Глава 31

Братья Рагнарссоны услышали эти новости в своем доме в Бретраборге, Цитадели Братьев, городе казарм на острове Сьяелланд, в самом сердце Дании. Вознаградив и отпустив вестника — это был их давний обычай, всегда платить за новости, даже неприятные, — братья уединились для совещания. На столе у них в кувшине стояло вино, вино с Юга. Год, несмотря на плохое начало, выдался для них прибыльным. С тех пор как они взяли Гедебю, они шли и плыли от одного мелкого королевства к другому, принуждая всех их королей к подчинению, и каждая победа приносила им войска и союзников для следующей. Торговля между Севером и Югом теперь полностью оказалась в их руках, им платили дань за каждую партию пушнины и янтаря с севера, за каждую партию рабов и вина с Юга. И все же в одном деле они не преуспели, оно оставалось черным пятном в их мыслях.

— Убил Кьяллака, — задумчиво сказал Хальвдан Рагнарссон. — Я всегда говорил, что он славный парень. Нам надо было воевать на одной стороне. Все испортило то дело с девкой Ивара. Жалко, что мы не смогли образумить Ивара. — Хальвдан сильнее всех братьев дорожил воинскими правилами drengskapr, всегда хорошо отзывался о Шефе после его победы над гебридцем в хольмганге во время осады Йорка. Его чувства, как знали остальные братья, не влияли на его отношение. Он просто выражал свое мнение.

— А сейчас он, говорят, плывет на Юг. И есть только одно место, куда он может направляться, — сказал Убби Рагнарссон. — Сюда. Интересно, какие силы он собрал.

— Судя по известиям, он не собрал даже все силы шведов, — сказал третий брат, Сигурд Змеиный Глаз. — И это хорошо. Я знаю, что мы смеемся над шведами, они старомодны, не ходят в набеги на Запад, чтобы поучиться делу. Но когда они собираются вместе, их становится очень много.

— Ну, пока не собрались. Болтали о добровольцах и о тех, кого он привел с далекого Севера, о финнах и skogarmenn'ах. Сомневаюсь, что из-за этой шушеры стоит беспокоиться. Меня больше волнуют норвежцы.

Олаф — Эльф Гейрстата, — узнав от людей Пути, что произошло в Упсале, ответил тем, что собрал всех способных держать копье в королевствах, которые подчинил себе после смерти брата, и отплыл на Юг сразу, как только сошел лед, чтобы встретить того, кого считал своим королем-сюзереном.

— Норвежцы! — сказал Убби. — И их ведет этот дурак Олаф. Они сразу начнут драться между собой, а он сорок лет просидел дома. Он нам не опасен.

— Он не был опасен, — сказал Сигурд. — Меня беспокоит то, как он изменился. Или его изменили.

Он сидел молча, потягивая вино и размышляя. Его братья обменялись взглядами и тоже замолкли. Из всех них Сигурд лучше других предвидел будущее. Он предчувствовал любое изменение удачи, любой поворот судьбы и предначертаний.

А думал Сигурд о том, что чует неприятности. По его опыту, неприятности всегда приходили с той стороны, откуда их меньше всего ждешь, и уж совсем было худо, если жизнь давала тебе шанс что-то изменить, а ты этот шанс упустил. Начать с того, что он и его братья пренебрегли этим человеком, Скьефом или Шефом. Он самолично позволил Шефу отделаться потерей одного глаза, когда тот был полностью в его власти. Затем, встревоженные его способностью доставлять им неприятности, они дважды пытались покончить с ним. Первая попытка обошлась им в потерю одного из братьев. Во второй чуть не погибли сам Сигурд и слава двух других братьев. А парень снова ускользнул от них. Может быть, не следовало останавливать Хальвдана, когда тот хотел полезть в воду и напасть на Шефа. Сигурд тогда мог потерять еще одного брата. Если бы это помогло покончить с их врагом раз и навсегда, дело того стоило.

Сигурд не понимал, не кроется ли за этим какое-то предостережение, какой-то намек, или боги отвернулись от них? Змеиный Глаз никогда не боялся жрецов, не ждал добрых предзнаменований. Однако в нем всегда жила незыблемая уверенность, что старые боги действительно существуют, и он их любимец, особенно благоволил к нему Один. Разве не послал он Одину тысячи жертв? И все же Один мог в любой момент отвернуться от своего подопечного.

