Глава 11

Как огромная стальная ящерица, франкская армия вскоре после рассвета выползла из своего лагеря под Гастингсом. Вначале легкая кавалерия, сотнями, стальные шлемы, кожаные куртки и сабли; их обязанность — искать врага, держать фланги, входить в прорыв. Затем ряд за рядом лучники, верхом, как и все в этой армии, но готовые спешиться для боя, когда окажутся в пятидесяти ярдах от вражеской линии и начнут поливать ее стрелами из больших луков; их обязанность — остановить противника, заставить его поднять щиты, закрывать лица, присесть, чтобы защитить незакрытые ноги.

В центре тяжелая кавалерия — оружие, приносящее франкам одну победу за другой на равнинах Центральной Европы. Каждый воин в кольчуге и поножах, спину и живот защищает высоко поднятое седло, у каждого шлем и длинный меч, а сверх этого щит, длинное копье и стремена. Щит закрывает все тело, копье бьет поверх руки и из-под руки; в стремена воин упирается для удара. Мало кто мог держать в одной руке копье, в другой неподвижный щит и в тоже время нажатием ног и кончиками пальцев одной руки управлять боевым конем. Среди англичан таких людей не было. А те, кто мог, верили, что опрокинут любую пехоту, только бы она вышла из-за стен или сошла с кораблей.

Во главе основной колонны, перед девятьюстами всадниками, король Карл Лысый повернулся в седле и посмотрел на знамена, развевающиеся сразу за ним, на оставшийся под охраной лагерь, на корабли у берега. Последняя армия к югу от Хамбера идет им навстречу, беззаботная и неподготовленная, но собирается сразиться. Именно это ему и нужно: один решительный удар, предводители гибнут на поле или сдаются и передают ему бразды правления. Это должно было произойти раньше, после разгрома этого храброго, но глупого Альфреда. И теперь расцвет его правления совсем близок.

Сейчас как раз вовремя. Может даже, чуть поздно. Сегодня или завтра все решится. Карл понял, что дождь мешает ему смотреть вдаль, тучи идут с пролива. Он повернулся, подозвал англичанина-предателя вместе с переводчиком.

— Вы живете в забытой богом стране, — сказал он. — Когда кончится этот дождь?

Альфгар посмотрел на обвисшие знамена, заметил небольшой ветер с юго-запада, подумал про себя, что дождь может зарядить на неделю. Но король не это хочет услышать, понимал он.

— Я думаю, скоро, — сказал он. Король хмыкнул, пустил вперед коня. Армия медленно двинулась по неубранным полям, влажная почва превращалась в грязь, авангард оставлял широкую черную полосу в зелени.

* * *

В пяти милях к северо-западу, с вершины небольшого холма чуть южнее Кальдбек Хилла, Шеф наблюдал за приближением армии франков. На повозке, запряженной быками, было установлено его знамя — Молот и Крест по диагонали друг к другу. Он знал, что разведчики уже заметили его и доложили об этом королю Карлу. Шеф с армией подошел в сумерках накануне, после того как легкая кавалерия франков отступила к своему лагерю. Его люди — мужчины и женщины — заняли позиции ночью. Рядом с ним почти никого не было. Такой битвой он больше руководить не может. Вопрос в том, сможет ли его армия действовать точно по плану — и действовать так после того, как отряды утратят связь друг с другом и с ним.

Одно Шеф знал точно: в его армии гораздо больше людей, чем ему известно. Весь день накануне он принимал небольшие группы людей, направлявшиеся к полю битвы: крестьян с копьями, дровосеков с топорами, даже мрачных углежогов с нагорья, призванных королем Альфредом. Всем говорили одно и то же. Не стойте на месте. Не образуйте линию. Ждите в укрытиях. Нападайте, когда увидите возможность. Простой приказ, и они принимали его с радостью, тем более что приказ отдавал сам король.

Но дождь, думал Шеф. Поможет он или помешает? Скоро он узнает.

