Глава 27

Через один день и две ночи, светлым безветренным утром с легким снежком, отряд выстроился, готовый выступить в путь. Шеф охотно собрал бы всех и назначил выступление днем раньше, но Ханд запретил.

— Некоторые слишком слабы, — жестко сказал он. — Начнешь их торопить, и по утрам будешь находить еще несколько не проснувшихся, как Годсибб.

Шеф, преследуемый воспоминанием о Годсибб, глядящей сквозь решетчатые ворота в мир Хель, неохотно уступил. Но даже выворачивая камни из студеной речной воды для ее могильного кургана под взглядами заинтересованных, но ничего не понимающих финнов, он про себя думал, что она сказала ему «продолжай».

— Пора выбираться из этого захолустья, — сказал он Ханду, пытаясь передать ему свою решимость. — Говорю тебе, я видел врагов, окруживших Гедебю. Может быть, город уже пал, и Рагнарссоны стали сильнее и богаче. С той скоростью, с какой мы двигаемся, Сигурд сделается королем всей Дании, прежде чем мы придем туда.

— И именно ты обязан остановить его? — но, взглянув на друга, Ханд передумал. — Ладно, может быть и так. Однако ты не в состоянии остановить его отсюда. Мы просто должны двигаться как можно быстрее.

— Ты считаешь, что мои видения правдивы? — спросил его Шеф. — Или все это лишь действие напитка, как пиво и меды заставляют человека думать, что он сильнее, чем на самом деле. Может быть, все мои видения — и все видения Виглика, и все, что видели другие люди Пути, — может быть, это всего лишь своего рода иллюзия, своего рода опьянение.

Ханд перед ответом задумался.

— Это возможно, — признал он. — Скажу тебе одну вещь, Шеф. Те красные грибы с белыми пятнышками, мухоморы, которые измельчают и намазывают на стены, чтобы прогнать насекомых, ведь ты не смог бы их съесть по ошибке. Но есть и другие подобные вещества, иногда на злаках растет плесень, она попадает в зерно. И может быть, попадает в хлеб. Или в кашу. Особено если зерно отсырело во время хранения.

— В Англии оно всегда хранится сырым, — ответил Шеф. — Почему же тогда все люди не видят такие видения все время?

— А может, видят, но боятся рассказывать. Но скорее всего, ты к таким вещам особо чувствителен. Вчера вечером ты выпил не больше, чем Карли и финны, но на тебя питье действовало гораздо дольше. И вот, поскольку ты восприимчив к таким вещам, боги обращаются к тебе. Или наоборот, они дали тебе это свойство ради своих собственных нужд.

Шеф, как всегда нетерпимый к рассуждениям, которые нельзя тем или иным способом проверить, отбросил эти мысли. Сосредоточился на том, чтобы понукать и подгонять всех, невзирая на провозглашенный Хандом день отдыха.

Итак, мертвые похоронены, в каждом заплечном мешке уложен запас вареного мяса, отряд построился перед выходом в путь. Вспомнив, что увидела его душа во время своего путешествия, Шеф уверенно повел людей через березовую рощу к озеру. Оно оказалось там, где он и рассчитывал, простираясь вдаль, насколько хватало глаз, узкое и длинное, настоящая водная дорога. Все еще незамерзшее — но ненадолго, поскольку осенняя прохлада сменялась зимними морозами.

А вот лодок у них не было. У Шефа теплилась мысль сделать легкие лодки из коры, какие, по словам Бранда, делают финны. Первые же попытки показали, что в отряде никто ни малейшего понятия не имеет, как это делается. Проходящие время от времени на лыжах финны с интересом посматривали на чужаков, но на все просьбы непонимающе пожимали плечами. В отряде Шефа хватало искусных ремесленников, которые могли бы — дай им только срок — построить какой угодно корабль из бревен и досок. Но ко времени окончания постройки они бы уже все умерли с голоду.

Путешественники побрели пешком, стараясь как можно дольше держаться вблизи берез, которые защищали от пронизывающей метели. Еще один день пути, и лес вдоль берегов озера кончился, осталась только простирающаяся впереди бескрайняя заснеженная равнина. Девятнадцать пар глаз сверлили Шефа, обозревающего дали. На всех лицах, кроме лица Кутреда, читались нерешительность и сомнения.