— Мы запустили стрелу войны, — сказал он. — Во все земли, которыми правим. Чтобы выставили все силы, или пусть пеняют на себя. Знаете, что еще меня беспокоит? — продолжал он. — Положим, этот стол будет Скандинавией, вот Дания, это Норвегия, а это Швеция, — с помощью фляжек и кубков он обозначил на столе приблизительную карту. — Посмотрите, каким путем он прошел. Отсюда на юге, где мы встретились на море с его флотом. Потом на север, в Гедебю. Потом в Каупанг. Затем на дальний Север. А потом он появляется там, где его никто не ждал, по другую сторону от гор Киля. Он сделал круг. Или, лучше сказать, объезд?

Объездом называли путь, который проделывает король, собирая дань, принимая вызовы, утверждая свою власть. Одним из таких маршрутов была шведская Eiriksgata. Путь Шефа был много длиннее, всем объездам объезд.

— Ладно, — сказал Хальвдан, глядя на узор из кружек. — Ему придется сделать еще один шаг, прежде чем он завершит свой объезд. Или свой круг. Это шаг сюда, в Бретраборг.

* * *

Очень далеко оттуда на совет собрались четверо. На этот раз не три брата, а три брата и их отец. Если только он был их отцом, и если они действительно были братьями. Среди богов о таких вещах нельзя судить с уверенностью.

Они стояли на Хлитскьяльфе, сторожевой площадке Асгарда, обители богов. Ничто не могло укрыться от их взгляда, по крайней мере, ничто в Средиземье, центральном из Девяти Миров. Они видели плывущие по морям флотилии, кишащих в глубинах рыб, видели, как зреет зерно и прорастают семена.

— Я держал его в своей руке, — сказал Один, Отец Всего Сущего, — и отпустил. А он отвергает меня, отказывает мне в жертвоприношении, убивает тех, кто мне поклоняется. Я посылал снег и финнов, чтобы убить его, а он ускользнул от меня. И что же его спасло? Тролль, iotun, отродье проклятого Локи.

Остальные обменялись взглядами. Хеймдалль, дозорный богов, с висящим на шее большим сигнальным рогом, готовый протрубить в день, когда iotnir поднимутся, чтобы возвестить людям и богам Судный День, сказал спокойно:

— Отец Всесущий, его спас один из Потаенных. Мы не можем знать, что они — отродье Локи. Но ведь кто-то натравил китов-убийц, которых ведет только их голод и прихоть. Это сделал не я, это сделал не ты. Если это сделал Прикованный, а я думаю именно так, тогда он — враг Прикованного. А ведь враг нашего врага — наш друг.

— Он сжег великий дуб. Он сжег великий храм. Он освободил тех, кто был предназначен в жертву мне и твоему брату Фрейру. Даже сейчас он плывет на Юг вместе с христианами. — На этот раз Тор решил испытать свое умение убеждать, в котором никогда не был особенно силен. — Предназначенные тебе в жертву были жалкой подачкой. Он прислал тебе других — твоих собственных жрецов. Они тоже не слишком хороши, но это честная замена. Христиане идут рука об руку с ним, но он больше сделал для того, чтобы ослабить их, чем любой другой твой любимец. Что сделали против них Хермот или Ивар, которого этот человек убил? Я бы сказал, уничтожили немногих и только раззадорили остальных. А этот отбирает у них целые королевства. Они его боятся больше, чем ты.

Неосторожное слово, и взгляд одноглазого Одина словно кинжалом полоснул рыжебородого бога, который отвел взор и принялся неловко крутить в руках свой молот.

— Нет, я имею в виду, не боишься, конечно, — продолжал Тор. — В общем, он кузнец и друг кузнецов. Он наша первая и последняя возможность. Я за него.

— Если ты рассудил верно, — молвил наконец Один, — тогда мне, может быть, следует найти для него место в моей армии в Вальгалле, место в Эйнхериаре. Разве это не великая честь и награда для любого смертного?

