Глава 28

Цинга быстро исчезла, как только Ханд заставил своих товарищей есть лук, черемшу, горох и бобы, частью сушеные, частью сравнительно свежие, сохранившиеся от недавнего урожая. Ханд вел скрупулезные записи руническим письмом, поясняя, что должен будет рассказывать все другим жрецам Идуны. Уже сейчас ясно, что лекарством от этой болезни является правильное питание, а не свет и не воздух.

С исцелением от цинги пропали также мрачность и ощущение слабости, которыми многие страдали в отряде, теперь все воодушевились и были полны желания действовать, — но выхода это не находило, поскольку ветер и мороз усиливали уединение небольшого поселка, лишь немногие счастливчики, закутавшись с головы до ног, на санях гоняли за съестными припасами или в лес за дровами.

Оглядываясь на события и изменения, произошедшие в ту зиму, Шеф иногда с трудом верил в их реальность. А иногда — с легкостью. Он уже имел случай заметить за тот краткий срок, что выполнял обязанности ярла в Норфолке, и за еще более краткий срок, когда был соправителем короля Альфреда, как мало времени занятой человек проводит, занимаясь тем, чем ему хотелось бы заниматься. У большинства таких людей почти все время уходит на посторонние дела, на пустяки, на неразбериху и разрешение споров, которые, по-видимому, неотделимы от повседневной жизни.

— Как будто, — говорил Шеф жрецу моряков Хагбарту, — как будто плывешь с парусом, который волочится в воде за кормой корабля, замедляя его ход.

— Ты имеешь в виду плавучий якорь, — сказал Хагбарт. — Иногда он очень даже полезен. Например, при ночном шторме, когда ты боишься налететь на скалы.

— Наверное, — сказал Шеф нетерпеливо. — Но подумай, Хагбарт, подумай только, что было бы, если избавиться от такого тормоза!

Их маленькое общество, насчитывавшее человек сорок, от этого тормоза избавилось. Многие из них просто радовались, что живы. Те, кому довелось быть рабами, не склонны были ссориться или чего-то требовать. Вдобавок значительное число из этих сорока — возможно, самое большое при таких обстоятельствах во всей человеческой истории — были любопытными, искусными и пытливыми. В число этих сорока входили семь жрецов Пути, благодаря своей вере и природной склонности жадных до новых знаний. У них было десять послушников, молодых и ревностных, стремящихся к самостоятельности, которой гораздо легче добиться, если сумеешь внести свой личный вклад в приобретение знаний. Среди них был сам Шеф, изобретатель и создатель машин, благодаря которым история Севера пошла по иному пути. И среди них был Удд, возможно, самый изобретательный и настойчивый из всех, несмотря на его скромность и неприметную жизнь.

Свой вклад вносили и остальные — Квикка и Озмод, Фрита, Хама и Вилфи. Общим у них всех, как наконец-то понял Шеф, была уверенность. Это были люди, которые поднялись из грязи благодаря машинам, были обязаны машинам всем, что имели. Более того, они видели, как были посрамлены гордые викинги и франкские копейщики. Может быть, следовало сказать, что их ведет не просто уверенность, а что-то еще более сильное, в чем не смог бы усомниться никто. Они твердо знали, что для новых нужд можно придумать новые машины, были уверены, что новое всегда приносит пользу. В их присутствии невозможно было пожать плечами и ответить: «Да ведь всегда так делали».

Однако же именно нечто в таком духе и вызвало к жизни первое крупное усовершенствование в ту зиму. Привезли много зерна, и изголодавшиеся по хлебу путешественники, естественно, жаждали его выпечь. Но сначала зерно необходимо было смолоть. К этому отнеслись поначалу бездумно, как к традиционному женскому делу. Муку мелют женщины. Многие рабыни всю жизнь только этим и занимаются.

Но благодаря духу товарищества, порожденному в них совместным путешествием, было решено, что мужчины тоже должны исполнять эту обязанность. Наконец очередь дошла и до Удда — ему вручили пестик со ступкой, мешок зерна и велели его смолоть. Он промучился с полчаса, посмотрел на оставшееся зерно, отложил пестик и пошел искать Шефа.

— Почему здесь нет для этого мельницы? — возмущался Удд.

Шеф показал пальцем на заснеженную землю за окном:

— Потому что река замерзла.

— Есть ведь и другой способ крутить мельницу.

— Я знаю, — ласково ответил Шеф, — но не хочешь же ты предложить это Кутреду? Может быть, он соскучился по своему любимому занятию? Будь у нас вол, мы могли бы использовать вола для тягла, но у нас только дойные коровы, а их запрячь тебе никто не позволит.

— Я ж тебе говорил, — напомнил Удд. — Можно сделать ветряную мельницу.

При других обстоятельствах те или иные заботы неизбежно отвлекли бы вечно занятого Шефа от личного участия в этом деле. Но в ту скучную зиму заняться было больше нечем. Шеф с Уддом прошли к водяной мельнице, которую поставили жрецы Пути и которая работала только половину года, и стали соображать, что бы такое с ней сделать.

