Сладость победы

Совещание Кабинета было намечено на десять часов. Назначенный час давно прошел, а президент все не показывался. Взбудораженные министры почти не замечали его отсутствия, громко перекликаясь друг с другом. Когда же вошел военно-морской министр Уэллс, все взоры обратились к нему, зазвучали вопросы о новостях с моря.

— Победные, только победные. Враг усмирен и подавлен могуществом нашего оружия, сокрушен и разбит. Острова, некогда называвшиеся Британской Вест-Индией, ныне у нас в руках.

— Как же тогда мы будем их называть? — поинтересовался военный министр Эдвин Стэнтон — Американской Ост-Индией?

— Грандиозная идея, — отозвался Уильям Сьюард. — Властью государственного секретаря нарекаю их.

Раздался дружный взрыв смеха. Даже суровый Уэллс позволил себе чуточку усмехнуться, загибая пальцы.

— Во-первых, британцы лишились единственных опорных пунктов близ наших берегов. У них нет ни порта, где можно разместить корабли, какие у них еще остались, ни угля, дабы снабдить топки их машин, буде они отважатся на новые нападения из-за океана. Теперь варварские набеги на наши прибрежные города прекратятся.

— Но они по-прежнему могут устраивать вылазки из Канады, — заметил министр юстиции Бэйтс, всегда ухитрявшийся видеть во всем худшую сторону.

— Если замените «по-прежнему могут» на «раньше могли», вы окажетесь куда ближе к истине, — возразил Стэнтон. — Успех восстания французских националистов лишил их базы в Монреале. Враг бежит перед победоносным наступлением войск генерала Шермана. В эту самую минуту Шерман сжимает кольцо вокруг Квебека. Когда кольцо сомкнется, британцы обречены. Их войскам останется только бежать на северо-восток, на Новую Шотландию, где у них осталась последняя военно-морская база в Галифаксе...

Он оборвал фразу на полуслове, когда дверь зала распахнулась и вошел президент Линкольн. За ним по пятам следовал Иуда П. Бенджамин.

— Джентльмены, — провозгласил Линкольн, усаживаясь во главе стола. — Все вы знакомы с мистером Бенджамином. Теперь прошу любить и жаловать его как нового члена Кабинета министров — министра по делам Южных штатов.

Собравшиеся забормотали поздравления. Бенджамин легонько склонил голову, пожал руку, великодушно протянутую госсекретарем, и занял указанное место

— На предыдущих совещаниях, — начал Линкольн, — мы обсуждали необходимость представителя Юга. А несколько дней назад мистер Бенджамин вступил в роль избранного главы Конфедерации, когда в последний раз был созван Конгресс Конфедерации. Он расскажет вам обо всем.

Воцарилось напряженное молчание, когда Иуда П. Бенджамин по-луизиански врастяжку заговорил тоном глубочайшего уныния:

— Не стану лгать вам, заявляя, что все прошло тихо и гладко. Самых трезвых джентльменов Юга в Конгрессе уже не было, некоторые из них ныне пребывают в Вашингтоне, в палате представителей. Я не стану заходить настолько далеко, чтобы заявлять, будто остались одни горячие головы и закоснелые ретрограды, но желчных нападок все-таки хватало. Некоторым кажется, будто поругана честь Юга. Вносили разнообразные предложения, страсти бушевали вовсю С прискорбием сообщаю, что еще двое конгрессменов арестованы за угрозу насилия. В конце концов мне пришлось вызвать войска. Повидав кровавое пекло войны, они никому не позволили бы встать на пути мира. Их командир генерал Джексон¹ стоял перед раскольниками каменной стеной, недосягаемый для просьб и проклятий, твердый в своей решимости, он заботился лишь о том, чтобы последнее заседание Конгресса Конфедерации закончилось мирно.