Только для безумцев, подумал бог, который еще не сказал ни слова. Хеймдалль предостерегающе посмотрел на него, потому что Хеймдалль мог слышать все мысли людей и богов. Впрочем, мысль была справедливая. Только безумец может считать наградой смертельные схватки каждый день и воскресение из мертвых для разговоров о них каждый вечер.

— Эйнхериар, — заговорил молчавший бог, — нужен для того, чтобы победить в Судный День.

— Конечно, — ответил Один. Он устремил на Рига свой единственный глаз. Риг был искушенным, более ловким на слова, чем остальные его сыновья. Иногда он сам сомневался, чей сын Риг. Известно, что Риг обманул многих мужей и многих отцов заставил выращивать подкидышей. Мог ли он то же самое сделать с богами?

— И цель Судного Дня — уничтожить зло и обновить мир? Загладить великий ущерб, от которого страдаем мы и весь мир с тех пор, как умер Бальдр? С тех пор, как Проклятый совершил худшее из своих злодеяний и стал Прикованным.

Остальных богов это несколько покоробило. Имя Бальдра среди них больше не упоминалось, по крайней мере в присутствии Одина. Не стоило бередить старые раны.

Риг продолжал, как всегда, холодным и ироничным тоном:

— Но уверены мы, что победим в Судный День? Нет. Поэтому Один всячески укрепляет свое войско в Вальгалле. А с другой стороны, если мы победим, уверены мы, что это будет лучший мир? Нет. Поскольку есть предсказания, что все мы — или все вы — погибнете в этот день. Ты, Тор — от яда Iormungand'а, Всемирного Змея. Ты, Хеймдалль — от руки своего брата Локи. Про себя я не слышал пророчеств. А Один, Отец Всего Сущего, — говорят, что его всегда ждут челюсти волка Фенриса.

— Так почему же мы так стремимся к Судному Дню? Почему никто из нас не спросит себя: а что, если мир можно обновить, не разрушая его?

Пальцы Одина сжались на древке его копья, и костяшки их побелели.

— И последний вопрос. Мы знаем, что мы стараемся воскресить Бальдра из мертвых, и Один посылал своего героя Хермота, чтобы попытаться вернуть его к нам. Ничего не вышло. Однако существуют истории о людях, которые были возвращены из ада, хотя и не нами.

— Христианские истории, — прорычал Тор.

— Даже они могут давать надежду. Я знаю, что Отец Всего Сущего разделяет эту надежду. Те, кто присутствовал тогда, могут вспомнить. Когда Бальдр лежал на погребальной ладье и мы собирались поджечь ее и столкнуть в Безбрежное море, чтобы уплыла в мир Хель, тогда в последний момент Один склонился и что-то шепнул на ухо Бальдру. Слова, которые не слышал никто, даже ты, Хеймдалль. Так что же Один шепнул на ухо мертвому Бальдру? Мне кажется, я знаю. Могу я повторить эти слова, Отец Всего?

— Если ты подумал о них, Хеймдалль уже услышал их. Двое могут сохранить тайну, но не трое. Так что говори. Что я шепнул на ухо моему мертвому сыну?

— Ты шепнул: «Был бы бог, чтобы вернуть мне тебя, сын мой».

После долгого молчания Один опять заговорил:

— Верно. Я тогда признал свою слабость, чего никогда не делал до тех пор и после этого.

— Признай ее опять. Пусть все идет само по себе, без твоего вмешательства. Дай моему сыну шанс. Дай мне попробовать, нельзя ли использовать этого человека, чтобы создать лучший мир не через пламя Судного Дня. Загладить ущерб от смерти Бальдра.

Один снова посмотрел на плывущие внизу флотилии.

— Ладно, — сказал он наконец. — Но я все равно получу новобранцев для Эйнхериара. Скоро найдется дело для моих дочерей Валькирий, Вестниц смерти.

Риг не ответил, мысли его были скрыты даже от Хеймдалля.

