Глава 18

У ограды лагеря стоял человек в полном вооружении и с коротким жезлом в руке: марешаль пришел вызывать их на площадку для поединка. Шеф встал, закрывая собой Кутреда, кивнул Бранду, чтобы тот разговаривал.

— Вы готовы? — крикнул марешаль.

— Готовы. Давайте повторим условия поединка.

Все слушали, как Бранд и марешаль перечисляют условия: только рубящее оружие, ратоборец на ратоборца, свободный проход через Флаа против передачи всех трэлей в распоряжение победителя. Шеф почувствовал, как по мере перечисления условий нарастает напряжение среди англичан — и мужчин, и женщин.

— Выиграем мы или проиграем, мы им не сдадимся, — высказался Озмод. — Всем держать арбалеты и алебарды наготове. Женщинам взять лошадей под уздцы. Если нашего ратоборца убьют — чего мы не хотим, конечно, — с оглядкой на Кутреда торопливо добавил он, — мы попытаемся пробиться.

Шеф увидел, что Бранд, заслышав недостойные речи Озмода, недовольно повел плечами, но продолжал переговоры. Не знающий английского языка марешаль ничего не заметил. Кутред ухмылялся даже шире, чем всегда. Он был каким-то отстраненным, сидя на пне и никак не пытаясь проявить себя. То ли он увлекся привычным ритуалом подготовки к поединку, то ли предвкушал изумление, которое испытает Вигдьярф.

Марешаль ушел, а Бранд вернулся к маленькому отряду, уже собравшему вещи, навьючившему лошадей и готовому выступить. В последний момент взгляд Кутреда упал на топорик, которым щепали лучину. Подобрав, протянул его Удду.

— Заточи его напильником, — распорядился он.

Отряд прошел по короткой улице, уже опустевшей. На маленькой площади перед храмом толпилось не только все население городка, но еще десятки мужчин, женщин и детей со всех трех долин, пришедшие посмотреть на схватку ратоборцев. Одну улочку оставили свободной, чтобы по ней мог подойти отряд Бранда, но как только он прошел, воины с копьями и щитами перекрыли ее. Озмод оценивающе осмотрелся, стараясь найти слабое место в окружающем их заслоне. Не нашел.

Прямо перед ними, у самой двери храма, стояли одетые в алые плащи Вигдьярф и два его секунданта. Бранд осмотрелся, оглядел Кутреда, кивнул Озмоду и Квикке.

— Ждем, — сказал он, подняв палец, — ждем вызова.

Кутред ни на кого не смотрел. Он взял заточенный топорик и держал его в левой руке вместе со щитом. Другой рукой он подбрасывал в воздух саблю Шефа — кувырки которой выявляли ее плохую балансировку, — ловко подхватывая ее за незащищенную гардой рукоятку. Гул прокатился по толпе, когда некоторые признали в нем мельничного трэля, недоумевая, что бы это значило.

Бранд и Шеф шли навстречу противникам.

— Не надеть ли нам на него какие-нибудь доспехи? — по пути засомневался Шеф. — Твою кольчугу? Или шлем? Да хоть кожаную куртку? У Вигдьярфа все это есть.

— Берсерку это не нужно, — отрезал Бранд. — Сам увидишь.

Остановившись за семь шагов, он крикнул как для противников, так и для публики:

— Готов ли испытать свою удачу, Вигдьярф? Ты же знаешь, что мог бы попытаться выйти против меня много лет назад. Но тогда у тебя не было такого желания.

— А теперь нет желания у тебя, — усмехаясь, ответил Вигдьярф. — Ты уже решил, кто выйдет против меня? Ты? Или твой одноглазый и безоружный приятель?

Бранд ткнул большим пальцем за плечо:

— Мы решили попробовать того парня в зеленой рубахе. Он очень хочет драться с тобой. Вот у кого есть такое желание.

Усмешка Вигдьярфа исчезла, когда он глянул по ту сторону площади и увидел никем больше не заслоненного Кутреда, который у всех на виду жонглировал своей саблей. Теперь он начал еще и перекидывать из руки в руку топорик, успевая поймать его правой рукой и отбросить назад в левую, пока сабля находилась в воздухе.