Он немного помолчал, видя что-то, доступное только его взору. Страну, которой служил, ныне ушедшую навсегда. Быть может, видел Юг скорого будущего, изменившийся до неузнаваемости. Нахмурившись, он тряхнул головой.

— Не думайте, что я оплакиваю павшую Конфедерацию. Я не оплакиваю, но могу лишь надеяться, молиться, что мы сумеем оставить рознь в прошлом. Я закрыл собрание, велел выгнать тех, кто пытался остаться, и провозгласил, что Конгресс Конфедерации прекратил свое существование. А затем здание заперли на замок. Думаю, я сыграл свою роль в процессе исцеления. Теперь же призываю вас, джентльмены, и Конгресс Соединенных Штатов, сыграть свою. Сдержать данные вами обещания. Позаботиться о честном и справедливом мире. Если же вы этого не сделаете — что ж, тогда я участвовал в величайшем предательстве за всю историю человечества.

— Приложим все старания, не пожалеем сил, — заверил президент. — Теперь, когда штаты Юга посылают своих представителей в Конгресс, раны недавней войны должны исцелиться. Но попутно возникают и проблемы, и отрицать их существование было бы откровенно глупо. В последние недели мы работали с Иудой П. Бенджамином в таком тесном сотрудничестве, что между нами возникли определенные узы. Мы сходимся во мнениях по целому ряду вопросов и верим в одно и то же будущее.

И чтобы это будущее настало, мы должны говорить в один голос. Наш кабинет должен быть тверд в своей решимости. Воссоединить страну и уврачевать ее раны будет нелегко. Уже теперь из южных штатов поступают доклады о трениях из-за приобретения рабов. Мы должны обеспечить, чтобы возникающие проблемы разрешались через посредство мистера Бенджамина, не только весьма осведомленного в этих вопросах, но также весьма уважаемого и пользующегося доверием во всех уголках бывшей Конфедерации.

— Горячие головы и недовольные будут всегда, — отметил Бенджамин. — Особенно на Юге, где честь ставят превыше всего, а кровь у людей горяча. Беспорядки, упомянутые президентом, происходят в Миссисипи, я уже получил корреспонденцию на данную тему. Проще говоря, дело в Акте о реконструкции. Хотя процедура выкупа рабов разработана весьма подробно, цены весьма туманны, что и влечет беспорядки. Я намерен отправиться в Миссисипи при первой же возможности, чтобы проработать детали на месте. Мы должны проводить политику, приемлемую и удобную для всех. Если мне удастся подготовить рабочее соглашение с плантаторами штата Миссисипи, то остальные владельцы плантаций по всему Югу будут твердо придерживаться правил, которые мы выработаем, это я знаю определенно.

— Отлично, — одобрил Линкольн. — Это краеугольный камень нашего соглашения, а оно должно работать, и работать хорошо. — Он бессознательно сложил руки ладонями перед грудью, будто в молитве. — Со временем наши проблемы будут множиться. В прошлом мы думали только о том, как выжить, как выиграть войну. С прекращением военных действий мы смогли направить все силы на борьбу с внешним врагом. Но и в этой борьбе перед нами лежал один-единственный путь. Мы должны были уничтожить противника, изгнать его с нашей земли. И, с Божьей помощью, осуществили это. Но что нас ждет в будущем? — Он устало прикрыл глаза, потом, открыв глаза, выпрямился. — Теперь наш путь утратил однозначность. Впереди нас ждут развилки и перекрестки, ведущие в самые разные стороны. Могучий поезд Союза должен отыскать путь сквозь все преграды к триумфальному будущему.

— И каким же в точности оно будет? — поинтересовался Уильям Сьюард, чьи претензии на президентское кресло в преддверии выборов ни для кого не были тайной.

