Глава 4

Интебу сделалось дурно сразу же, как только челны вышли в море. Неуклюжие лодки качались на волнах, вертелись, в них натекала вода. Кроме небольшого количества груза, каждый коракль мог поднять двух человек, самое большее трех. Эсон с Эйасом скоро приноровились к своенравному суденышку, хотя поначалу только кружили на месте, взбивая воду неуклюжими движениями коротких весел, посмеиваясь над собственной неловкостью. Интеб даже не прикоснулся к веслу; едва утлое суденышко удалилось от берега, внутренности египтянина возмутились, и его вывернуло наизнанку. После этого пользы от него было не более чем от груза, он валялся в луже на дне, и гребцы иногда даже опирались на него ногами. Ему было все равно. Пусть боль... пусть даже смерть, что угодно, только не эта непрекращающаяся дурнота. Небо над головой дергалось и кружилось, и он закрыл глаза, чтобы только не видеть этого.

На переход с Острова Мертвых к западной оконечности Острова Йерниев ушла большая часть дня, несмотря на то что они вышли в море с рассветом. А потом суденышки медленно потянулись вдоль берега на восток: пришлось плыть еще несколько дней, только в сумерках выбираясь на берег, чтобы поесть и переночевать. Распоряжались в пути старики, и они останавливались, наверное, там же, где это делали прежде из поколения в поколение, — в основном на уединенных пляжах, отгороженных от суши высокими утесами: к ним и подойти можно было только со стороны моря. Скрытность в природе альбиев: они не то чтобы кого-нибудь опасались, просто предпочитали всегда идти своей дорогой.

Дни незаметно сменяли друг друга, после тяжелых дневных трудов люди в изнеможении проваливались в глубокий сон. Даже Интеб потерял счет дням. Но как-то сразу после полудня они свернули к берегу возле устья большого ручья.

— Что случилось? — Эсон окликнул Лера, с помощью дочери выбиравшегося из своего коракля.

— Все, высаживаемся на сушу. Наш дом неподалеку.

Торопливо разгрузили коракли и перевернули их, поклажу разделили между детьми и девушками помоложе. А когда весь груз был распределен, старики и женщины подняли суденышки, чтобы нести их дальше на себе: фигуры людей исчезали под ношей. Эйас хотел взять коракль, но ему не дали — все-таки свое. Цепочкой они направились по едва различимой тропе вдоль ручья к черной стене леса.

С самого утра собирался дождь, и низкое небо опускалось все ниже и ниже к верхушкам деревьев, пока наконец самые верхние ветви не исчезли в тумане. Мрачные чужие деревья с плоскими заостренными листьями. Густые заросли дуба сменялись буковыми рощами, иногда среди темных стволов белыми копьями поднимались березы. Тропа от ручья направилась вверх по травянистому склону, по впадинам и буграм она повела их от болотистого берега к непроходимому лесу. Люди шли вперед не останавливаясь, терпеливо сгибаясь под грузом; тем временем тропа забирала все выше. В одном месте ручей небольшим водопадом стекал с каменного уступа в бурлящую стремнину. Здесь подъем стал крутым, и коракли пришлось передавать из рук в руки. Наверху земля вдруг стала иной: бесконечный лес сменился лугами и низинами. Тропа сделалась более четкой, и в воздухе запахло дымком, но разглядеть что-либо было сложно — туман превратился в дождь. Путники шлепали по лужам, скоро все промокли и замерзли.

Уже в сумерки из тумана вынырнул первый из огромных курганов, горой вздымавшийся посреди ровного поля. Это погребальное сооружение величиной значительно превосходило те, что остались на Острове Мертвых. Цепочка идущих обогнула курган, за ним показался другой — и тут впервые появились дома. Их острые соломенные крыши начинались почти от самой земли, от невысокого земляного вала. Плетеные и обмазанные глиной стены опирались на не очищенные от коры дубовые бревна. Позади домов находились небольшие возделанные поля, обнесенные невысокими каменными стенами. Из отверстий, оставленных под коньками крыш, клубился дымок. Путники приближались к домам, и кто-то тонко и отчетливо просвистел, странной трелью закончив последнюю ноту. По этому сигналу в дверных проемах появились люди, вышедшие встречать прибывших. Цепочка стала редеть, без прощальных возгласов каждый направлялся своим путем. Эсон остановился, дожидаясь Найкери и Лера.

— А далеко ли отсюда копь? — спросил он.

— Ликосова? Не очень, — ответила Найкери. — Можно сходить туда и обратно за половину дня.

— Пусть нам покажут дорогу.