— Ты не можешь выставить его против меня, — сказал Вигдьярф. — Он трэль. Это мой собственный трэль. Ты, как я понимаю, выкрал его ночью. Я не могу драться со своим же рабом. Я обращаюсь к марешалям, — и он повернулся к двум вооруженным людям, стоящим по бокам площади.

— Уж больно ты быстр объявлять людей трэлями, — отвечал Бранд. — Сначала ты объявляешь трэлями мирных проезжих, и они должны биться с тобой, чтобы оправдаться. Потом, когда человек хочет с тобой драться, ты говоришь, что он тоже трэль. Может быть, проще будет, если ты сразу скажешь, что вообще все кругом трэли? Тогда тебе останется только заставить их вести себя так, как ведут себя трэли. Потому что иначе — они не трэли.

— Я не буду с ним драться, — гнул свое Вигдьярф. — Он моя собственность, украденная ночью, а вы все — ночные воры, — он повернулся к марешалям и опять начал протестовать.

Бранд оглянулся через плечо.

— Если ты не будешь драться с ним, это твое дело, — засмеялся он. — Но я должен сообщить тебе кое-что. Он-то как раз будет драться с тобой. И с любым, кто заградит ему путь.

С хриплым ревом Кутред раздвинул окружающих и пошел через площадь. Глаза его застыли и не мигали, и по пути он начал петь. Вспомнив те времена, когда он был менестрелем, Шеф узнал песню. Это была старая нортумбрийская баллада о битве при Нектанском озере, когда пикты уничтожили армию короля Этельтрита. Кутред пел тот куплет, где говорилось о доблестных королевских оруженосцах, отказавшихся отступать или сдаваться и вставших за стеной из щитов, чтобы сражаться до последнего человека. Бранд и Шеф торопливо ушли с дороги, глядя на берсерка, ступающего медленно, но готового броситься в любой миг.

Вигдьярф, увидев приближающегося Кутреда, схватил своего секунданта за плащ, опять повернулся к марешалям и обнаружил, что все они разбегаются, оставляя его лицом к лицу с неистовствующим гигантом, которого он когда-то оскопил.

За пять шагов Кутред ринулся в атаку. Без пробных и ложных выпадов, не заботясь о защите. Атака рассвирепевшего керла — свинопаса или пахаря, а не королевского ратоборца. Первый удар шел из очень дальнего — так, что сабля коснулась спины Кутреда — замаха и по широкой дуге устремился на шлем Вигдьярфа. Чтобы отразить его, достаточно было быстро среагировать, что сумел бы сделать каждый, кроме престарелого ревматика. Вигдьярф, который продолжал что-то кричать марешалям, не задумываясь поднял щит и принял на него всю силу удара.

И чуть не упал на колени, сбитый этой силой. А на него уже обрушился второй удар, а вслед за ним и третий. Не опасаясь нападения, Кутред пританцовывал вокруг своего врага, атакуя под всевозможными углами. При каждом ударе от окантованного железом липового щита летели щепки, скоро Вигдьярф держал в руках лишь его жалкие остатки. Звон пошел по площади, когда Вигдьярф впервые ухитрился отразить очередной удар мечом.

— Не думаю, что это продлится долго, — сказал Бранд. — И когда кончится, будут неприятности. По коням, ребята. Шеф, пусть приготовят веревки.

Атака Кутреда не замедлялась ни на мгновенье, но Вигдьярф, этот опытный воин, по-видимому, собрался с духом. Он парировал удары и мечом, и оставшимся от круглого щита полумесяцем. Он также понял, что Кутред не готов отбивать удары, не принимает защитных позиций. Щит в его руке был простым довеском. Два раза подряд Вигдьярф делал стремительные выпады, метя в лицо. И дважды Кутреда не оказывалось на прежнем месте, он атаковал уже с другой стороны.

— Сейчас он может пропустить удар, — пробормотал Бранд, — и тогда...