* * *

Военный совет, который Шеф созвал на палубе «Неустрашимого», выглядел так, словно битва уже состоялась. У Квикки, присутствующего в качестве капитана катапультной батареи, одна рука была сломана и перевязана. Лицо Торвина было все еще покрыто синяками, заплывший глаз только-только начал приоткрываться. Сам Шеф выглядел бледным, обложенный в кресле подушками: Ханд зашил больше сотни порезов на его руках и ногах. И по словам лекаря, оставшейся у него к концу поединка кровью едва ли удалось бы наполнить кубок для вина.

Другие смотрелись более воинственно. Во главе длинного стола Шеф усадил Олафа Эльфа Гейрстата, которого его норвежцы теперь уважительно называли Победоносным. Рядом с ним сидел Бранд, который в конце зимы отправился на юг, чтобы купить себе нового «Моржа». При взгляде на него Шефу становилось все более очевидным его родство с троллями. Его надбровья нависали, как уступы над обрывом, его руки и мослы казались слишком большими даже по сравнению с его могучим телом. За Брандом сидел Гудмунд, властью Шефа произведенный в ярлы Содерманланда вместо убитого короля Кьяллака. Другие шведские ярлы смирились с этим, когда узнали — новый ярл действительно их соотечественник и даже родич. Они также с неослабевающим интересом выслушивали горячие рассуждения Гудмунда о возможностях обогащения на службе у нового короля.

Герьольф тоже присутствовал на совете, как и Оттар, — чтобы передать принятые решения Пирууси и его финнам. А еще с самым беззаботным видом глубоко в кресле раскинулся широкоплечий немец Бруно. Вмешательство его людей в Упсале обеспечило ему место за этим столом. По крайней мере, ни у кого не вызывала сомнений его враждебность к Рагнарссонам, которые ныне, захватив Гедебю и отменив Хрориково «торгуют все», создавали серьезную угрозу для северных границ Германии.

Бранда, который три года назад принес известие о смерти Рагнара Лотброка в сам Бретраборг — эта история сделалась очень популярной, — попросили описать укрепления цитадели для командиров объединенного флота Шефа, насчитывающего теперь свыше сотни кораблей. Бранд на большом лотке с песком изобразил очертания залива, на берегу которого стояла крепость, и, втыкая палочки в песок, обозначил расположение основных строений.

— Твердый орешек, — заключил он. — Когда я пришел в Бретраборг, там стоял патруль из полудюжины кораблей самого большого размера. Говорят, что сейчас патруль удвоен, с тех пор как Рагнарссоны узнали о нашем приближении. На каждом корабле размещается по меньшей мере длинная сотня человек, то есть шесть двадцаток испытанных воинов, и высота бортов не меньше, чем у любого из наших судов, — не считая кораблей береговой охраны, приведенных королем Олафом, но таких у нас только четыре. И разумеется, поскольку корабли Рагнарссонов никогда не выходят из залива, им нет нужды возить с собой припасы, они могут все время нести на себе полную команду и поочередно возвращаться в гавань для отдыха и еды.

И теперь у них появились катапульты. Все считают, что своим первым успехом — Гедебю — Рагнарссоны обязаны этим новым машинам. С тех пор они продолжали строить их и тренировать расчеты, все это, как говорят, под началом отступников — монахов и черной братии из Йоркского собора.

Взгляды присутствующих с некоторым упреком повернулись в сторону маленькой черной фигурки — Эркенберта, сидящего рядом с Бруно. Эркенберт этого не заметил. Со времени своей атаки на Дуб Королевства он грезил наяву, постоянно переписывая легенду про Эркенберта-arithmeticus, грозу язычников, рассказанную как житие святого. Он все еще не был уверен, какую роль следует отвести в ней одноглазому ренегату, который сразил языческого короля: возможно, лучше будет опустить все упоминания о нем и приписать победу христианскому ратоборцу. В христианском мире писанная история проверяется только Церковью.

— Катапульты стоят здесь, — продолжал Бранд, высыпав пригоршню колышков на мыс, который охранял вход во внутреннюю часть залива. — Они могут расстрелять любой корабль, прошедший мимо патруля, если он приблизится примерно на одну милю. И наконец, здесь расположены главные силы Рагнарссонов. Вооруженные корабли, вытащенные на берег, — еще одна пригоршня колышков, — их почти столько же, сколько у нас, и опять же им нет нужды загружать запас воды и провизии.