Шеф без слов распорядился напоследок встать лагерем в гостеприимном лесу, разжечь костры и приготовить еду из поистощившихся припасов. Он подозвал одного из финнов, которые, подобно волкам, никогда, кажется, не исчезали из виду, и властно сказал ему:

— Пирууси. Приведи Пирууси.

В конце концов вождь вынырнул на лыжах из темноты, не обращая внимания на снег и ветер, как будто прогуливался в весенний день в Хэмпшире, и с радостью приступил к переговорам на всю ночь.

Самым удачным решением было бы научить всех и каждого ходить на лыжах, затем изготовить достаточное количество лыж и отправиться на шахты Пути, которые, если верить Пирууси — а в этом вопросе ему, по-видимому, можно было верить, — находились за шестьдесят или сто миль дальше вдоль озера. И опять же, они бы все умерли с голода задолго до того, как дошли бы туда. Под конец, охрипнув от споров, Шеф договорился, что финны выделят им столько лыж, сколько смогут, а в придачу четыре оленьих упряжки с погонщиками. В уплату Шеф отдал свой второй золотой браслет, еще двадцать серебряных пенни и четыре хороших железных топора. Договор мог бы обойтись отряду еще дороже, если бы не вмешательство Кутреда.

— Вы сами работаете с железом? — спросил Шеф, когда они торговались из-за топоров.

Пирууси горячо замотал головой.

— А чем же вы тогда рубили деревья до того, как пришли норманны? — продолжал Шеф.

— Они рубили вот этим, — вмешался сидящий у костра Кутред. Из-за пазухи своей куртки он достал каменный топор, обколотый кусок кремня, слишком большой даже для огромной лапищи Кутреда. Топор, которым мог бы пользоваться лишь исполин, — судя по всему, подарок Эхегоргуна.

Во взгляде Пирууси мелькнул суеверный ужас и воспоминание о загадочных силах, с которыми знались эти беспомощные с виду чужеземцы. Он перестал набивать цену, быстро пришел к соглашению. На следующее утро появились лыжи и сани, и Шеф приступил к своему всегдашнему делу, которое с годами легче не стало, — решить, кто и что должен делать, кто сильнее других, а кто сможет быстрее научиться. Он был достаточно осторожен, чтобы не посадить на сани лишь самых слабых, ведь едущим на санях будет доверена казна, весь запас серебра и золота. Он также не допустил, чтобы финны увидели, сколько богатства у него осталось. Очень может быть, что они с Пирууси собутыльники, даже согоршочники, если можно так выразиться; но Шеф был совершенно уверен, что это ничуть не удержало бы Пирууси от искушения.

* * *

Ранний приход зимы был удивительным, но не особенно неприятным для людей Пути, работавших на расположенной в самой глубине шведской Финнмарки шахте. Здесь находилось с дюжину мужчин и с полдюжины женщин, четверо жрецов Пути, их ученики и наемники. У них имелись богатые запасы, и было множество дел, не дававших им скучать. Летом они добывали руду, а зимой переплавляли ее и превращали в товар на продажу, в железные чушки или заготовки для топоров, которые нанизывали на проволоку или сваливали кучей. Свою факторию они построили в месте, куда круглый год легко было добраться, в том числе по реке, когда она не замерзала. А когда вставал лед, они сгружали металл с судов и на лыжах или на санях везли по ровным дорогам. На зиму у них были богатые запасы еды и топлива. Ведь зимой они большую часть времени проводили, пережигая на древесный уголь березовые и сосновые дрова, которые в изобилии можно было найти на спускавшейся к морю равнине.

Когда ученик Стейн первым сообщил, что с запада приближаются чужаки, старший жрец Герьольф был удивлен, но не встревожен. Должно быть, это финны, подумал он. Больше здесь появиться некому. Скоро станет ясно, чего они хотят. Тем временем он приказал прекратить работу и всем без паники вооружиться, в основном арбалетами нового образца, которые год назад были изобретены в Англии. Благодаря шведской стали их с уверенностью можно было считать лучшим оружием в мире. Гораздо лучшим, чем те английские образцы, которые его друг Хагбарт, жрец Ньёрда, показал ему как новинку.

