Глава 4

Полученные от очевидцев сведения о жизни и обычаях кельтов использовались греческими авторами, такими, как географ Страбон, историк Диодор Сицилийский и более всего этнограф Посидоний. Страбон говорил о кельтах: «Они обожают войну, вспыльчивы и драчливы». Можно не сомневаться, такими были и йернии, такими мы изобразили их в нашем романе.

В пятом столетии нашей эры последнюю уцелевшую твердыню кельтской культуры Св. Патрик обнаружил в Ирландии. Это был пережиток индоевропейской культуры времен Гомера и «Ригведы»: с колесницами, кражами скота, постоянными войнами, громогласными хвастунами-героями, основными добродетелями которых являются отвага и боевая удаль. Изустные повествования превозносили такие деяния. Христианские монахи записывали эти сказания, в том числе и «Похищение быка из Куалнге».

Военная аристократия, ее набеги и бои — единственное, что интересует Гомера и создателя «Похищения». Описывая обычаи галльских кельтов на пирах, Диодор делает прямую ссылку на Гомера:

«Возле них находятся пылающие очаги и котлы, и вертела с огромными кусками мяса. Храбрых воинов почитают лучшими кусками — так, по словам Гомера, приветствовали Аякса вожди, когда победил он Гектора в единоборстве — ...Но Аякса героя особо хребтом бесконечным сам Агамемнон почтил».1

Посидоний видел нечто подобное. И его описания в более драматической форме предстают в ирландских сагах.

Иногда за обедом кельты затевают поединок. Взяв оружие, они наносят друг другу легкие удары и отражают их, но иногда случаются раны, и раздражение, вызванное ими, может повести даже к гибели соперников, если их не разведут очевидцы. А в прежние времена пекли целиком заднюю часть свиньи, и самый храбрый вырезал из туши лучший кусок; тот, кто возражал, поднимался, и они бились насмерть.

В ирландских героических сагах доля сильного называется curadmir. Буквально — это кость состязания или раздора. Но как же определить сильнейшего? В «Повести о свинье Мак-Дато» воины один за другим требуют права разрезать свинью на пиру: каждый уступает сопернику после взаимных оскорблений и хвастовства. Наконец, силач из Коннахта, Кет мак Матах, собирается резать жаркое, посрамив нескольких соперников. Тогда в зал входит Конал Кернах, и разыгрывается та же самая сцена, которую за тысячу лет до того видел в Галлии Посидоний. Разве можно лучшим образом подтвердить архаизм ирландской традиции! Жива латенская культура!

«...В то время как он с ножом в руке уже готов был приняться за свинью, все увидели Конала Победоносного, входящего в дом. Одним прыжком очутился он среди собравшихся. Великим приветом встретили его улады. Сам Конхобар снял венец со своей головы и взмахнул им.

— Хотел бы и я получить свою долю! — воскликнул Конал. — Кто производит дележ?

— Пришлось уступить тому, кто делит сейчас, — сказал Конхобар. — Кету, сыну Матаха.

— Правда ли, — воскликнул Конал, — что ты, Кет, делишь свинью?

— Верно, — отвечал Кет.

— Эй, отойди от свиньи! — воскликнул Конал.

— А у тебя какое право на нее? — спросил Кет.

— У тебя есть право вызвать меня на поединок, — сказал Конал. — Я готов сразиться с тобой, Кет! Клянусь клятвой моего народа, с тех пор как я взял копье в руку свою, не проходило дня, чтобы я не убил хоть одного из коннахтов, не проходило ночи, чтобы я не сделал набега на землю их, и ни разу не спал я, не подложив под колено головы коннахта.

— Это правда, — сказал Кет. — Ты лучший боец, чем я. Будь здесь Анлуан, брат мой, он вызвал бы тебя на единоборство. Жаль, что его нет в доме.

— Он здесь, вот он! — воскликнул Конал, вынимая голову Анлуана из-за своего пояса.

И он метнул ее в грудь Кета с такой силой, что у того кровь хлынула горлом. Отступил Кет от свиньи, и Конал занял его место».2

Повествование о свинье Мак-Дато — лишь одна из героических саг, к которым относят и «Похищение», совместно именуемых уладским циклом. Общим героем их является король Конхобар, аналог гомеровского царя Агамемнона. Богатырем является Кухулин, ирландский Ахиллес. Ирландскими троянцами можно назвать людей короля Коннахта, одним из которых является Кет мак Матах. На самом деле «Илиада» достаточно точно иллюстрирует жизнь кельтов Галлии и Ирландии. Гомеровские Микены представляют собой отнюдь не городской элемент индоевропейской культуры, вправленный в средиземноморскую оправу. Скот есть форма богатства, приобретение его является целью многих набегов и битв уладского цикла. Это мера благосостояния у Гомера: захваченный панцирь оценивается не менее чем в девять — до ста голов скота, ради такого стоит рискнуть.