— Утром. Сегодня поздно, и дождь идет. Вам придется провести там всю ночь — без крыши над головой.

— Мы хотим идти прямо сейчас.

— Это ты хочешь, — возразил Интеб, чихавший и потиравший пальцами нос. — Сюда мы добирались так долго, что еще одна ночь ничего не изменит. А меня лично мысль о жарком очаге только радует.

Сам Эсон отправился бы немедленно — если б только знал дорогу до копи. Однако спутники возражали, он не стал принуждать их и, почти не противясь, позволил отвести себя к дому Лера, одному из самых больших в поселке. Чтобы войти в низкую дверь, микенцу пришлось пригнуться. Очаг уже горел, на углях булькал глиняный горшок. Они опустились на низкие скамейки — поближе к огню, чтобы просохнуть. Тем временем к ним подошла старуха с мисками, полными каши. Варево оказалось безвкусным, но насыщало и грело своим теплом, и миски скоро опустели. Лер хлебал кашу вместе со всеми, а потом сидел, раскачиваясь, обратив к теплу очага незрячее лицо. Покончив с едой, он велел принести пива, и из ямы в земле извлекли большой закупоренный кувшин. Зачерпнув из него себе и осушив чашу, Лер знаком предложил всем последовать своему примеру. В кувшине оказалось кислое молоко, острый вкус его отдавал горечью, однако напиток пьянил подобно вину. Здесь, в своем доме, утопив в пиве свои печали, Лер вновь, казалось, стал тем мужем, каким он был когда-то.

— Ты пойдешь к копи утром, — проговорил Лер. — Когда-то она была нашей, но Ликос принес многие дары, и мы разрешили ему пользоваться ею. Теперь мы снова будем работать там, в этой земле есть и медь.

— Нет, — без колебаний возразил Эсон. — Она принадлежит Микенам. Ты сам только что сказал это.

— Зачем тебе сейчас этот металл? У тебя нет отроков, чтобы работать, — многие из них убиты, и трудно будет теперь отыскать согласных на такое дело.

— Но раз Ликос сумел — смогу и я.

Лер зло ухмыльнулся, по собственной слепоте позабыв, что другие еще не разучились видеть.

— Тебе не все известно. Отроков Ликосу подыскивал я, это были дети донбакшо, они обитают в самом лесу. От нас им нужны топоры — чтобы расчищать свои поля. А за мальчиков Ликос дал мне золотую чашу, и не только ее. Ты принес с собой золотую чашу?

— Ты получишь чашу, получишь больше, помоги только найти отроков.

— Хотелось бы мне сперва подержать эту чашу. Пусть глаза мои не видят, но пальцы сумеют ощутить ее вес. Когда ты дашь мне прикоснуться к ней?

— Скоро.

Опьяневший Лер, покряхтывая от удовольствия, шарил под скамьей. Наконец он нащупал желаемое: топорище для боевого топора из твердого дерева, а потом и сам двусторонний каменный топор, аккуратно высверленный посредине.

— Вот топор, боевой топор, такие мы продаем йерниям. Они не знают, где можно найти этот редкий камень. Йерниям не сделать такого. А этот даже заслуживает того, чтобы прихватить его с собой на тот свет. Вот, видишь сам, какой он острый. Топор мой ты видел, а теперь я увижу твою золотую чашу. — Он вновь рассмеялся и громко рыгнул.

Эсон крутил в руках жадеитовый топор, отвечать было нечего. Не было у него ни сокровищ, ни чаши. Не было и воинов, чтобы драться. Ничего не было. Но копь следует восстановить, а потом — найти тех, кто убил микенцев. Лер мог помочь Эсону. Альбии обходились без вождей. Но этого старца явно уважали: если у них есть кто-то главный, так только Лер.

Выпили еще пива. Взопрев возле очага, мужи завели песню. Старый Лер голосил едва ли не громче всех. Разошедшийся дождь вовсю барабанил по соломенной крыше. Эсон потягивал пиво, вглядывался в чашу, пытаясь увидеть грядущее сквозь завесы тепла и усталости, воспоминаний и ненависти. Что такое один человек против целой страны?

Голос Лера задрожал и умолк, осев, старик съехал со скамьи. Старуха приблизилась к упавшему и с помощью Найкери отволокла его к невысокому ложу, устроенному у одной из стен. Весь вечер Найкери безмолвно просидела в тени, девушка молчала и слушала, о присутствии ее все даже забыли. Привалившись к грубой стене, Эйас распевал с закрытыми глазами, он уже был сильно пьян, хотя, блаженствуя, не осознавал этого. Уже не способный сидеть прямо, Интеб приложился к чаше и над краем ее поглядел на Эсона.