Словно бы вспомнив свое искусство, Кутред неожиданно сменил тактику, вместо выпадов в голову и корпус он пригнулся и с левого замаха хлестнул по коленям. Такое Вигдьярф видел часто, гораздо чаще, чем неистовую атаку, которую только что пережил. Он перепрыгнул через саблю, приземлился, спружинив почти на корточки, и в свою очередь рубанул мечом.

Со стоном разочарования англичане увидели, что удар пришелся прямиком по бедру Кутреда. Они ожидали увидеть фонтан артериальной крови, последний конвульсивный удар, с легкостью отбитый победителем, падение и смертельный рубящий или колющий удар. Этим всегда кончалось. Через всю площадь виден был оскал выжидающего Вигдьярфа.

Но он не дождался. Кутред прыгнул, занося саблю над головой противника и одновременно всаживая в него другой рукой свой топорик. Раздался чавкающий звук, и топорик пронзил шлем и череп.

Кутред выпустил топорик и своей левой рукой схватил Вигдьярфа за правую. Вигдьярф отчаянно и беспомощно отбивался от него остатками щита, а Кутред шагнул и, засунув ему саблю под низ кольчуги, принялся ею там ворочать. Вигдьярф завопил, уронил меч, попытался оттолкнуть саблю. Кутред, вцепившись в него, заговорил, выкрикивая слова в лицо умирающего.

Ужаснувшись — не убийству, а поруганию, — марешали и секунданты Вигдьярфа бросились вперед. Шеф увидел, что обыватели торопливо гонят своих жен и детей прочь, по узким улочкам и в дома. По-прежнему безоружный, он шагнул вперед, крича марешалям, чтобы не вмешивались.

Кутред бросил своего истекающего кровью врага на землю и без предупреждения снова ринулся в атаку. Один из марешалей, выставляющий свой жезл и пытающийся что-то крикнуть, упал, рассеченный от шеи до живота. Поскольку сабля застряла в теле, Кутред впервые воспользовался своим щитом, чтобы отразить удар второго марешаля, сбил его с ног и, выхватив меч погибшего, отрубил второму ногу по колено. Затем он снова атаковал, без задержки и колебаний ринувшись на сторонников Вигдьярфа, стоявших около храма.

Навстречу ему полетело копье, тяжелое боевое копье, брошенное со всей силы с расстояния в десять футов. И точно в центр груди. Кутред заслонился своим бронированным щитом. Копье ударилось в него, но не пробило, щит был отброшен в сторону, а само копье отскочило, как это произошло и с копьем Шефа на испытаниях щита.

Вопли удивления и испуга, а затем все, кто еще оставался на площади, разом побежали с нее. Кутред ринулся на них, рубя отставших, в воздухе неслись крики «Берсерк! Берсерк!».

— Ну вот, — сказал Бранд, оглядывая вдруг опустевшую площадь. — Думаю, если мы сейчас поедем себе потихоньку... Вот только соберем всякие полезные вещи, что валяются здесь, например, этот меч — ведь он тебе, Вигдьярф, больше не нужен, правда? Для настоящего drengr'а ты всегда был немножечко слишком жесток с женщинами, так я считаю. И вот пришла твоя смерть.

— Разве мы не собираемся поднять бедного Кутреда? — негодующе спросила Эдтеов. — Ведь он всех нас спас.

Бранд неодобрительно покачал головой:

— Думаю, лучше бы нам с ним не связываться.

Кутред недвижно валялся в грязи в пятидесяти ярдах вниз по ведущей из городка улице, рядом с ним лежали две отрубленные головы, руками он вцепился в их длинные волосы. Шефа вдруг подтолкнул Ханд, который изумленно уставился на левое бедро берсерка, куда пришелся мощнейший удар Вигдьярфа.

Очень глубокий разрез, длиной в шесть дюймов, в глубине его виднелась белая кость. Но подобно разрезу в неживом мясе, лишь легкие следы крови.