— В точности не знаем, мистер Сьюард, — ответил Линкольн. — Мы вынуждены просить руководства по этому вопросу. Но на сей раз не у Господа, а у человека, отличающегося великой мудростью. Он поделился своими познаниями со мной и мистером Дэвисом, а недавно и с мистером Бенджамином, и оказал нам неоценимую помощь при подготовке Билля об освобождении. Я просил его сегодня поговорить со всеми вами, дабы ответить на серьезные вопросы наподобие последнего. Сейчас мы за ним пошлем. — Он кивнул секретарю, и тот тихонько выскользнул из комнаты.

— Слыхали мы о вашем советнике. Он ведь англичанин? — в голосе министра юстиции прозвучала угрюмая подозрительность.

— Да, — твердо сказал Линкольн. — Как другой великий политический советник нашей нации, Том Пейн. И, по-моему, как и отцы-основатели нашей Республики. То есть те из них, которые не были шотландцами или ирландцами. Или валлийцами.

Раздался смех, и Бэйтс нахмурился, но промолчал, оставшись при своем мнении.

— Мистер Джон Стюарт Милл, джентльмены, — провозгласил Линкольн, когда Хей ввел философа в комнату.

— Вы можете прорицать будущее? — осведомился министр юстиции. — Можете предсказывать, какие события произойдут, а какие нет?

— Разумеется, нет, мистер Бэйтс. Но я могу указать западни, поджидающие вас на дороге к будущему, а также указать достижимые цели. — Он невозмутимо огляделся, прекрасно владея собой и своей речью. — Мне бы хотелось узнать всех вас как можно лучше. Ведь это вы, господа, формируете будущее, ведь это вы и президент — путеводные светочи сей державы. Так что я в общих чертах опишу цели, каковые достижимы на самом деле, а затем с радостью отвечу на конкретные вопросы касательно ваших чаяний и стремлений.

Я поговорю с вами о важности представительского правления, о необходимости свободы дискуссий. Я противник непросвещенной демократии, как, несомненно, и все вы. Таковы понятия, забывать о которых не следует, цели, к которым надо стремиться. Но вашей первоочередной задачей должна стать экономическая мощь. В ратной войне вы победите. Но вы откроете, что куда труднее победить в мире, в грядущей экономической войне.

— Вы говорите загадками, — наморщил лоб Стэнтон.

— Вовсе нет. Воюя с британцами, вы также воевали и с Британской империей. Вы когда-нибудь видели эту Империю на карте, где составляющие ее страны раскрашены розовым? Розовый цвет раскинулся по всей карте, джентльмены, розовый цвет опоясывает планету. На протяжении двадцати пяти тысяч миль по всему миру развевается британский флаг. Розовый цвет покрывает одну пятую земной поверхности, и королева Виктория правит четвертью населения планеты. Империя сильна, значит, вы должны быть сильнее. Я знаю своих соотечественников и знаю, что они не потерпят поражения, каковое вы им несли. Не знаю, какие действия они предпримут, но на этом они не остановятся. Так что вы должны подготовиться. Легкая жизнь на Юге пришла к концу — хоть я и понимаю, что это всего лишь миф о Юге, что его народ на самом деле умеет много и хорошо трудиться. Ваша страна богата, а ваш народ — и на Севере, и на Юге — знает толк в работе. Но Юг должен стать таким же индустриальным, как и Север. Натуральное хозяйство не приведет к изобилию. Для увеличения национальных богатств Юг должен производить не только хлопок. Если у вас есть воля, то у вас есть и хрипоты, срывая голоса, и даже не замечали этого от счастья.

О победе кричали во всеуслышание, вопили во всеуслышание, пели во всеуслышание. С падением Квебека пала и власть британцев. Заслышав радостную весть, люди высыпали на улицы, Победа! День, такой пасмурный и холодный с утра, согрелся теплом победы, озарился солнцем успеха. Возле Белого дома собралась толпа, криками призывавшая президента.

— Я должен выйти и поговорить с ними, Мэри, — промолвил Линкольн.

— Но не в этом же старом, помятом костюме в день такого праздника!