Люди Герьольфа прикрывали его, по большей части незаметно, когда он вышел понаблюдать за черными точками, пересекающими снега. Нет, все-таки не финны. Некоторые лыжники шли сносно, некоторые были на удивление неуклюжи, но даже лучшим из них было далеко до непринужденного изящества финских бегунов. Однако сани у них, по-видимому, финской постройки, и правят упряжками хорошо, хотя и страшно медленно, будто везут толпу старух на похороны.

Сомнения Герьольфа сменились изумлением, когда он увидел, как передний лыжник набрал скорость, отделился от других и заскользил в его сторону. Воспаленно-красные от снежного сияния глаза глядели на него из дикой заросли нестриженых волос и бороды.

— Здравствуй, Герьольф, — сказало привидение. — Мы встречались. Я — Торвин, жрец Тора, как и ты. Я показал бы тебе свой амулет, если бы мог его достать, и свою белую тунику, если бы она не была так глубоко под верхней одеждой. Но я обращаюсь к тебе как к собрату Пути с просьбой о помощи. Мы сослужили Пути хорошую службу и предприняли долгое путешествие, чтобы найти вас.

Когда сани и самые медлительные из лыжников добрались и доползли до них, Герьольф крикнул своим людям, чтобы убрали оружие и помогли путникам. Путешественники с трудом выбирались из саней, в которых приехали, с облегчением оглядываясь, доставали свои мешки. Один из лыжников, по-видимому, торговался с финскими возницами, наконец расплатился с ними и побрел к фактории, а те уехали, пощелкивая кнутами и погоняя оленей с тем разухабистым посвистом, который Шеф запретил им в последние три суматошных дня пути.

— Это Шеф Сигвардссон, — сказал Торвин, представляя одноглазого человека. — Вы, должно быть, немало о нем слышали.

— Действительно, мы слышали о нем. А скажи-ка мне, Торвин, что вы все здесь делаете? И откуда вы пришли? И чего вы от меня ждете?

— Мы пришли с побережья Норвегии, — ответил Шеф. — Мы идем к шведским берегам и хотим взять там корабль до Англии. А может быть, до Дании. Зависит от того, какие новости вы нам сообщите.

Рядом с Герьольфом появился Хагбарт, жрец Ньёрда. Шеф посмотрел на него со слабым удивлением. Они не встречались с тех пор, как Шеф сбежал из Каупанга. Однако, если Хагбарт мог появиться по делам Пути в Гедебю, вполне естественно было встретиться с ним в любом другом месте, даже удаленном на сотню миль от берега. Жрецы Ньёрда, как правило, подвизались в качестве переносчиков новостей. Шеф только не понимал, что же случилось с кораблем Хагбарта, с «Аурвендиллом», на котором они когда-то плыли из Гедебю в Каупанг.

— В новостях недостатка нет, — сказал Хагбарт. — Хотите ли вы плыть в Данию или в Англию, когда вы услышите новости, тогда и посмотрим. Сдается мне, Шеф, что после твоего появления в Гедебю, а потом в Каупанге началась заваруха, которая до сих пор так и не кончилась. Я только надеюсь, что теперь ты не заваришь кашу еще круче.

— Мы хотим отправиться как можно быстрее, — сказал Шеф. — И запомни, Хагбарт, что в Каупанг я попал не по своей воле, заварил я там кашу или не заварил. В Каупанг меня привез ты. Если бы ты меня послушал, ты позволил бы мне отплыть в Англию.

Хагбарт кивнул, признавая правоту Шефа, и слово опять взял Торвин:

— Так, значит, ты приютишь нас ненадолго, Герьольф? Мы все приверженцы Пути, как ты сам убедишься, когда мы войдем в теплое помещение.

Герьольф тоже кивнул.

— Одного-двух из вас я бы опознал при любых обстоятельствах.

Он кивнул на Удда, который, выбравшись из саней, осмотрелся, заметил трубу кузницы и сразу застыл в ее дверях, зачарованно глядя на красные отблески пламени в самом большом горне из всех, что он видел за свою жизнь.

— Этот самый человек изобрел те арбалеты, которые вы носите, — сказал Шеф. — С виду он Skraeling, однако некоторые считают, что это он победил короля франков со всеми его копейщиками.