Первый выстрел прозвучал из полусожженной деревни. Пятьдесят легких франкских кавалеристов ушли в сторону от направления движения армии и пересекли линию прицела катапульты «Точно в цель». Осви нажал на рычаг, почувствовал отдачу, увидел, как пролетела полмили большая стрела. И точно попала в цель, тесную группу всадников. И тотчас же расчет — семеро мужчин и четыре женщины, бросился перезаряжать. Тридцать ударов сердца — и катапульта снова готова к стрельбе.

* * *

Командир всадников увидел своего человека на земле, пронзенного стрелой, и удивленно прикусил губу. Осадные машины в открытом поле? Но ответ ясен. Растянуться, не представлять единой цели, напасть. Стреляли справа, с открытого фланга. Командир повернул коня, отдал приказ, его люди поскакали по полю.

Но густые живые изгороди, предназначенные для того, чтобы не пускать на поля скот, заставили их двигаться по затопленной аллее. И когда они проскакали, из-за колючих ветвей выглянули лица. С расстояния в десять футов самострелы послали короткие стрелы в кожаные спины. Выпустив стрелу, человек поворачивался и убегал, не глядя даже, попал он или нет. Через мгновение верхом на ждавших пони лучники уже скакали в укрытие.

— У Ансье неприятности, — заметил командир другого отряда, наблюдая за усиливающейся суматохой. — Засада. Мы зайдем сзади и зажмем их между нами. Дадим им урок: больше не будут пробовать.

Он повел своих людей в обход, но тут послышался глухой звук и ужасный крик сзади: большая стрела ниоткуда пронзила бедро всаднику, пригвоздив его к мертвой лошади. Не из засады. Откуда-то с другой стороны. Командир поднялся в стремени, оглядывая неподвижную местность. Увидеть хоть что-то и напасть. Деревья, поля неубранной пшеницы. Повсюду живые изгороди. И в этот момент стрела, посланная из самострела — лучник укрывался за изгородью в ста пятидесяти ядах, — попала ему прямо в лицо. Снайпер, браконьер из Диттона, не стал вставать и убегать. Через десять ударов сердца он был уже в двадцати ярдах, полз, как угорь, по наполовину затопленной канаве. Он уже обнаружил, что скрученная и натертая воском тетива из кишок не страдает от влаги. Всадники остановились в нерешительности, потом поскакали туда, откуда, как им показалось, стреляли, и тут выстрелил другой снайпер.

Медленно, без рогов и труб, как зубчатое колесо, постепенно натягивающее веревку, двадцать различных засад вступили в действие.

* * *

Со своего наблюдательного пункта на холме Шеф видел главную часть армии франков, которая продолжала двигаться вперед. Но теперь она продвигалась медленно, шагом, со многими остановками. Она не шла без прикрытия с флангов. А на флангах долго ничего не было видно. Иногда из-за рощи или сожженной деревни показывались всадники. На что они нападали, за чем гнались, было неясно. Потом, напрягая зрение в мелком дожде, Шеф увидел с одной стороны движение: пара лошадей, скачущих галопом, за ними одна из катапульт-толкателей, расчет на пони длинной цепочкой сзади. Осви и «Точно в цель» уходят с одного конца деревни, а в другой въезжают франки; но их фланговый удар задержался из-за выстрелов с другого направления. Катапульта исчезла за подъемом. Через несколько секунд она снова развернется, будет снята с передка, заряжена и сможет посылать смертоносную стрелу в любую цель на расстоянии в полмили.

Стратегия Шефа зависела от трех обстоятельств. Во-первых, от знания местности: только те, кто живет здесь, пашет и охотится, знает каждую проходимую тропку, безопасные пути отхода. В каждом отряде находился местный житель, мужчина или мальчик. Остальным местным жителям велено было скрыться в убежищах на площади в двадцать квадратных миль, не вступать в бой, но, если понадобится, служить проводниками и передавать сообщения. Во-вторых, от дальности стрельбы катапульт-толкателей и новых самострелов. Их не так быстро можно перезарядить, но даже стрела из самострела пробивает кольчугу на расстоянии в двести ярдов. И стрельба велись людьми, лежащими в укрытиях.

