Раскол страны

Настало время замешательства, время сдержанности. Внезапные события, потрясшие самые основы, повергли народы Великобритании в оцепенение; они словно не могли толком уразуметь, какая ошеломительная трагедия их постигла.

После двух дней неопределенности и волнений, едва не вызвавших беспорядки, жизнь вроде бы вернулась в нормальное русло. Людям надо питаться, так что фермеры повезли свои продукты на рынки. Вновь открылись магазины и предприятия. Местные констебли в изрядной части страны остались на своих постах символами закона и порядка. Только большие города являли собой повергающее в тревогу свидетельство того, что мир в самом деле встал с ног на голову. Солдаты в синих мундирах, вооруженные и готовые к любым эксцессам, патрулировали улицы, заполняли все крупные железнодорожные станции, квартировали в казармах и гостиницах или в опрятных белых палатках, выстроившихся ровными рядами в городских парках. В Олдершоте, Вуличе, прочих армейских лагерях регулярные войска были разоружены и посажены под домашний арест в казармах; добровольцев и йоменов демобилизовали и отправили по домам.

В уже занятых Корнуолле и Плимуте высадилось подкрепление, после чего воинские эшелоны пошли на запад и на север и без лишнего шума захватили Уэльс и северные графства. В неприкосновенности осталась только Шотландия, да и ее лишили всякой связи с югом. Телеграфные провода перерезали, поезда не ходили. Шотландские войска за неимением каких-либо приказов, несмотря на обилие слухов, остались в казармах.

Английские газеты не приходили, а шотландские, отрезанные от источников достоверной информации, публиковали больше несусветных домыслов, чем новостей.

По всей стране ввели военное положение, и первыми его жертвами стали национальные газеты. Теперь в каждой редакции тихо сидел американский офицер, с большим интересом читавший каждый номер от корки до корки. Цензуру не вводили, газетам было дозволено печатать все, что они сочтут уместным, однако если американцам казалось, что материалы искажают факты, могут спровоцировать население на мятеж или пошатнуть только что воцарившийся мир, — тогда на тираж просто накладывали арест. Через пару-тройку дней редакторы уразумели недвусмысленный намек, и газетные полосы прямо-таки лучились духом умиротворения и гармонии.

— А вы уверены, что не заходите с цензурой чересчур далеко, Гус? — осведомился генерал Шерман, вызвавший Густава Фокса в свой кабинет в Букингемском дворце, неспешно листая страницы «Тайме». Тот с улыбкой покачал головой.

— Когда война стучится в дверь, правда вылетает в окно. Вспомните, как президент Линкольн закрывал радикальные раскольнические северные газеты во время войны между штатами. Полагаю, теперь мы можем применить капельку больше хитроумия. Люди верят тому, что читают в газетах. Если население Британии читает только о мире и процветании — и не видит доказательств обратного, — что ж, тогда в стране и воцарится мир. Но не тревожьтесь, генерал. Уверяю вас, это лишь временная мера. Не сомневаюсь, что вы предпочитаете действовать в атмосфере мирной немоты, нежели в условиях дезорганизации и волнений, пока не подействуют ваши — как бы их получше назвать? — умиротворяющие мероприятия.

— Правда, истинная правда, — Шерман потеребил бороду, словно это помогало собраться с мыслями. Победить в мирное время оказалось куда труднее, чем победить в войне. Чтобы организовать мирную оккупацию, приходится все более и более полагаться на чиновников и клерков — и даже политиков. Слава богу, военное положение еще действует. Он выслушивает советы — даже сам просит о них, — но когда дело доходит до решений, последнее слово всегда остается за ним.

— Ладно, давайте покамест отложим этот вопрос. Я послал за вами, потому что у меня тут в приемной все утро просиживает штаны целая делегация. Я хочу, чтобы вы были рядом, когда я ее приму. Мне доставили послание президента Линкольна, — он приподнял письмо. — Он поздравляет нас с победой, выражая огромную гордость за наши вооруженные силы. Я хочу, чтобы его слова услышал каждый солдат и матрос, внесший свой вклад в нашу победу. Заодно опубликуйте текст и в газетах, если они захотят его напечатать. В него входит также обращение к британскому народу, так что газеты наверняка заинтересуются. Но сперва я хочу, чтобы вы зачитали его этим политиканам. Посмотрим, что они скажут.

— С удовольствием, генерал, — взяв письмо, Фокс быстро пробежал его глазами. — Замечательно! Это как раз то, что всем придется по душе.

— Хорошо. Тогда пригласим их.

Делегацию возглавлял премьер-министр лорд Джон Рассел, знакомый Шерману по встрече у королевы. Он же представил остальных — по большей части членов кабинета министров. Единственным, кто произвел на Шермана благоприятное впечатление, оказался Бенджамин Дизраэли — лидер парламентской оппозиции. Его стройную, худощавую фигуру облегал изящно скроенный костюм, пальцы унизывали массивные перстни.

— Стульев хватит на всех, — сказал Шерман. — Присаживайтесь, пожалуйста.

— Генерал Шерман, — провозгласил лорд Рассел, — мы пришли сюда как представители правительства Ее Величества и, как таковые, должны изложить определенные претензии...