Быть может, единственное различие заключается в том, что саги уладского цикла, с не меньшим восторгом описывающие придворный церемониал, чем делал Гомер, предпочитают окончание церемоний самим церемониям, которые греческий аэд описывает в развитии. Самые благородные ирландские герои забывают о достоинстве ради юношески живой драки, невзирая на обилие ритуальных тонкостей, соблюдаемых в пиршественном зале, центре дворцовой жизни. Кельтские пиры у Посидония и старинные ирландские саги населены хвастливыми рыгающими вождями, наделенными сильной рукой и крепкой глоткой, предводителями гнусных шаек несовершеннолетних гангстеров. При любом надуманном оскорблении все хватаются за мечи: с губ под сальными усами срываются угрозы, брань, хвастовство — в самой напыщенной форме. Создатели Стоунхенджа действительно могли быть такими грубыми варварами. Конечно, ирландские саги дают более точные описания, чем Гомер. Впрочем, не следует забывать, что греческий аэд прославляет отнюдь не городское общество, а героическое.

Куда более отталкивающей, чем плохие манеры и хвастовство, чертой общества йерниев являются человеческие жертвоприношения. Мы здесь также воспользовались кельтским обычаем. В одном из самых ярких эпизодов «Записок» Цезарь так говорит о человеческих жертвоприношениях в Галлии:

«Некоторые племена употребляют для этой цели чучела, сделанные из прутьев, члены которых наполняют живыми людьми: они поджигают их снизу, и люди сгорают в пламени».3

У Страбона человеческие жертвоприношения осуществляются и сожжением, и ударом кинжала:

«Обреченного на смерть человека они закалывают, ударяя в спину кинжалом, а по конвульсиям его читают будущее. При жертвоприношениях не обходится без друида. Об их человеческих жертвоприношениях говорит и другое; в обычае их сбивать людей стрелами и сажать их на копья в храмах, или же делают они огромную фигуру из соломы и прутьев, загоняют туда скот, диких животных и человеческие существа и сжигают приношение».

Жертвами этого жуткого обряда становились военнопленные, он напоминает разнообразные ирландские повествования о мести, где жертвы сжигались в домах. Однажды подобное жертвоприношение прекратила сверхъестественная женщина, приведшая в качестве замены корову. История эта имеет параллели в традициях индийских ариев, где в свое время человеческие жертвоприношения были заменены закланием животных. Однако в ирландской ветви индоевропейской культуры они сохранились. Сам Цезарь не находил ничего экстраординарного в подобных обычаях. С его точки зрения, галлы просто сохраняли древний обряд человеческого жертвоприношения, практиковавшийся и в его родной Италии вплоть до первого века до н. э.; однако Цезарь не мог знать, что этот обряд был установлен пришедшими туда индоевропейскими воинами. Подобные жертвоприношения совершались и в начале существования Римского государства.

Охота йерниев за головами тоже основана на кельтском обычае. Вот описание поведения кельтов в битве из труда Диодора:

«В путешествиях и боях пользуются они двуконными колесницами, несущими колесничего и воина. Встречаясь в бою, они бросают дротики во врага, а потом, спускаясь с колесницы, вступают в бой на мечах. Некоторые настолько презирают смерть, что идут в бой нагими, в одной набедренной повязке. Когда сходятся два войска, они выходят из рядов и вызывают самых отважных на поединок, потрясая при этом оружием, чтобы устрашить врага. Когда вызов на бой бывает принят, они начинают громко превозносить деяния и отвагу предков и расхваливают собственное мужество, стараясь одновременно оскорбить и унизить соперника, заранее лишить его боевого духа. Они отрезают головы врагов, убитых ими в битве, и вешают на шеи лошадей. Эти кровавые трофеи они передают щитоносцам и увозят в качестве трофеев; воспевая пэан, победную песню, они прибивают эти плоды войны к своим домам, так же, как и головы диких зверей, которых удалось добыть на охоте».

Этот текст прекрасно согласуется с ирландскими сагами. В «Похищении быка из Куалнге» воины отправляются на битву в колесницах, вызов на единоборство имеет здесь столь же важное значение, как в «Илиаде». Герой Кухулин, стоящий в своей двуконной колеснице со щитом, мечом и копьем, — это же просто кельтский герой Посидония.

Об охоте за головами упоминает и Страбон, видевший в этом:

«...варварскую жестокость, особенно характерную для северных народов, которые покидают поле боя, привязав к шее коня головы убитых врагов, и по возвращении домой приколачивают эти замечательные предметы к стенам своих домов».