Она стояла на своем, пока президент не отказался хотя бы на денек от своего потрепанного, лоснящегося черного костюма ради нового черного фрака из тончайшего сукна, белой крахмальной полотняной сорочки и фуляра из превосходнейшего французского шелка.

— Я так горжусь тобой, отец, — с улыбкой всплеснула руками Мэри. Он ответил радостной улыбкой, потому что после смерти Вилли Мэри улыбалась очень редко. Она тоже отказалась от своего черного платья, хотя бы на день, надев белое бальное платье, украшенное сотнями черных цветочков.

Рука об руку вышли они на балкон, и толпа радостно взревела. Линкольн не мог сказать ровным счетом ничего, и даже если бы попытался, его бы никто не расслышал. Они просто с улыбками махали руками, пока не замерзли. К тому же, когда они возвращались в дом, к подъезду уже подкатывали первые коляски.

Члены Кабинета собрались в Зеленой комнате, где к ним присоединилось воинство старших сенаторов с Капитолийского холма. В тесных стенах перекатывалось эхо восторгов и веселого смеха. Протолкнувшись через собрание, Хей привлек внимание президента.

— Тут русский посланник.

— Барон с непроизносимой фамилией?

— Да, сэр. Барон Штокль. Хочет поздравить.

— Еще бы ему не хотеть после того, что британцы сделали с русскими в Крыму.

Пышно одетый барон с золотой звездой на шее размером с суповую тарелку схватил Линкольна за руку и принялся встряхивать ее, будто рукоятку помпы, с такой энергией, что его парик грозил сползти на глаза.

— Позвольте сердечнейшим образом, господин президент, поздравить вас с победой на поле боя. — Отступив в сторону, он указал на военного в элегантном мундире. — Позвольте представить вам адмирала Нахимова, пришедшего сюда на флагманском корабле с визитом, по случайному совпадению, весьма своевременно.

У адмирала оказались мозолистые ладони, крепкое пожатие и на удивление хороший английский.

— Я знаю, как трудно топить английские корабли, и восхищен тем, как это делают ваши моряки, — сказал он.

Линкольн кивнул в знак согласия.

— Мы и в самом деле потопили множество кораблей.

Тут к его локтю прикоснулись, отзывая в сторону.

— Миссис Линкольн хочет, чтобы вы вместе с ней встречали гостей, — проговорил Николай.

По мере того как в Белый дом набивалось все больше и больше доброхотов, выстроилась своеобразная очередь на прием. Линкольн обменивался с каждым гостем парой слов и рукопожатием. Мэри, отнюдь не жаждавшая прикасаться к такому количеству чужих рук, держала букет, кивая и улыбаясь.

Собрались по большей части политики и их дамы, хотя было и несколько генералов, да еще русский адмирал; большинство офицеров еще не вернулись с моря и полей сражений. Конечно, присутствовали и зарубежные сановники, и послы, а также местная знать.

— Какой величественный день! — сказала мисс Бетти Дюваль.

— Несомненно, — отозвалась Мэри Тодд Линкольн. Голос ее обрел интонации южных Тоддов, а не янки Линкольнов. — Хорошо ли вы поживали?

Мягкость ее слов противоречила резкости их смысла. Сперва подвергнувшись домашнему аресту в Вашингтоне за откровенно конфедератские воззрения, мисс Дюваль была выслана на юг вместе с вдовой Гринхау, стоявшей теперь рядом с ней. К последнему средству прибегли, когда выяснилось, что они сочувствуют южанам не только на словах, но и активно шпионят в пользу Юга. О заключении под стражу женщин их положения и преклонных лет не могло быть и речи. Ссылка на обнищавший военный Юг сама по себе послужила немалым наказанием.

— Весьма недурно. Наши мальчики справились, не правда ли?

— Несомненно. Солдаты Севера и Юга бились плечом к плечу, чтобы вышвырнуть иноземных захватчиков. Восхитительный день.

