирия удивляла его.