Кельтское общество представляет собой героическое общество аристократических племенных государств, занимающееся войной, а отрубленные головы, любимая тема кельтского фольклора, являются самыми почетными боевыми трофеями. Подобное характерно и для ирландского эпоса.

В соответствии с данными археологии, классической истории и индоевропейской эпической литературы, мы имеем право в культуре ирландских кельтов-латенцев усматривать аналогию культурного ландшафта Британии бронзового века в 1500 г. до н. э. — времени, когда протокельты-йернии строили Стоунхендж. В Галлии латенская культура вымерла к началу христианской эры, в Британии — к концу первого ее столетия. Ирландские латенцы восходят к галлам, и культура их исчезла бы примерно к 150 г. н. э., — если бы римское завоевание дотянулось и до этого острова. Но этого не произошло. Римляне, во всяком случае в лице своих легионов, не вступили в Ирландию, и латенская культура, последний доримский горизонт железного века, сохранилась там в изоляции, в качестве последнего уцелевшего осколка кельтской культуры. Такой и обнаружил ее в пятом веке новой эры св. Патрик.

Рим все-таки пришел в Ирландию, но в лице монахов, позже записавших там героические сказания, основывавшиеся на устной традиции, сохраненной бардами от прихода латенцев в Ирландию до четвертого столетия н. э. Сами кельты как отдельный народ появились в Западной Европе в лице людей боевых топоров с их племенными государствами. Их коровьи вожди добились власти над местными неолитическими земледельцами. По дороге в Хорватии они познакомились с производством бронзы у тамошних металлургов, что подобно жителям Кавказа жили, выменивая металлургическую продукцию на ближневосточные продукты. Итак, бронзовый век в Европе начинается с появления протокельтов — хотя в это время металлические вещи еще редки (йернии носят бронзовые кинжалы в качестве украшения), — со своим любимым оружием, чтимым привязанностью и традицией: каменным боевым топором. Незадолго до 1500 г. до н. э. только что сформировавшиеся кельтские племена появляются в Южной Британии, где начинают доминировать над неолитическими земледельцами (донбакшо в нашем романе); для них Стоунхендж, чьи руины мы видим сегодня, олицетворял символ власти вождя. Запечатленная своими бардами дохристианская Ирландия железного века моложе на 1000 лет — достаточно долгий срок в истории консервативных культурных традиций. Вспомните, что временной разрыв между кельтами Посидония и Ирландии куда меньше. Социальное и политическое развитие протокельтов прекрасно описывается ирландскими сагами, если убрать из них технику железного века. В уладском цикле и Конал, и Кухулин бьются железными мечами, пару раз упоминается огамический алфавит, созданный не без некоторого влияния римского. Ирландские герои разъезжают на боевых колесницах бронзового века, не на верховых лошадях, их повозки подобны тем, которые описывал Гомер в микенские времена. Уберите железные мечи и увидите, что героические саги Ирландии описывают деяния героев бронзового века. Теперь уберем еще и колесницы — получим протокельтские племенные государства Уэссекса в Южной Британии, существовавшего во времена, когда йернии строили Стоунхендж.

Более того, как уже говорилось ранее, Стоунхендж расположен в центре огромного кладбища. Здесь под курганами похоронены герои-воины со своими боевыми топорами, бронзовыми кинжалами, с кувшинами пива и награбленными сокровищами. О функциях этого монумента свидетельствует уже само его расположение; вне сомнения, он служил местом племенных сходок, такой вывод можно сделать, воспользовавшись примером классических кельтов, воины и вожди которых регулярно собирались на кладбищах. О подобных сходках в дохристианской Ирландии нам известно из героических сказаний и сводов законов христианских времен, где упоминается об этом древнем обычае, связанном с периодическими ярмарками, где вожди объявляли законы, а барды славили вождей. Всех свободных людей привлекали подобные периодические сходки, где происходили и разного рода состязания, в том числе гонки на лошадях. Не знавшее городов население собиралось под открытым небом, часто возле старинных могильных курганов или у священных колодцев, в которые бросали отрубленные головы.

Одним словом, без особого труда можно предположить, что подобные периодические сходки существовали и у протокельтов Уэссекса, там избирали новых вождей, когда прежние низлагались по старости или были убиты в бою. В соответствии с общей индоевропейской традицией выборы короля или вождя происходят на советах родственной ему знати. По древнейшей части старинного Брегонского законодательства, в подобных мероприятиях участвовали четыре поколения родственников, естественным образом увеличивая конкуренцию! Генеалогические корни играют существенную роль при определении права на лидерство, этот неотъемлемый аспект любой устной традиции в военно-аристократических государствах находился в руках специалистов. В Галлии эту роль исполняли друиды, поддерживавшие древний, уже по свидетельству Цезаря, обычай. Они также рассчитывали по ритуальному календарю время наступления ежегодных праздников и сходок. И старинный племенной кругооборот жизни уэссекских воинов, здесь именуемых йерниями, весьма возможно, был связан с ритуальным годом классических кельтов.