— Как это получилось? — вопрошал Ханд. — Как может человек не истечь после этого кровью? Бегать с разрезанными мышцами?

— Я не знаю, — сказал Бранд, — но я видел такое и раньше. Это и делает берсерка берсерком. Говорят, будто сталь их не берет. Берет, еще как берет. Но они этого не чувствуют. Некоторое время. Что ты делаешь?

Ханд, достав иглу и нить, сделанную из кишок, начал зашивать края разреза, сначала приметал их, потом вернулся и прошелся мелкими стежками, как заправский портной. В это время кровь начала сочиться, а потом и струиться из раны. Он закончил шить, забинтовал ногу, перевернул раненого и закрыл ему веки. Удивленно покачал головой.

— Кладите его на лошадь, — распорядился Ханд. — Он должен был уже умереть. Но, по-моему, он всего лишь крепко спит.

Чтобы избавиться от отрубленных голов, ему пришлось взяться за нож и отрезать волосы, крепко зажатые в кулаках Кутреда.

* * *

— Да, — сказал Бранд рассудительно. — Существует уйма рассказов про берсерков. Хотя сам я большинство из них не принимаю всерьез.

Они вот уже несколько дней ехали вдоль горного хребта, сначала тропа вела вверх, потом недолго по относительно ровным местам, а теперь начался спуск, который обещал тянуться дольше, чем подъем. Справа от них открывались долины со сверкающими реками и островками свежей зелени. Слева уклон был круче, там росли сосны и ели, а впереди виднелись снова и снова подъемы и спуски тропы, да цепи синих гор далеко впереди. Воздух, холодный и резкий, и в то же время живительный, был напоен ароматом хвои.

Позади Бранда с Шефом и присоединившегося к ним любопытствующего Ханда вереница лошадей растянулась на сотню ярдов, часть отряда ехала верхом, часть шла пешком. Людей стало больше, чем неделю назад, когда они вышли из Флаа. К едущим по опустевшей вдруг при их приближении местности англичанам то и дело присоединялись люди, выходящие из придорожных лесов на дорогу или к разведенным на привале кострам, — беглые рабы в железных ошейниках, по большей части англичане. Привлеченные слухами об отряде свободных людей, движущемся через страну под водительством гиганта и одноглазого короля и под охраной безумного берсерка, принадлежащего к их собственному народу. В большинстве приходили мужчины, и далеко не все из них трэли и керлы от рождения. Чтобы сбежать от хозяина в чужой стране, требуется решимость и мужество, свойственные английским танам и воинам — викинги при случае охотно обращали их в рабство, ценя за силу. После недолгих споров Шеф согласился принимать всех, кому удалось добраться до отряда, хотя он не стал бы специально обыскивать хутора и заставлять собственников освобождать рабов. Мужчины, да и женщины, которым удалось сбежать от норманнов, могли увеличить боевую мощь отряда. Надежды пройти по стране незамеченными больше не оставалось.

— Кое-кто говорит, что на самом деле слово означает bare-sark, — продолжал Бранд. — То есть «простые рубахи» — потому что они всегда дерутся в одной рубахе, без доспехов. Я полагаю, вы видели нашего безумного друга, — он ткнул большим пальцем назад, где Кутред, на удивление быстро оправившийся, ехал верхом. Его лошадь окружали те, чье присутствие он мог выносить. — Никакой защиты и никакого желания защищаться. Если бы мы одели его в доспехи, я уверен, что он сорвал бы их с себя. Так что bare-sark — неплохое объяснение. Другие же говорят, что на самом деле это значит bear-sarks, «медвежьи рубахи». Потому что они как медведи — если уж полезет, ничем его не испугаешь. Но многие считают, что берсерки и впрямь, — Бранд опасливо огляделся и понизил голос, — нелюди с одной кожей, как Ивар Бескостный. Они, когда на них находит, принимают другое обличье.

— Ты хочешь сказать, они вервольфы? — спросил Шеф.

— Да, were-bears, — ответил Бранд. — Но это чепуха. Во-первых, перемена обличья — дело наследственное. А берсерком может стать каждый.