Но наиболее важной частью стратегии Шефа было осознание того, что битву можно выиграть двумя путями. Все битвы, в которых он участвовал до сих пор, все битвы вообще в западном мире на протяжении столетий выигрывались одним путем. Ударом. Созданием боевых линий и столкновением, пока одна из линий не дрогнет. Линию можно прорвать топорами и мечами, как предпочитали викинги; конями и копьями — во франкском стиле; камнями и стрелами — по введенному Шефом методу. Прорыв линии означает выигрыш битвы.

Но есть и совершенно новый путь к победе. Без линии, без сильного удара. Разрывать армию врага на части, изводить ее, наносить потери стрельбой с расстояния. Но только непрофессиональное и не воинственное войско Шефа могло это сделать: у прирожденных воинов все их привычки против такого способа. Территория не важна. Ее можно отдавать. Храбрость в поединке лицом к лицу не важна. Больше того, она признак поражения. Не должно быть и обычных средств повышения боевого духа: рогов, боевых песен, криков командиров, а больше всего — ощущения рядом стоящего товарища. В такой битве легко дезертировать, спрятаться в укрытии, появиться, когда все будет кончено. Шеф надеялся, что его отряды смогут прикрывать друг друга; они разбились на группы человек по пятьдесят: катапульта, двадцать самострелов, несколько алебардистов. Но природа такой битвы в том, что они могут разъединиться. Соединятся ли потом снова?

Вспоминая упрямые нападения йоркширских крестьян, когда армия Пути в снегу уходила из Йорка, Шеф думал, что смогут. Мужчины и женщины видят землю, которую защищают, видят неубранные поля, сгоревшие амбары, вырубленные сады. Для детей бедняков пища и земля священны. Они помнят слишком много голодных зим.

Глядя на то, как разворачивается битва, Шеф испытывал странное ощущение — не свободы вообще, а свободы от забот. Он теперь только отдельное колесико. Колесики поворачиваются, когда натягивают веревку. Но они не думают обо всей машине. Она может работать, может сломаться, а колесико ничего не может с этим сделать. Оно может только исполнять свою роль.

Он положил руку на плечо стоявшей рядом Годивы. Та искоса посмотрела на его изуродованное, измученное лицо и позволила ему оставить руку на месте.

* * *

Король Карл, все еще продвигавшийся вперед, к холму Колдбек, за которым видел знамя своего неуловимого противника, в двадцатый раз поднял руку, останавливая продвижение. К нему подскакал всадник на легкой лошади, дождь промочил его насквозь, прошел сквозь кожу куртки и шерсть.

— Ну, Роже?

Всадник в отвращении покачал головой.

— Как будто пятьдесят рукопашных одновременно. Никто не стоит перед нами. Мы гоняемся за ними и прогоняем. Но когда перестраиваемся и начинаем отходить, они снова нападают на нас — и не только спереди, но и сзади.

— А что произойдет, если мы просто двинемся вперед? Вот туда. — Король указал на флаг в миле.

— Они нас перестреляют по дороге.

— Но нам всего лишь проскакать милю. Ну, хорошо, Роже. Учи этих негодяев с их луками, сколько можешь. Но прикажи своим людям продвигаться в линии параллельно с главной частью армии. Когда прорвем центр, сможем повернуть и заняться флангами.

Повернувшись, король поднял копье и указал им вперед. Его всадники хрипло закричали и пустили лошадей рысью.

* * *

— Они идут, — сказал Шеф Альфреду, стоящему рядом с Годивой. — Но почва мягкая, и они приберегут скорость для последнего рывка. — Всего человек пятьдесят окружало троих предводителей, в основном вестники, но Шеф оставил при себе одну катапульту-кидатель, тяжелую, неподвижную машину, с ее расчетом.

— Камни-лебеди, — приказал он.

Радуясь возможности двигаться после часов бездеятельности, расчет — мужчины и женщины — занял свои места. Сегодня им тоже предстояло сыграть только одну роль. Еще в самом начале испытаний английские катапультеры обнаружили, что если на камнях, которые бросают их машины, сделать бороздки, то камни в полете испускать странный высокий звук, похожий на крик лебедя. И соревновались для забавы, чей камень громче. И теперь Шеф собирался отдать своим разбросанным войскам сигнал, который услышат все.