— Скажи-ка, Бранд, — вмешался Шеф, — а есть какие-нибудь хорошие новости?

Бранд ухмыльнулся.

— Что ж, господин. Я мог бы сказать «зато нет дождя», но и дождь, кажется, скоро начнется. Да нет, есть, есть у меня хорошие новости. Если уж на то пошло, многие союзники Рагнарссонов идут с ними лишь по принуждению. Они делают это, потому что Рагнарссоны нападали на них по отдельности и вынуждали сдаться и предоставить свои войска. Но если союзники сочтут, что могут порвать с Рагнарссонами, — тогда Рагнарссоны только их и видели. Если Рагнарссоны будут побеждать, союзники будут драться за них. Но если им вдруг покажется, что Рагнарссоны проигрывают... Поддержка очень быстро исчезнет. Откровенно говоря, я думаю, что шансы у нас неплохие — если мы только заберемся под скорлупу ореха. Но катапульты — это проблема, и большие корабли тоже. — Бранд замялся, не зная, следует ли объяснять очевидное. Однако на совете не все были норманнами, и он решил, что лучше излагать прямо: — Понимаете, в морском бою размер вашего корабля так же важен, как... как каменная стена. Эти большие корабли во время бури в Атлантике не выдержат и часа, у них всегда слишком слабый киль. Но если один из них в закрытых водах встанет с вами борт к борту, все, что от них потребуется, это скинуть со своей высоты пару камней, и вы потонете. Они на несколько футов выше обычного корабля. Их команда защищена от всего, что вы сможете предпринять, но ваша палуба открыта для их стрел и дротиков. Они будут смотреть на вас сверху вниз. Вам придется кидать веревку с кошкой, чтобы залезть на их борт, а пока хоть кто-то из них жив, это невозможно. Корабли короля Олафа могут сражаться с ними на равных, но таких кораблей у Рагнарссонов в три раза больше, чем у нас. И команда на них, повторяю, лучшие бойцы Рагнарссонов. Только датчане, замечу, ни одного норвежца, — добавил Бранд не без гордости. — И при этом вовсе не безбородые мальчишки.

— Увы, — с сильным немецким акцентом произнес в наступившей тишине Бруно, — боюсь, что всем нам лучше разбежаться по домам.

Бранд сердито вспыхнул и потянулся через стол к руке Бруно, чтобы схватить и зажать ее в своей лапище, пока немец не запросит пощады. Бруно легко избежал захвата, даже не убрав с лица свою вечную улыбку.

Шеф стукнул по столу.

— Хватит. Благодарю тебя, Бранд, за твое сообщение. Граф Бруно, если ты намерен отправиться домой, мы продолжим без тебя. — Шеф на мгновенье вперил взгляд в Бруно, заставив того опустить глаза. — Граф просто пошутил. Он так же решительно настроен, как и все мы, покончить с этими бешеными собаками и восстановить в северных странах законность.

— Да, — сказал Герьольф, — но как мы это сделаем?

Шеф выставил вперед распрямленную ладонь:

— Это «бумага», — затем сжал руку в кулак, — это «камень», — и напоследок выставил два пальца, — это «ножницы». Ну, кто хочет сыграть со мной в эту игру? Граф Бруно, давай.

Голос Шефа звучал сильно и решительно, странно не сочетаясь с его болезненно-бледным лицом. Шеф был уверен, что способен повести за собой этих людей, способен даже достаточно хорошо читать их мысли, чтобы выиграть. Как поступит Бруно? Он не выберет «бумагу», это ясно. «Камень» или «ножницы»? Его собственный нрав подобен лезвию. Значит, он выберет «камень», считая, что другие похожи на него.

— Раз, два, три, — сосчитал Шеф. Игроки одновременно выбросили руки, Бруно сжатую в кулак, Шеф распрямленную ладонь. — «Камень» заворачивается в «бумагу», я победил.

Повтор, и на этот раз Бруно отвергнет «ножницы», которые победили бы в прошлый раз, откажется от «камня», который выбросил только что.