— А нельзя этого добиться каким-нибудь зельем? — спросил Ханд. — По-моему, есть несколько трав, от которых человек перестает быть самим собой, например, думает, что он медведь. Скажем, капелька сока белладонны, хотя в больших количествах это смертельный яд. Говорят, сок белладонны можно смешать со свиным жиром и растираться этой мазью. От этого людям начинает казаться, что они вышли из своего тела. Есть и другие травы с таким же действием.

— Может быть, — сказал Бранд. — Но ты ведь знаешь, что с нашим берсерком было не так. Он ел то же самое, что и мы, и был вполне безумен еще до еды. Не думаю, что это так уж трудно понять. Некоторые люди любят драться. Я и сам люблю — сейчас, может быть, поменьше, чем когда-то. Но раз ты любишь и привык драться, и у тебя получается, шум и крики тебя возбуждают, ты ощущаешь, как что-то распухает внутри тебя, и в этот момент чувствуешь себя в два раза сильнее и в два раза стремительней, чем обычно, ты начинаешь действовать раньше, чем поймешь, что делаешь. С берсерком бывает нечто похожее, только намного сильнее. И по-моему, до этого доходишь, только если у тебя есть особая причина. Потому что большинство людей, даже в пылу боя, где-то глубоко внутри себя помнят, каково пропустить удар, и что не хочется вернуться из боя калекой, и как выглядят твои друзья, когда ты зарываешь их в могилу. Поэтому они носят доспехи и пользуются щитом. А берсерк все это забывает. Чтобы стать берсерком, нужно, чтобы тебе не хотелось жить. Ты должен ненавидеть себя. Я знавал несколько таких людей — родившихся такими или ставших такими. Мы все знаем причину, почему Кутред ненавидит себя и не хочет жить. Он не может вынести позора из-за того, что с ним сделали. Он счастлив, только когда вымещает это на врагах.

— Ты, значит, думаешь, что и в других берсерках, которых ты знал, тоже были какие-то изъяны, — задумчиво проговорил Шеф. — Но не в их теле.

— Именно так было с Иваром Рагнарссоном, — подтвердил Ханд. — Его прозвали Бескостным из-за его импотенции, он ведь ненавидел женщин. Но с его телом все было в порядке, я сам видел. Он ненавидел женщин за то, чего не мог сделать, а мужчин — за то, что они могут то, чего он не может. Наверное, то же самое и с нашим Кутредом, только его таким сделали, а не сам он стал таким. Меня поразило, как быстро на нем заживают раны. Разрез шел через все бедро и в глубь кости. Но рана не кровоточила, пока я не перевязал ее, и зажила она, будто легкая царапина. Мне надо попытаться попробовать его кровь на вкус, нет ли в ней чего-нибудь необычного, — задумчиво прибавил он.

Бранд и Шеф с легкой тревогой переглянулись. Но тут же забыли обо всем. Дорога, огибая пирамиду камней, резко свернула влево, и за поворотом мир, казалось, раскололся надвое.

Там, далеко внизу, обширную долину окаймляла серебристая водная гладь. Превышающая размерами все горные реки, она, расширяясь, уходила к самому горизонту. Дальнозоркий моряк мог бы разглядеть на ней несколько пятнышек.

— Море, — прошептал Бранд, подаваясь вперед и хватая Шефа за плечо. — Море. И посмотри, там суда стоят на якоре. Это Гула-фьорд, а суда стоят в гавани великого Гула-Тинга. Добраться бы туда — может быть, мой «Морж» уже там. Если его не захватил король Хальвдан. Мне кажется — слишком далеко, конечно, — но я почти уверен, что вон тот крайний корабль и есть мой «Морж».

— Ты же не можешь с расстояния в десять миль отличить один корабль от другого, — усомнился Ханд.

— Шкипер даже в тумане может узнать свой корабль за десять миль, — возразил Бранд. Он ударил пятками по бокам своего усталого пони и пустился вниз по склону. Шеф, подав отряду знак подтянуться, последовал за ним.