Расчет подготовил машину, зарядил, выстрелил. Пустив камень, с его вызывающим дрожь свистом, в одну сторону, тут же повернули машину, пустили второй камень. Отряды с катапультами, выпускающими стрелы, и лучниками, скрывавшиеся перед наступающим войском франков в засаде, услышали сигнал, подцепили машины, отъехали назад и впервые за день присоединились к своему предводителю. Они появлялись один за другим. Шеф оттаскивал повозки, которые поставил на вершине, в промежутки между ними расставлял машины, в повозках размещал лучников. Все машины, люди, лошади стояли не дальше пяти ярдов друг от друга, конные упряжки ждали наготове.

Шеф ходил взад и вперед по линии, повторяя приказ.

— Три выстрела с каждой катапульты, не больше. Начинайте стрелять на максимальном удалении. Один выстрел из самострелов — по приказу.

* * *

Король Карл достиг основания холма; настроение его, несмотря на дождь, улучшилось. Враг постарался задержать его, извести своими засадами, а теперь рассчитывает, что подъем и грязь ослабят натиск. Но легкие кавалеристы сделали свое дело, справились с засадами. И англичане все еще недооценивают силу удара тяжелой франкской кавалерии. Пришпорив лошадь, король погнал ее вверх на рыси, переходящей в галоп, и его тут же обогнали телохранители.

Рявкнули катапульты, черные линии прочертили воздух, ударили в покрытые металлом тела поднимавшихся на холм. Но те продолжали подниматься. Наверху снова повернули рычаги. Снова музыкальные ноты, полосы, крики боли людей и лошадей, задние ряды топчут упавших. Странно, подумал Карл, увидев перед собой препятствие. Баррикада, но никаких щитов, никаких воинов. Неужели они думают остановить его одним деревом?

* * *

— Стреляйте! — крикнул Шеф, когда передний ряд кавалеристов достиг метки, обозначенной им еще утром. И сразу ревом, достойным Бранда, так что заглушил щелчки тетив самострелов: — Бегите! Подцепляйте и бегите!

В мгновения противоположный склон холма заполнился лошадьми, впереди скакали лучники, катапульты за секунды присоединяли к передкам, и они тоже начинали уходить. Годива, остававшаяся в числе последних, вдруг повернулась, сорвала флаг с молотом и крестом, ударила свою кобылу и поскакала, и флаг тащился за ней, как женский шлейф.

* * *

Со сверкающими взорами, нацелив копья, франкские кавалеристы взлетели на вершину, готовые разнести противника. Несколько кавалеристов ввели коней в щели между повозками, развернулись, их кони встали на дыбы, чтобы ударить стальными копытами воинов, которые должны ждать здесь.

Никого. Повозки. Отпечатки копыт. Одна-единственная осадная машина, катапульта-кидатель, брошенная Шефом. Все больше и больше всадников проезжали в бреши, наконец спешились и растащили преграду. Король смотрел на прочный деревянный столб, с которого Годива сорвала флаг с молотом и крестом. И тут издевательски этот флаг снова поднялся — на другой вершине холма, за путаницей леса и оврагом, на расстоянии в долгую полумилю. Некоторые горячие головы пришпорили коней и поскакали туда. Резкие окрики остановили их.

— У меня есть нож, чтобы резать мясо, — сказал король своему констеблю Годфруа. — Но передо мной поставили суп. Жидкий суп. Мы вернемся в Гастингс и подумаем.

Его взгляд упал на Альфгара.

— Мне кажется, ты сказал, что дождь прекратится.

Альфгар ничего не ответил, посмотрел в землю. Карл снова посмотрел на прочный столб, с которого сняли флаг с молотом и крестом. Ткнул в него пальцем.

— Повесить английского предателя, — приказал он.

— Я предупредил вас о машинах, — закричал Альфгар, когда его схватили крепкие руки.

— Что он говорит? — спросил один из рыцарей.

— Не знаю. Какой-то английский вздор.

* * *

На холме в стороне от маршрута франков совещались Торвин Гейрульф и Фарман.

— Ну, что вы думаете? — спросил Торвин.