— Каковые я выслушаю в надлежащее время. Но начнем с послания Авраама Линкольна, президента Соединенных Штатов, которое зачитает вам мистер Фокс, заместитель министра военно-морского флота. Прошу, мистер Фокс.

— Спасибо, — Фокс оглядел обращенные к нему сердитые лица и насупленные брови. Слушать настроился один только Дизраэли, чувствовавший себя вполне в своей тарелке. — Это послание адресовано народу Великобритании. Будучи его законно избранными представителями, вы имеете полное право услышать его первыми.

Мистер Линкольн пишет: «Всем народам Британских островов. Великая война наконец завершилась. Годы розни между нашими странами подошли к концу. Отныне провозглашен мир, и я всем сердцем желаю, чтобы он был долгим и благополучным. И в стремлении к этому, уверяю вас, мы хотим подружиться со всеми вами. Сейчас, когда я пишу эти строки, мне сообщили, что в Вашингтоне собирают делегацию и очень скоро она присоединится к вам в Лондоне. Ей надлежит встретиться с вашими лидерами, дабы позаботиться о наискорейшем восстановлении в Британии демократического правления. Мы протягиваем руку дружбы с самыми добрыми намерениями и от всей души надеемся, что вы примете ее во имя нашего общего процветания». Подписано Авраамом Линкольном.

Добрую минуту британские политики хранили молчание, осознавая важность этого заявления.

Только Дизраэли понял все тотчас же, улыбнувшись самыми уголками рта и чуть поджав губы над руками, сложенными домиком.

— Мистер Фокс, генерал Шерман, позвольте задать небольшой вопрос, просто для ясности? — Шерман кивнул в знак согласия. — Спасибо. Все присутствующие согласны с вашим президентом, ибо все мы сторонники демократии. Фактически говоря, мы наслаждаемся ею под благожелательным правлением королевы Виктории. Так почему же монархия в этом письме не упомянута ни словом? Является ли это умолчание намеренным?

— А уж об этом вам судить самим, — резко отозвался Шерман, не желая ввязываться в дискуссии в подобный момент. — Вам следует обсудить это с делегацией, которая прибудет завтра.

— Протестую! — внезапно взъярился лорд Рассел. — Вы не смеете попирать наш образ жизни, наши традиции...

— Ваш протест принят к сведению, — холодно бросил Шерман.

— Вы проповедуете демократию, — невозмутимо обронил Дизраэли, — но все-таки правите силой оружия. Вы заняли этот дворец, а королеву изгнали на остров Уайт. Двери нашего парламента заперты на замок. Это ли ваша демократия?

— Это продиктовано крайней необходимостью, — вступил Фокс. — Позволит ли мистер Дизраэли напомнить, что как раз его страна первой вторглась в нашу. Теперь развязанная вами война окончена. Наши войска не задержатся в этой стране ни на день дольше, нежели необходимо. Написанное мистером Линкольном совершенно недвусмысленно. Как только в Британии установится демократия, мы радушно примем вас как партнера по мирному сосуществованию. Надеюсь, с этим все вы согласны.

— Мы определенно не согласны... — начал лорд Рассел, но генерал Шерман не дал ему договорить:

— На сегодня достаточно. Спасибо за посещение.

Политики разразились бессвязными протестами. Спокойно отреагировал только Дизраэли: отвесив Шерману легкий полупоклон, повернулся и вышел. Как только все ушли, начальник штаба Шермана полковник Соммерс внес стопку документов, срочно требующих его внимания.

— Тут есть что-нибудь важное, Энди? — поинтересовался Шерман, уныло взирая на солидную груду бумаг.

— Все, генерал, — ответил полковник Соммерс. — Но некоторые важнее прочих. — Он выудил из стопки листок. — Генерал Ли доносит, что в центральных графствах все враждебные действия прекратились. Боевой дух на высоте, но провизия на исходе не только у войск, но и выделенная для пропитания штатских ирландцев.

— Вы с этим разобрались?

— Так точно, сэр. Связался с корпусом квартирмейстеров, как только заработал телеграф. Поезд с провизией уже отходит из Лондона.

— Отличная работа. А это? — Шерман помахал телеграммой, которую Соммерс вручил ему только что.

— Это от наших постов на демаркационной линии, расквартированных под Карлайслом.

Судя по всему, они остановили поезд, — правду говоря, всего лишь локомотив с единственным вагоном, — шедший из Шотландии на юг. Пассажирами оказались генерал Макгрегор, утверждающий, что он командующий вооруженными силами Шотландии, а также политик, некий Кэмпбелл, якобы председатель Шотландского совета. Я связался с редакцией «Тайме», и там их личности подтвердили.

— Доставьте их сюда как можно скорее.

— Я так и подумал, что вы этого пожелаете.

Велел отправить их сюда с почетным эскортом специальным поездом. Наверное, он уже в пути.

— Славно сработано. От генерала Гранта вести были?

— Он докладывает, что оккупация Саутгемптона прошла без жертв. Возникли проблемы с флотом, но они не стоят даже упоминания. Генерал прибудет в Лондон в течение часа.

— Я хочу увидеться с ним, как только он появится. Есть еще что-нибудь важное?

— Надо подписать кое-какие приказы.

— Давайте. Чем скорее я покончу с бумажной работой, тем лучше.