Все они улыбнулись, забыв о прошлом хоть на минуту. Нынче вечер победы, а не сведения счетов.

Скоро в комнате скопилась такая толпа, что у Мэри от духоты заболела голова. Шепнув об этом мужу, она выскользнула за дверь. Линкольн прилежно пожимал протянутые руки, но почти не смотрел на посетителей.

— Нынче день победы американского оружия, — сказал офицер. Линкольн взглянул сверху вниз на коренастого военного, тряхнул его руку и тут же выпустил.

— Искренне надеюсь, что вы оправились от горячки, генерал Макклеллан.

— Целиком и полностью, — решительно заявил

Наполеончик. — И снова готов Послужить своей стране на поле брани. — В голосе его не прозвучало ни намека ни на медлительность и уклонение от битвы, ни на потери, понесенные, когда он в конце концов неохотно вступил в борьбу.

— Ничуть не сомневаюсь. Но я уже сдал пост главнокомандующего, принятый мной из-за вашей болезни. Ныне это звание носит куда более доблестный и опытный воин, нежели я. — Тон президента едва уловимо подразумевал, что генерал Шерман куда талантливее и самого Макклеллана. — Вам следует обратиться с этим к нашему победоноснейшему командиру, когда он вернется с фронта.

В этот вечер все стремились переговорить с президентом, даже бывший лейтенант военного флота Густав Фокс, ради торжественного случая на время забывший о разведывательной деятельности и надевший морской мундир. Взяв под локоть невысокого человека в темных одеяниях с эбеновой тросточкой в руках и напускным равнодушием в манерах, он сделал знак Линкольну.

— Господин президент, позвольте представить вам нового французского посланника герцога де Валансьена.

Герцог с высокомерным видом слегка поклонился в талии. Линкольн энергично тряхнул его вялую руку, прежде чем француз успел ее выдернуть.

— Герцог как раз объяснял мне, — с улыбкой сообщил Фокс, — почему его страна на днях высадила еще тридцать тысяч солдат в мексиканском порту Веракрус.

Валансьен отмахнулся от такого пустяка небрежным движением ладони.

— Всего лишь деловой вопрос. Мексиканское правительство не выполнило своих обязательств и не погасило кое-каких долгов Франции.

— У вас весьма впечатляющий подход к погашению векселей, — заметил Линкольн.

— Ваши войска высадились в Веракрусе четырнадцатого декабря прошлого года, не так ли? — спросил Фокс.

Этот вопрос тоже был отвергнут взмахом ладони.

— Дела, все дела. Нам помогали испанцы, требовавшие уплаты по тем же векселям. А также, по-моему, человек семьсот британцев. Тоже за уплатой.

— кое-что припоминаю, — кивнул Линкольн. — Но британцы тогда причинили нам массу неприятностей из-за своего корабля «Трент», и мое внимание несколько рассеялось. Но теперь я весь внимание. по-моему, в Мексике новая конституция, основанная на американской, не правда ли, мистер Фокс?

— Совершенно верно. Принята в 1857 году.

— Полагаю, это делает Мексику нашей сестрой-республикой. Тридцать тысяч человек — это ужасно много кредиторов в гостях у нашей сестры. Полагаю, доктрина Монро охватывает вопросы подобного рода. Мистер Фокс, нельзя ли мне получить полный доклад об этом?

— Разумеется.

— Примите мои поздравления по поводу ваших военных побед, — изрек Валансьен, внезапно проникнувшись желанием сменить тему. — Нельзя ли мне повидаться с миссис Линкольн, дабы передать поздравления и ей?

— по-моему, она удалилась на отдых, но я непременно передам ей ваши слова.

Фокс увел француза, и Линкольн улыбнулся. Пока его внимание было занято другими делами, беда пришла через заднее крыльцо. Что ж, теперь он смотрит в нужную сторону.