* * *

Они догнали Бранда, только когда тот совсем запалил своего усталого пони, и с трудом уговорили его остановиться на ночлег в нескольких милях от Гула-Тинга и гавани. Когда на следующее утро они, кто пешком, кто верхом, приблизились наконец к раскинувшемуся на полмили невдалеке от города скопищу палаток, землянок и шалашей, отравлявших атлантический бриз своими дымами, навстречу им вышла группка людей: не вооруженные воины в расцвете сил, отметил про себя Шеф, это пожилые люди, некоторые даже с седыми бородами. Представители общин из округи, находящейся под властью тинга, и таны или ярлы, которые обеспечивали в ней мир и покой.

— Мы слышали, что вы все грабители и воры, — без лишних предисловий начал один из них. — Если это правда, на вас может напасть и безнаказанно убить любой, кто придет в наш тинг, и у вас здесь нет никаких прав.

— Мы ничего не украли, — сказал Шеф. Это было правдой — он знал, что его люди таскали цыплят на каждом хуторе и без зазрения совести варили баранью похлебку, но он считал, что такие пустяки к делу не относятся. Как сказал Озмод, они бы заплатили за еду, если бы кто-нибудь предложил ее купить.

— Вы украли людей.

— Эти люди были украдены раньше. Они пришли к нам по своей доброй воле — мы их не искали. Если они сами себя освободили, кто может обвинять их?

Люди из Гула-Тинга выглядели сбитыми с толку. Бранд продолжал более примирительным тоном:

— Мы ничего не украли в границах вашего тинга и никоим образом не нарушим его мир и покой. Смотрите, у нас есть серебро. Много серебра и еще золото, — он похлопал по зазвеневшей седельной сумке, указал на браслеты, сиявшие на руках у Шефа и у него самого.

— Вы обещаете не красть трэлей?

— Мы не будем красть и укрывать трэлей, — твердо заявил Бранд, сделав Шефу знак помалкивать. — Но коль скоро любой человек, пришедший в Гула-Тинг или уже находящийя в нем, выдвинет обвинение, что кто-либо из нас является или когда-либо являлся его трэлем, мы выдвинем встречное обвинение в совершенном против закона и справедливости захвате в рабство свободных людей и предъявим иск за все оскорбления, побои, телесные повреждения и прочий ущерб, последовавший в результате этого неправого дела. Потребуем плату за каждый год, проведенный в рабстве, и за упущенную в этот период законную выгоду. Более того...

Зная о страсти к законности, которую викинги проявляли даже в самых простых делах, Шеф поспешил прервать его.

— Споры в установленном порядке будут решать ратоборцы на земле для поединков, — вставил он.

Норвежские представители нерешительно переглянулись.

— Более того, мы покинем тинг так быстро, как только сможем, — продолжал Бранд.

— Хорошо. Но имейте в виду — если кто-то из вас распустит руки, — старик глянул за плечо Шефа на мрачную фигуру Кутреда, набычившегося в седле, по одной руке его нежно гладила Марта, а по другой Эдтеов, — отвечать будете вы все. Нас тут пятьсот человек, если понадобится, мы справимся со всеми вами.

— Хорошо, — в свою очередь сказал Шеф. — Покажите, где нам остановиться, где брать воду, и позвольте нам покупать еду. И еще мне нужно на один день снять кузницу.

Норвежцы расступились, пропуская маленькую кавалькаду.