— Раз, два, три. — Распрямленная ладонь Бруно против двух пальцев Шефа. — «Ножницы» режут «бумагу», я опять победил. Ну да хватит... — Лицо Бруно начало темнеть из-за ухмылки Бранда. — Вы меня поняли. У них есть большие корабли, и катапульты, и обычные суда. Как сказал Бранд, большой корабль побьет обычный корабль. А что побьет большой корабль? Катапульта. А что бьет катапульту? Наш замысел — всегда противопоставлять нашу силу их слабости. Слушайте, сейчас я объясню вам...

* * *

Когда совет закончился, Шеф откинулся на спинку кресла, охрипнув от разговоров и все еще чувствуя слабость от потерянной крови. Бруно, приподнимаясь, изобразил церемонный поклон в направлении нахмурившегося Бранда, а затем прошел к концу стола.

— Ты проделал долгий путь с тех пор, как тебя пытались продать в рабство в Гедебю, — заметил он. Кивнул сидящему за спиной Шефа Карли. — Я вижу, твой юный дитмаршец все еще с тобой. Но оружие у тебя уже не то, что было тогда. Могу я взглянуть?

С необъяснимой неохотой Шеф повернулся назад, взял копье, стоящее у планширя, и протянул Бруно. Тот повертел реликвию в руках, осмотрел наконечник.

— Могу я спросить, где ты нашел это странное оружие?

Шеф рассмеялся.

— Слишком долго рассказывать. В коптильне. Мне сказали, что некогда оно принадлежало ярлу трондцев, какому-то Болли. Но я его никогда не видел. Не разговаривал с ним, — поправился он, вспомнив длинный ряд подвешенных трупов. — Ты мог заметить, что когда-то оно побывало в руках христиан. Посмотри, на краях наконечника есть кресты, когда-то там была золотая накладка. Но золото извлекли задолго до того, как я нашел копье.

Бруно повернул копье, осмотрел крестообразные выемки на лезвии. Он мягко и благоговейно погладил их. Через мгновенье он тихо сказал:

— Могу я спросить, как копье попало к тебе, если ты никогда не встречался с его владельцем? С этим Болли из Тронда? Ты его где-то нашел? Ты взял его у кого-то?

Шеф припомнил происшедшее в коптильне Эхегоргуна: как он отложил оружие, как Кутред его подобрал и вручил ему. Все-таки очень странно, что Бруно об этом допытывается. Не хотелось бы рассказывать ему всю историю.

— Скажем так, оно перешло ко мне. В то время оно никому не принадлежало.

— Однако оно хранилось у какого-то человека? Тебе его отдал какой-то человек?

«Оно хранилось у Эхегоргуна, — подумал Шеф. — А отдал мне его Кутред».

— Не совсем человек, — ответил он.

Бруно в свое время передали слова архиепископа Римберта: тот сказал, что святое Копье Лонгинуса и Карла Великого будет обретено благодаря вмешательству руки, не принадлежащей человеку. Сомнений больше не было. Наконец-то он держал в своих руках святую реликвию Императора. Бог вознаградил его за все испытания. Однако он стоял на палубе языческого судна, окруженный врагами. Как сказал ему малыш-дьякон? «Претерпевший же до конца спасется». До конца, а не почти до конца.

Настолько обычным голосом, насколько сумел, Бруно сказал, аккуратно ставя копье на палубу:

— Ясно, что это христианское оружие. Не обижайся, но я бы предпочел не оставлять его в руках того, кто более не христианин. Может быть, я его выкуплю у тебя, как мы выкупаем христианских рабов.

«Бранд тоже убеждал меня избавиться от этого копья, — подумал Шеф. — Странно».

— Нет, — сказал он, повторяя свой ответ Бранду. — Я считаю, что это хорошее оружие для победителя, и оно приносит мне удачу. Оно мне полюбилось. Я оставлю его у себя.

Бруно протянул копье Шефу, выпрямился и поклонился в сдержанной немецкой манере.

— Auf wiedersehen, herra, bis auf die schlacht. До свиданья, государь. До встречи в битве.

— Напыщенный ублюдок, — по-английски буркнул Кутред Квикке, глядя, как уходит Бруно.