Они подразделяли год на две основные части: холодное и теплое время, наступление их разделялось праздниками самайн и белтин. Последний из них был пастушеским праздником, начинавшим теплое время, когда скот из стойл выгоняли на пастбища. В нашем календаре он приходится на 1 мая, но кельты праздновали его в предшествующую ночь. Реликты кельтского исчисления времени сохранились в ряде слов английского языка, а также в праздновании сочельников, новогоднего и рождественского, а также кануна Дня Всех Святых. Слово «белтин» переводится как «огонь Бела», иначе Белениуса, одного из старейших кельтских богов, почитавшегося по всему континенту. Ход белтина описывался в «Глоссарии» Кормака. В девятом столетии Кормак, архиепископ Ирландский, записал смысл устаревших слов галльского языка. На пути к летним пастбищам стада и люди проходят между двух костров, разложенных друидами неподалеку друг от друга; целью обряда являлось предохранение от заболеваний в грядущем году. В самайн зажигались другие костры — для жертвоприношения детей и животных, если, конечно, верить Кормаку. Его сообщение может быть сопоставлено с сожжением плетенок с людьми и скотом по свидетельствам Цезаря и Страбона.

У ирландцев еще два сезонных праздника — имболк (1 февраля) и лугнасад (1 августа). Имболк соответствует пиршеству Святой Бригиты по британскому календарю. Имя ее, родственное санскритскому «бхрати» («возвышенная»), являет еще один пример культурной неразрывности всего индоевропейского ареала — от арийской Индии до языческой Ирландии. Имболком называется овечье молоко, это время отела суягных овец, время начала дойки. Лугнасад — это пир Луга, бога урожая, праздник, совпадающий со временем пастушеской экономии посреди летнего перегона скота. Праздник явно принесен в Ирландию более поздними аграрными поселенцами. Имя Луга отразилось в наименовании Лиона и других континентальных городов.

Наиболее ярким среди всех истинно архаических праздников являлся самайн, сбор или сход всего племени, приуроченный к окончанию сезона выпаса скота. В дохристианской Ирландии регулярная ежегодная сходка именовалась «оснах», она и была главным событием самайна — осеннее возобновление связей внутри туаты или племени. «Книга Бурой коровы», составляющая часть уладского цикла, говорит, что оснах:

«...был временем, которое улады каждый год отводили для праздника самайн, справлявшегося на равнине Муртемне; в это время они только состязались и играли, проводили время в удовольствиях и развлечениях, ели и пировали, а более ничего не делали».

Эти ярмарки посещали люди из различных кланов, племен, иногда из обитавших в достаточно далеких краях, вечные войны на это время прекращались, наступало священное перемирие, как это было в Греции во время Олимпийских и Истмийских игр. Как и ярмарки древней Ирландии, что служат нам историческим напоминанием об индоевропейской традиции, частью которой является уэссекская культура, племенные форумы, происходившие на Стоунхендже, включали не только состязания и игры, но и торговлю. Конечно, неотъемлемой частью осеннего забоя скота являлись пиры, но особую роль должна была играть торговля — учитывая, что Стоунхендж расположен на перекрестке важных древних торговых маршрутов. Антропологическое изучение примитивной экономии часто связывает торг с более широким общественным, зачастую праздничным, содержанием, чем это имеет место в контексте нашей рыночной практики. Более того, этот каменный монумент мог возводиться в ходе праздника — постепенно, год за годом. Всем делом обязательно распоряжался могучий и пьяный боевой вождь с жареной говядиной и пивом в руке, власть его получала сверхъестественную санкцию от друидов, ее подтверждали духи убитых в бою предков, чьи курганы окружали место сбора. Это следует уже из самого слова «оснах». Во-первых, оно означает «воссоединение» (а значит, и встречу или сходку), а во-вторых, «кладбище» — то есть место, где они происходили. Игнорировать тот факт, что Стоунхендж расположен посреди обширного кладбища, на котором похоронены многие поколения воинов-пастухов и их вождей, — значит отделять сам монумент от наиболее важной из особенностей его расположения. И тогда возникает возможность самых разнообразных спекуляций.

Примечания

1. Гомер. Илиада. Пер. Н.М. Гнедича.

2. «Повесть о свинье Мак-Дато». Пер. А.А. Смирнова в книге «Ирландские саги». М., ACADEMIA, 1933.

3. Записки Юлия Цезаря. Пер. М.М. Покровского.