Герьольф взглянул на тщедушное тельце Удда с удивлением и уважением.

— Что ж, добро пожаловать, — сказал он. — Но, глядя на вас, я сомневаюсь, что все вы скоро будете готовы продолжить путешествие. Посмотрите вот на него!

Кутред, который неискусно, но упорно шел на лыжах последние три дня, схватился за свои шерстяные штаны и гамаши, пытаясь стащить их с себя. При этом он раскачивался, удерживаясь от падения одним лишь усилием воли. Подойдя, чтобы помочь ему, Шеф неожиданно увидел потеки темной крови, сочащейся сквозь толстое сукно.

— Та самая болезнь, о которой я тебе говорил, — пояснил Ханд, стаскивая с Кутреда штаны, пока Шеф и Торвин держали его. — Видишь, это рана, которую нанес ему Вигдьярф. Она зажила как по волшебству, а теперь открылась снова. Пошли, занесем его в дом. Он не сможет никуда ехать в течение многих дней. А то и никогда, если здесь нет запасов свежей зелени.

* * *

Ужасающее состояние, в котором находились люди, сделалось очевидным, как только они попали в помещение и наконец сняли одежду, которую носили уже много недель. Это была болезнь, которую через несколько веков назвали бы цингой: болезнь долгих путешествий и сушеной пищи. Признаки ее довольно наглядны. Давно зажившие раны открываются сами по себе, зубы шатаются в деснах, изо рта идет дурной запах, и все это сопровождается общей слабостью, быстрой утомляемостью и угрюмостью. Для любого северянина эта болезнь не была чем-то неслыханным, но ее привычно ждать поздней весной, после того как люди долгие месяцы просидели взаперти, питаясь лишь соленой селедкой и зерном. Лечится она с помощью света и солнца, говорили одни. Свежая пища, твердили иные. Обычно и то и другое встречается одновременно. На этот раз, как отметил Ханд, появилась возможость узнать наверняка, поскольку ни на свет, ни на солнце рассчитывать не приходилось, зато под рукой были запасы черемши, лука, чеснока, гороха и бобов. Если пациентам полегчает, значит, лекарство — свежая пища. Это неоспоримо докажет, что в некоторых видах пищи есть нечто, чего нет в других. И однажды жрец Пути сможет извлечь это вещество, высушить его и сделать запас для дальних походов.

Но не в этом году, как предупредил Герьольф. Возможности продолжить поход не было. Когда Герьольф, Хагбарт, Торвин и Ханд все вместе пришли к Шефу, чтобы поставить его перед фактом, он некоторое время сидел молча. Со времени самой первой встречи с Эхегоргуном он ощущал настоятельную необходимость обернуться, самому напасть на своих преследователей, действовать, а не противодействовать. Уже много недель он испытывал желание вернуться туда, где крутились главные шестерни истории. Желание только обострилось из-за того видения, которое явилось ему в шатре шамана, видения осадивших Гедебю Рагнарссонов и короля Хрорика, защищающего брешь в частоколе.

И все же было что-то чрезвычайно привлекательное в самой мысли остаться там, где он оказался, в дикой глуши, но под крышей, в неизвестности, но не затерянным. Жрецы терпеливо растолковали ему, что их ждет. Припасы у них имеются, и можно достать их еще больше. Дороги легко преодолимы, кроме случаев самого жестокого ненастья, а еще можно будет передвигаться на санях по реке, когда она достаточно замерзнет. Возделанные пахотные земли лежат не так уж далеко, у крестьян найдутся на продажу излишки зерна, мяса и всяческой снеди. Ни у кого не вызовет особых подозрений, что жрецы Пути закупают провизию. Подумают, что они немножко просчитались или собираются торговать с финнами.