Гейрульф, жрец Тюра, летописец сражений, покачал головой.

— Это что-то новое. Совершенно новое. Никогда ни о чем подобном не слышал. Я спрашиваю: кто вкладывает это ему в голову? Кто, кроме Отца Воинов? Он сын Отина. А такие люди опасны.

— Не думаю, — возразил Торвин. — И я разговаривал с его матерью.

— Мы знаем, что ты рассказал нам, — сказал Фарман. — Но не знаем, что это означает. И если у тебя нет лучшего объяснения, я вынужден согласиться с Гейрульфом.

— Пока еще не время принимать решение, — сказал Торвин. — Смотрите, снова движение. Франки отступают.

* * *

Шеф с тяжелым предчувствием смотрел, как тяжелая кавалерия поворачивает и начинает спускаться с холма. Он надеялся, что они снова начнут наступать, понесут еще потери, утомят коней и сами устанут. Но если они сейчас отступят, то смогут добраться до своей базы и придут в другой день. Инстинктивно он понимал, что нерегулярная армия не может одного — защищать территорию. Он и сегодня не пытался это делать, а франкский король не теснил его, уверенный, что обе стороны хотят традиционного столкновения боевых линий. Но должен же существовать способ заставить его нападать. Незащищенное население всей южной Англии оказывается в руках короля.

Ему нужна победа сегодня. Чтобы достичь большой цели, нужно идти на большой риск. К счастью, отступающая армия уязвима в одном отношении, в котором неуязвима наступающая. До сих пор едва половина сил Шефа участвовала в сражении. Время призвать остальных. Созвав парней-посыльных, Шеф начал отдавать приказы.

* * *

На влажных склонах холмов, поднимающихся в море низин, франкские легкие кавалеристы учились осторожности. Они больше не передвигались тесными группами, представляющими легкие цели.

Напротив, теперь они прятались в укрытиях, передвигались только по необходимости и то коротким галопом. У тропы в мокрой роще одна такая группа насторожилась, услышав топот бегущих ног. Когда мимо пробежал босоногий парень, занятый только своим донесением, один из всадников догнал его и свирепо рубанул саблей.

— Он безоружный, — сказал один из франков, глядя на окровавленное тело в промокшей от дождя траве.

— Его оружие в голове, — ответил сержант. — Пошли дальше.

Брат парня, бежавший за ним в пятидесяти шагах, застыл на время за рябиной, покрытой яркими ягодами, следя за всадниками. Потом ускользнул в поисках мстителей.

Франкские лучники до сих пор ничего не делали, только выдерживали редкие выстрелы; у них самих тетивы давно намокли и стали бесполезны.

— Смотрите. — Лучник указал на отряд всадников, отходивших по полю. Один из них неожиданно наклонился и упал с лошади. И лучники, сидя за разбитым амбаром, увидели, как какая-то фигура неожиданно выскользнула из-за живой изгороди, села на пони и поскакала незримо для своих жертв. Но прямо в руки к лучникам. Когда она на всем скаку выскочила из-за угла амбара, два лучника ударили пони в грудь короткими мечами и схватили стрелка, а пони упал.

— Что это за работа дьявола? — спросил один, разглядывая самострел. — Смотрите, лук, стрелы. А этот пояс для чего?

— Да наплевать на пояс, Гийом, — закричал его товарищ. — Смотри, это девчонка! — Лучники уставились на маленькую фигуру в короткой юбке.

— Женщины стреляют из укрытия в мужчин, — сказал Гийом. — Ну, ладно. У нас есть время преподать ей урок. Пусть помнит, когда отправится в ад.

Солдаты столпились вокруг дергающейся, сопротивляющейся фигуры, а в это время десяток кентских крестьян подобрались поближе, держа наготове топоры и резаки. Против всадников в кольчугах они бы не устояли. Но с простыми ворами и грабителями привыкли иметь дело.

Теряя людей и лошадей, большая стальная ящерица медленно ползла назад к базе.

Король Карл, погрузившись в размышления, не замечал, что его армия остановилась, пока почти не наехал на собственных лучников. Он остановился, посмотрел. Сержант поймал его стремя, указал: — Сир, они перед нами. И на этот раз стоят.