— Ну вот, мы и добрались сюда. Невероятное путешествие, расскажешь дома — никто не поверит.

— В этой глуши некому и рассказать.

— Перимед пришлет сюда корабль, тогда у тебя будут люди, ты сможешь восстановить копь.

— В этом нельзя быть уверенным. Конечно, отец пришлет сюда корабль, но когда? Да и доберется ли судно, сумеет ли оно преодолеть все опасности, которыми угрожает море? Неужели я буду дожидаться его, кушать кашку, пить кислое молоко? Интеб, неуверенность терзает меня, я сам не нахожу ответа на эти вопросы. Я царевич в Микенах, воин из Арголиды, я готов биться, победить или умереть. Но как воевать без воинов, одним щербатым мечом? Как получить помощь, не имея подарков? Друг мой, ты мудр, можешь ли ты ответить на мои вопросы?

Голова Интеба качнулась, он неразборчиво забормотал:

— Положись на меня, Эсон, я помогу, всегда помогу тебе. Дружба моя поможет. Сейчас я мог бы сидеть по правую руку фараона, следить за разливом плодородного Нила... а куда меня завела судьба? И мне не жаль... не жаль, — он всхлипнул и тут же уснул.

Огонь угасал, густо пахло дымом и перебродившим молоком. Эсон едва мог терпеть эту вонь. Его распирало желание биться — но с кем? Противника не было. Не выпуская из рук каменного топора, он поднялся и толкнул дверь, стукнувшись головой о низкую притолоку. Снаружи лил дождь, вдали погромыхивал гром. И он слепо вглядывался в дождь, не зная, клясть судьбу или молить богов о помощи.

Вдруг Эсон ощутил, что рядом с ним кто-то шевельнулся. Занеся для удара топор, он мгновенно повернулся на звук. В дерево в лесу совсем рядом ударила молния, во время короткой вспышки он увидел, что это Найкери. В наступившей вновь тьме он укоризненно покачал головой: надо же — уже и женщин начал пугаться.

— Я могу помочь тебе, — подходя ближе, негромко проговорила девушка.

— Уходи, — бросил Эсон, поворачиваясь спиной.

— Знаю я вас, микенцев, — продолжала она, заходя так, чтобы стать лицом к лицу с ним. — Должно быть, в вашей земле нет ни одной здоровой женщины, иначе вы не презирали бы их. Постарайся понять, воин, — здесь у нас все по-другому. У нас женщина не рабыня мужчины. С тех пор как ослеп отец, я говорю от его лица. И я могу помочь тебе.

— Мне не нужна помощь от женщины.

— А другой ты здесь не получишь, — огрызнулась она. — Хочешь — раздувайся от гордости, только тогда копь навсегда останется разрушенной, а ваши люди неотомщенными. Решай сейчас. Так как же?

Она говорит правду, подумал Эсон. Здесь не Арголида. Странные земли — странные обычаи.

— Почему ты хочешь помочь мне? — спросил он.

— Такого желания у меня нет, но я нуждаюсь в тебе, как и ты во мне, чтобы отомстить — у меня на это свои причины. Племя мое сейчас не в силах мстить. Мой народ ослабел. Отец мой слеп. Все хотят забиться поглубже в лес, найти место потише. Я не хочу. Мое место здесь. Альбии всегда старались жить в мире со всеми — даже с йерниями. И мы будем жить с ними в мире — но после того, как умрут виновные. Твои враги — это мои враги, и я помогу тебе погубить их.

— Но сперва пусть будет копь. Ты дашь мне отроков, чтобы начать работы?

— Да. А будут ли у тебя воины, чтобы убить йерниев?

— Множество. Они уже в пути. Микенцы умеют убивать, как никто другой.

— Тогда открывай копь — и убивай йерниев!

Крик ее утонул в близком раскате, молния вновь ударила неподалеку. Тьма упала мгновенно, но, облик девушки горел в мозгу Эсона. Запрокинутая назад голова с бешеными глазами... вода стекала с ее волос на одежду, облеплявшую соблазнительное женское тело.

Эсон протянул руки, мышцы ее напряглись под ладонями. Он пригибал девушку к земле, она не пыталась вырваться, но голос ее прозвучал резко и холодно:

— Если ты возьмешь меня, князь, то лишь силой. Или благородные микенцы не умеют брать женщин иначе?

— Нет, — Эсон гневно оттолкнул ее так, что девушка упала в грязь. — От тебя мне нужны только отроки, которые будут работать в копи. Не забудь.

И он захлопнул дверь за собой — там было сухо. Раздосадованный и негодующий — только почему?