Давно пробило полночь, но всеобщее оживление и не думало идти на убыль. Пробравшись через толпу доброжелателей, Линкольн поднялся по лестнице, и там его привлек стрекот телеграфа в комнате рядом с его кабинетом. Николай занимался там сортировкой толстой кипы бумаг.

— По большей части поздравления, сэр. А также предложения, как нам следует поступить с поверженным врагом, некоторые весьма поучительные. А также традиционные просьбы о назначениях.

Линкольн со вздохом опустился в кресло.

— А что с пленными? Сколько тысяч человек мы захватили?

— Итоги пока не подведены, но после падения Квебека наверняка будет еще больше. Пленные ирландцы приветствовали нашу фермерскую программу и останутся у нас. Считают, что устроятся куда лучше, обрабатывая землю здесь, нежели на своей обнищавшей родине. Хотя некоторые из них чересчур юны, чтобы заниматься тяжелым трудом, я уверен, что все они придутся ко двору. Среди ирландских солдат попадаются восьми- и десятилетние мальчики. Утверждают, что пошли в британскую армию добровольцами. Иначе им пришлось бы голодать. Касательно пленных англичан решение пока не принято.

— Что вы хотите этим сказать?

— Предложение фермерской работы и возможность получить надел предназначалось только для ирландцев. Но теперь объявились и английские добровольцы, предпочитающие возвращению домой возможность остаться здесь.

— Я бы сказал, пусть остаются. Одни ничуть не хуже других. Ну, пойду лягу, Нико. Денек выдался исключительный.

— Несомненно.

Но о постели думать было рановато. В кабинете его дожидался Гидеон Уэллс, глядя в окно и поглаживая свою окладистую бороду. Как только Линкольн вошел, он обернулся.

— Этот день останется в истории навечно. — В прошлом журналист, Уэллс порой высказывался газетными заголовками.

— Наверняка. Давненько британцы не получали такой основательной трепки.

— по-моему, вообще в первый раз. В последний раз захватчики вторглись в Англию в 1066 году. С той поры она не проиграла ни одной войны, хотя вела их во множестве. Поглотила Уэльс, Корнуолл, Шотландию и Ирландию и стала Великой Британией. Не удовлетворившись этим, принялась мародерствовать по всему миру и таким образом основала Британскую империю. Я боюсь за наш флот, господин президент.

— Вам по должности положено. Но что конкретно вас тревожит?

— Меня тревожит мир. Мы только что заложили еще восемь броненосцев. Найдутся ли теперь деньги на их постройку?

— Должны найтись. Мы вступим в мир легкой походкой, но не станем ходить безоружными. Сильный флот и сильная армия станут гарантией нашей безопасности.

— Народ будет сетовать на налоги, а Конгресс прислушается к нему.

— Конгресс прислушается еще и ко мне. Ни один член Кабинета не питает ни малейших сомнений касательно наших экономических нужд на будущее, каковые указал нам мистер Милл.

— Вдали уже звучит ропот недовольства.

— Пока он останется там, пусть себе. Но никто не смеет вставать на дороге могучего крейсера по имени Америка, отплывающего в светлое будущее. А те, кто находится на его борту, должны говорить в один голос, стремиться к одной цели.

— Они должны плыть по ветру — или прыгать за борт.

— Вот именно. В прошлом в Кабинете были перестановки — вряд ли вы забыли своего предшественника Саймона Камерона.

— Как не забыл и постигшей его участи — посол в России, — прассмеялся Стэнтон.

— Весьма заслуженной участи, как вам известно, поскольку именно вам пришлось разгребать кавардак, в который он превратил военный флот. Подавайте отложим эти материи до утра — и насладимся ночью победы. Завтра, когда Кабинет соберется, у нас будет в достатке времени, чтобы обсудить свое мирное будущее.

Примечания

1. Здесь косвенно обыгрывается прозвище генерала Джексона — Твердокаменный, полученное после сражения при Булл-Ране, где его бригада стояла «как каменная стена».