* * *

Деревенский староста, которого отыскал Шеф, был уверен, что шедший весь день дождь и проход тысяч лошадей превратят ручей между Бридом и Бульверитом в трясину. Шеф решил рискнуть и поверить ему. Его посыльные прошли — почти все. Расчеты катапульт-кидателей со своими тяжелыми машинами подошли с флангов, где до сих пор ждали в бездеятельности под охраной алебардистов. Расчеты подготовили орудия, выстроили их линией в сто пятьдесят ярдов по фронту на расстоянии пяти ярдов друг от друга.

Маршал Осмод, всматриваясь в дождь, определил, что авангард франков достиг первого рубежа. Он отдал приказ, двадцать брусьев устремились в воздух, пращи завертелись, каменный дождь обрушился с неба.

* * *

Лошадь Карла встала на дыбы, когда мозг одного из лучников брызнул ей в морду. Другой конь, со сломанной ногой, кричал и бил копытами воздух. Не успел первый залп упасть, как в воздух поднялся другой. На мгновение франкская армия, снова и снова испытывающая неожиданности, была близка к панике.

Карл проехал вперед, выкрикивая приказы, не обращая внимания на нацеленные в него выстрелы. Властно послал вперед лучников. За ними, следуя его примеру, медленной рысью двинулись его тяжелые всадники. Прямо в трясину, в которую превратился ручей.

Самого Карла два графа-адъютанта стащили с увязшего коня. Его люди выбирались, некоторые уже спешившись, другие еще верхом, и пытались добраться до машин, посылающих на них нескончаемый град камней. Их встретила линия воинов в странных шлемах, размахивавших огромными топорами, похожими на инструмент дровосека. Лишенные стремительности, к которой привыкали с рождения, франкские рыцари вынуждены были останавливаться и сражаться лицом к лицу. Медленно рослые воины в кольчугах начали теснить своих меньших противников со странным вооружением. Почти к самой линии машин, которую должны были защитить алебардисты.

С боков протрубили рога. Выбираясь из трясины, Карл насторожился, ожидая последней отчаянной контратаки. Но враги, напротив, повернули — все разом — и бежали. Бежали без стыда, как зайцы. Оставили свои машины победителям.

Отдуваясь от напряжения, Карл понял, что у него нет никакой возможности захватить эти штуки. И сжечь невозможно.

— Изрубите их, — приказал он. Лучники с сомнением смотрели на прочные брусья. — Перерубите веревки. Сделайте что-нибудь!

— Они потеряли совсем немного, — сказал один из графов. — И убежали, как трусы. Оставили свое оружие.

— Зато мы потеряли много, — ответил король. — А сколько мечей и кольчуг оставили? Приведите мне коня. Если вернется хотя бы половина тех, что вышли из лагеря, нам повезет.

Да, подумал он. Но мы прошли. Сквозь все ловушки. А у половины, оказавшейся в безопасности за оградой, будет новая возможность.

И тут, словно подбадривая его, дождь начал стихать.

* * *

Гутмунд Алчный, идя по проливу только на веслах, не обращал внимания на дождь и приветствовал плохую видимость, которую дождь принес с собой. Если нужно высаживаться, он предпочитал делать это неожиданно. К тому же в дождь или в туман есть возможность получить информацию. Стоя на носу переднего корабля, он указал влево, отдал приказ усилить гребки. Через несколько мгновений корабль поравнялся с шестивесельной рыбацкой лодкой, экипаж которой смотрел в страхе. Гутмунд снял с шеи подвеску — молот, показал ее, увидел, как страх сменяется настороженностью.

— Мы пришли сражаться с франками, — сказал он, используя норвежско-английскую смесь, принятую в лагере Пути. Рыбаки еще больше успокоились, обнаружив, что понимают его.

— Вы опоздали, — ответил один из них. — Они сражаются сегодня.

— Тебе лучше подняться на борт, — сказал Гутмунд.