— И вы можете принести нам пользу, — сказал Герьольф. — Ваш малыш Удд до сих пор не вылезает из кузницы, и его знания выше всяких похвал. А ведь он самоучка. Ты видел, как он научился закалять сталь? Ему следовало бы стать жрецом Пути. — Герьольф заворчал от удовольствия при мысли, что крошечному англичанину будет оказана такая честь, затем продолжал более взвешенно: — Нет, правда, если бы речь зашла о вступлении в Путь, я охотно стал бы его поручителем. Он уже поговаривает о мельничных колесах, о большом молоте, чтобы ковать железо механически, а не вручную. Если хотя бы десятая доля из этого окажется правдой, он окупит все затраты на свое пребывание здесь. Поэтому оставайтесь. Торвин мне рассказывал, что ты тоже кузнец и исследователь нового знания. Ты и Удд будете выдумывать, остальные могут жечь уголь или раздувать мехи. А весной сможешь вернуться к своему предназначению. Корабль Хагбарта хранится здесь в корабельном доке до весны. Он доставит тебя на нужное место быстрее, чем любой другой.

Шеф кивнул. Вместе с облегчением в нем росло возбуждение. Пора обо всем подумать. Найти время, чтобы разобраться во всем без той бешеной, отчаянной, неотложной — завтра битва — спешки, которая до сих пор была его уделом. Время подумать о будущем. Возможность выступить, когда он будет готов, а противник нет, и не иначе и не наоборот. Конечно, у противника тоже будет за зиму время приготовиться и стать достаточно сильным. Зато противник не будет знать, что он приближается. Шеф припомнил слова пленного викинга, Свипдага. Как они звучали? «Чтобы пройти через то, что тебя ждет, нужно иметь железную шкуру». Сказано было по злобе, чтобы смутить его, это Шеф понимал, но ведь у норманнов была пословица, которую часто вспоминал Торвин. «Говорим мы, а подсказывают боги». Может быть, Свипдага послала судьба. Железная кожа? Посмотрим.

Аккуратно разжевав шатающимися зубами огромный стручок зеленого гороха, который всучил ему Ханд, Шеф сглотнул и кивнул еще раз:

— Мы останемся, Герьольф, спасибо за твое гостеприимство. Обещаю тебе, что никто из нас не будет проводить время в праздности. К весне многое здесь изменится.

* * *

Вскоре задымили трубы, над снегами разнесся звон, в лес помчались лыжники заготавливать дрова и бревна для новых хижин, пошли обозы с железом, чтобы выменивать его на еду и пиво. Случайные финны удивлялись оживлению среди норманнов в пору, когда те обычно спали.

Далеко на юге Рагнарссоны, насадив на кол в качестве предупреждения голову короля Хрорика, вели свои армии от королевства к королевству, требуя сдаться всех мелких королей Дании — Гамли с Фюна и Арнодда с Аальборга, Кольфинна из Сьяелланда, Кари из Скаане.

В Швеции король Кьяллак, получивший трон благодаря тому недовольству, которое вызывал его миролюбивый предшественник Орм, советовался со своими жрецами и выслушивал непрекращающийся поток известий о дерзости немецких миссионеров и их телохранителей. Нам перед ними не устоять, сообщала деревня за деревней. За что мы платим нашу селедочную дань? Приди и защити нас! И Кьяллак соглашался, но никак не мог найти ратоборца, который был бы готов сразиться с внушающим ужас предводителем германцев. Придет время, когда мы сокрушим их в битве на поле брани и в битве за умы, так говорил он нетерпеливым жрецам главного храма в Упсале.

А в Гамбурге неистовый и благочестивый архиепископ Римберт выслушивал те же самые известия с удовольствием, пересказывал их своим собратьям-прелатам, архиепископам немецких земель, уверенный, что божественное предназначение находится на Западе, чего так и не понял тупой Папа Адриан, сближавшийся с греческим императоришкой и его Папулей. Во всех немецких землях слухи о храбрых риттерах из Ордена Копья бродили среди младших безземельных сыновей знатных родов, и у столов для записи желающих никогда не иссякала очередь.

В Норвегии король Олаф — Эльф Гейрстата, которого уже начинали называть Победоносным, чего никогда не случалось в те дни, пока был жив его брат, — посматривая на свою свиту королей-вассалов из Рингерике и Ранрике, Хедемарка, из Уппланда и Агдира и на ставших осторожными послов с Запада, на свирепых рогаландцев и людей фьордов, беспокоился, куда же подевался человек, чья удача так изменила его собственную судьбу.

А Годива, уже на сносях, время от времени вспоминала о юноше, которого знала когда-то, того, кто стал ее первым мужчиной, своего молочного брата.

Но далеко на севере спящая земля мирно укрылась под снегами.