* * *

Добрые серебряные пенни короля Альфреда были встречены в тинге с явным одобрением, и через несколько часов Шеф, снова раздетый до пояса и в кожаном фартуке, работал молотом в нанятой вместе с инструментами кузнице. Бранд прямиком отправился в гавань, расположенную в одной миле от лагеря, остальным было приказано отгородить стоянку веревками на столбах и никуда не выходить; рядом с Кутредом все время находилась кучка доброхотов. Его симпатии и антипатии были уже всем прекрасно известны. По какой-то причине он неплохо относился к Удду, видимо, потому, что от маленького человечка не исходило никакой угрозы, и часами мог слушать его занудные разглагольствования о трудностях обработки металлов. Ему нравилась материнская забота женщин постарше и попроще. Любой намек на близость или заигрывание со стороны женщин молодых, и даже их случайные покачивания бедер или мелькнувшие коленки вызывали на его лице смертную муку. Он терпимо относился к слабейшим из рабов и свободных, подчинялся Шефу, фыркал на Бранда, вспыхивал при любом признаке силы или соперничества, выказанном другими мужчинами. Если Карли, молодой, сильный и любимый женщинами, появлялся в поле зрения, Кутред не сводил с него глаз. Заметив это, Шеф приказал Карли держаться от берсерка подальше. Он также приказал Квикке и Озмоду установить дежурство: чтобы два человека с арбалетами следили за Кутредом неотступно, но незаметно для него. Дисциплинированный берсерк просто неоценим, особенно когда находишься во враждебной стране. К несчастью, дисциплинированных берсерков не бывает.

Чтобы хоть как-то отметить, что примкнувшие к их отряду беглые рабы находятся под покровительством, Шеф для начала выковал дюжину нагрудных амулетов Пути. Все из железа, потому что почитаемое людьми Пути серебро в данный момент требовалось для других целей. Но, по крайней мере, они будут выделяться среди прочих. Чтобы подчеркнуть это отличие, Шеф все брелоки сделал в виде своего собственного амулета, лесенки Рига. Хотя никто из спасенных ими людей не знал, что это такое, они будут носить лесенки как талисманы.

Следующей задачей Шефа было снабдить каждого каким-нибудь оружием: не для применения — как он надеялся, — но исключительно чтобы засвидетельствовать их статус в мире норманнов, где каждый свободный человек таскал с собой на крайний случай хотя бы копье и нож. Шеф купил охапку десятидюймовых стальных костылей, используемых иногда для скрепления бревен вместо деревянных шипов, и изготовил из них наконечники копий, которые затем надо было вбить в ясеневые древки и крепко привязать размоченными кожаными ремнями. Этого должно было хватить на всех новичков. У катапультеров оставались их алебарды, ножи и арбалеты. Шеф забрал у Кутреда свою саблю и в который уж раз выправил дешевый и мало на что годный меч Карли. Побоище во Флаа принесло множество разнообразного оружия, включая меч Вигдьярфа, отданный Кутреду.

Изготовив последний наконечник, Шеф перешел к завершающей задаче: превратить обработанный Уддом щит в наступательное оружие для Кутреда. Хотя тот, по-видимому, забыл все свое искусство фехтовать со щитом и обоюдоострым мечом, он ни на минуту не выпускал щит из рук. Кутред с трудом с ним расстался и не уходил, все смотрел, как Шеф, вспомнив Муиртайга и других гаддгедларов Ивара, решил убрать две кожаные лямки для запястья и локтя, а вместо них поместить один прямой ремень, проходящий посередине внутренней стороны щита. Мычание Кутреда можно было принять за одобрение, но лишь с большой неохотой позволил он Шефу унести щит в кузницу, где тот прикрепил снаружи щита один из десятидюймовых шипов. Невозможно было пробить в броне дыру, не загубив с десяток пробойников, поэтому Шеф приварил шип к металлической поверхности. Нелегкая задача, потребовавшая от раздувающих мехи подручных отчаянных усилий, чтобы разогреть металл почти до белого каления.

Оторвавшись наконец от наковальни, Шеф поднял щит, покрутил его левой рукой из стороны в сторону и подумал — что тяжело даже для его натренированных в кузнице мускулов, будет для Кутреда пушинкой. Он вышел из кузни. В дверях столкнулся с каким-то человеком. Протер слезящиеся от дыма глаза, поморгал на солнечный свет и увидел улыбающегося Торвина, а сзади — Бранда.

— Я гляжу, ты снова стал самим собой, — сказал Торвин, хватая его за руку. — Я сейчас говорил Бранду, что коль скоро с тобой все в порядке, тебя всегда можно найти по грохоту молота.