Слушая рассказ рыбака, он чувствовал, как ускоряется его пульс. Принцип успешного занятия пиратством — высаживаться там, где самая слабая защита. Он снова и снова уточнял: французскую армию видели сегодня утром уходящей из лагеря. Она оставила охрану в лагере и у кораблей. Добыча со всей местности, включая Кентербери, в слабо охраняемом лагере. Рыбак не надеялся, что его соотечественники победят. Однако, сказал себе Гутмунд, если его друг и ярл потерпит поражение, не повредит, если он сам ограбит победителя. К тому же удар в тыл может послужить хорошим отвлечением. Он снова повернулся к рыбаку и задал множество новых вопросов. В заливе ли флот? Как расположен лагерь? На холме? Каковы подходы к нему? Крутые склоны или есть тропа?

Под непрерывным дождем флот Пути, гребцами на котором были уцелевшие прикованные воины из армии Рагнарсонов, входил в узкое устье реки под Гастингсом и лагерем.

— Вы хотите без лестниц преодолеть ограду? — с сомнением спросил один из рыбаков. — Она высотой в десять футов.

— У нас для этого кое-что есть, — ответил Гутмунд, показывая на шесть онагров, закрепленных на палубах.

— Их тяжело будет тащить, — сказал рыбак, глядя в ту сторону, куда направлялись корабли.

— Носильщиков у меня хватит. — По приказу Гутмунда его люди по одному отвязывали пленников, воинов Рагнарсонов, и снова приковывали их к брусьям онагров.

Когда берег заполнился людьми, Гутмунд решил обратиться к ним с ободряющей речью.

— Добыча, — сказал он, — много добычи. Взято в христианских церквях, отдавать не нужно. Может, поделимся с ярлом, если он победит сегодня. А может, не поделимся. Пошли.

— А как же мы? — спросил один из прикованных.

Гутмунд внимательно взглянул на него. Огвин из Швеции. Очень хороший воин. Угроз не боится. А ему нужно, чтобы эти люди действовали изо всех сил.

— С вами вот что, — ответил он. — Если мы победим, я вас отпущу. Если проиграем, оставлю вас прикованными к машинам. Может, христиане проявят к вам милосердие. Честно?

Огвин кивнул. Пораженный неожиданной мыслью, Гутмунд повернулся к черному дьякону, создателю машин.

— А ты? Будешь сражаться за нас?

Лицо Эркенберта вытянулось.

— Против христиан? Посланцев папы, святого отца, которых я сам и мой хозяин призвали сюда, чтобы изгнать язычников? Я скорее стану мучеником, чем...

Кто-то потянул Гутмунда за рукав: один из немногих рабов из Йоркского собора, переживших и приступы ярости Айвара, и жестокое обращение Эркенберта.

— Мы справимся, хозяин, — прошептал он. — С радостью.

Гутмунд взмахом руки приказал выступать. Впереди пошел он сам с рыбаком — на разведку, дальше люди Рагнарсона тащили свою ношу. Медленно, по-прежнему под дождем, шесть онагров и тысяча викингов заняли позицию в четырехстах ярдах от ограды франкского лагеря. Гутмунд неодобрительно покачал головой, видя, что на стороне, обращенной к морю, нет даже часовых. А может, они просто ушли в укрытие от дождя и слушают отдаленный гул битвы.

Первые снаряды из онагров не долетели, ударили в землю в десяти футах от основания ограды. Рабы возились у рычагов, чуть подняли рамы. Следующий залп двадцатифутовых камней уничтожил ограду на протяжении в двадцать футов. Гутмунд решил не ждать еще одного залпа. Его армия бегом устремилась в брешь. Изумленные франки, в основном лучники, с бесполезными отсыревшими тетивами, увидели тысячу опытных воинов, готовых сражаться в рукопашной, повернули и бежали все до одного.

* * *

Через два часа после высадки на берег Гутмунд выглядывал из ворот франкского лагеря. Весь его опыт подсказывал: разделить добычу, бросить бесполезные машины и уходить в море, пока не пришли мстители. Но тут он увидел возвращавшуюся армию. Она удивительно похожа на армию побежденную. А если это так...

Он повернулся, выкрикивая приказы. Его переводчик Скальдфинн, жрец Хеймдалля, удивленно посмотрел на него.

— Ты рискуешь, — сказал он.

— Ничего не могу сделать. Помню, что говорил мне дедушка. Всегда пинай лежачего.

* * *

Когда его люди увидели знак молота над своим казавшимся им безопасным лагерем, Карл Лысый понял, что армия его дрогнула. Все солдаты и лошади промокли, замерзли, устали. Они выбирались из рощ и изгородей, снова выстраиваясь, и видели, что половина осталась лежать на мокрых полях. Мертвыми или ждущими смерти от ножа крестьян. Лучники весь день были только пассивной целью. Даже сердце армии, тяжелые кавалеристы, потеряли треть состава на скользких склонах и в трясине, а у них так и не было возможности проявить свое мастерство. Ограда перед ними казалась невредимой, и на ней множество людей. Никто не хотел идти на приступ.

Чтобы сократить потери, Карл встал в седле, поднял копье и указал на корабли, вытащенные на берег или стоящие на якоре. Его люди мрачно изменили направление движения, пошли к берегу, на который высадились несколько недель назад.

Но когда они один за другим выходили на берег, из-за поворота показались драккары, на которые вернулись экипажи. Выстроились, повернулись, преградили выход в море. А с ограды один из онагров сделал пробный выстрел. Камень упал в серую воду рядом с королевским кораблем «Dieu Aide». Онагры начали разворачиваться.

* * *

Глядя на заполненный людьми берег. Шеф понял, что насколько франкская армия сократилась, настолько его выросла. Толкатели и самострелы, как он и ожидал, все на месте, их вряд ли меньше, чем было вначале. Подходили тяжелые кидатели с того места, где их оставили франки. Они не повреждены, их торопливо снабдили новой оснасткой и теперь тащат руки сотен добровольцев. Только алебардисты потеряли некоторое количество людей. Но на их место пришли тысячи, буквально тысячи разгневанных крестьян, сжимающих топоры, серпы и копья. И если франки нападут, им придется идти вверх по холму. На уставших лошадях. Под непрерывным огнем.

Шеф неожиданно вспомнил свой поединок с гадгедларом Фланном. Если хочешь отправить человека — или армию — на Настронд, Берег Мертвецов, брось над головой копье в знак того, что эти люди отданы Отину. Тогда пленников брать не будут. И в сознании его прозвучал голос, ледяной голос Отина из его видений.

— Начинай, — сказал этот голос. — Заплати мне долг. Ты все еще не носишь мой знак, но разве тебе не говорили, что ты принадлежишь мне?

Как во сне, Шеф подошел к катапульте Осви — «Точно в цель», — заряженной и нацеленной в центр франкской армии, толпящейся в смятении внизу. Посмотрел на кресты на щитах, вспомнил орм-гарт. Несчастного раба Мерлу. Свои собственные муки от рук Вульфгара. Спину Годивы. Сиббу и Вилфи, превратившихся в пепел. Распятия. Руки его действовали сами, готовясь выпустить снаряд на головы франков.

Снова заговорил голос внутри, голос холодный, как ледник.

— Начинай. Отдай мне христиан.

Неожиданно рядом с ним оказалась Годива, положила руку ему на рукав. Она ничего не сказала. Но он взглянул на нее и вспомнил отца Андреаса, который сохранил ему жизнь. Своего друга Альфреда. Отца Бонифация. Бедную женщину на лесной поляне. Осмотрелся, как в тумане, увидел, что вокруг, словно ниоткуда, появились все жрецы Пути, все смотрят на него с серьезными и внимательными лицами.

Глубоко вздохнув, отошел от катапульты.

— Скальдфинн, — сказал он. — Ты переводчик. Спустись вниз и предложи франкскому королю сдаться под угрозой смерти. Я сохраню им жизнь и дам возможность вернуться домой. Но не больше.

И снова услышал голос, но на этот раз заинтересованный голос путника в горах, этот голос он впервые услышал над шахматной доской богов.

— Хорошо сделано, — сказал этот голос. — Ты победил искушение Отина. Может, ты и правда мой сын. Но кто знает собственного отца?