Большая часть необходимого уже имелась: два больших каменных жернова, которые, собственно, и мололи зерно. Толстая ось, поворачивающая верхний камень, и система шестерней, которые передавали усилие от речной воды к жерновам. Вращение вокруг горизонтальной оси преобразовывалось во вращение вокруг вертикальной оси, это было самым последним усовершенствованием. Нужна была только новая движущая сила.

— Как большие крылья, на четырех лопастях, — сказал Удд. — В сарае для лодок есть парусина.

— Ничего не выйдет, — вмешался прислушивающийся к их словам Герьольф. — Река всегда течет в одну сторону. А ветер может дуть отовсюду. Я вам скажу, что здесь он по большей части дует с гор, на северо-запад. Но если вы поставите парус и ветер переменится, он просто сорвет ваше ветряное колесо.

— Я знаю, как такому горю помочь, — ответил Удд с уверенностью, всегда появлявшейся у него, когда речь шла о технических проблемах. — Вспомни, как мы научились поворачивать катапульты. Мы поставили их на колесики, которые ездят по большому колесу. Здесь мы можем сделать то же самое. Поворачивать всю мельницу. Ее можно будет разворачивать с помощью бруса, как мы разворачиваем новые катапульты за хвостовик.

И опять же при других обстоятельствах какой-нибудь насмешник высмеял бы всю затею. Но здесь не было насмешников. Герьольф посомневался, а затем сказал:

— Ладно, давайте попробуем.

Вскоре почти все высыпали на улицу, разобрали старую мельницу, построили каркас для новой, послали в главную кузницу за крепкими гвоздями и скобами. Шеф, вспоминая позже эти события, еще раз подумал, как много полезного знали и умели все. Многие свободно управлялись с тяжелыми грузами, отнюдь не ленясь поднимать и ворочать массивные жернова. Всем руководил Хагбарт, которому довелось поднимать и устанавливать не один корабельный киль, сделанный целиком из огромного дерева. В течение нескольких дней все силы были брошены на мельницу, даже помол зерна с общего согласия отложили до той поры, когда для него появится лучший способ.

Наконец все было установлено, и Удду доверили вытащить последнюю стопорную задвижку, которая удерживала жернова и шестерни. Что он и сделал. Ветер дунул, крылья наполнились воздухом и повернули вертикальное колесо, которое вертело шестерню, вращавшую жернов. Ничего не произошло, не считая скрипа огромных бревен. Удд вставил задвижку на место.

— Нам нужны крылья побольше, — сказал он.

На следующий день мельница работала на полным ходу. Герьольф потирал руки при мысли о выгоде, которую можно будет получить, если установить такие мельницы по всей Скандинавии. Почти везде в стране было трудно использовать силу текущей воды, а вот мельница, которая мелет весь год, окупилась бы быстро. Жрецы Пути гордились тем, что содержат сами себя за счет своей работы, а не за счет десятины и землевладений, как христианские священники. Более того, они бы не возражали, разбогатей один из них благодаря новым знаниям — коль скоро он поделился бы этими знаниями с остальными.

Однако успех ветряных мельниц, по-видимому, лишь разжег аппетиты Удда. Как только первая из них заработала, он прожужжал Герьольфу уши своим следующим замыслом: изготовить теперь механический молот, рисунок которого он набросал Шефу в Каупанге годом раньше. Герьольф сначала слушал с сомнением, не раздражаясь, но просто не в силах понять, что же предлагает Удд.

Замысел был достаточно прост. Железо, хотя и хорошо знакомое норманнам и известное во всем западном мире, оставалось металлом если не драгоценным, то довольно дорогим. Одной из причин превосходства франкских и немецких копейщиков был вес того железа, которое они носили на себе. Железо многое значило в мире, где крестьянская лопата была деревянной и имела только узкую полоску железа по краям и где плуг был всего лишь обшитой железом сохой. Цена железа определялась не тем, что его трудно было найти, как серебро или золото, а тем, что оно требовало больших трудов. Руду приходилось раз за разом нагревать и вручную ковать молотом, пока из нее не выходил весь шлак, а потом еще переплавлять в примитивных печах, топившихся древесным углем. Железо Ярнбераланда было лучшим в мире. И все равно оно требовало обработки, как и любое другое, за исключением очень редко встречающихся небесных камней из чистого железа. У Герьольфа было топливо, у него была руда. Если бы можно было сократить время на обработку, к весне он сделался бы заметно богаче. Но как вращающееся колесо может двигать молот вверх-вниз?

Удд снова чертил на снегу свои рисунки, а Шеф, которого призвали в связи с разгоревшимся спором, переводил с английского на норманнский, — Удд так и не овладел чужим языком по-настоящему. В конце концов Герьольф вздохнул и дал согласие на попытку.

— Нам еще повезло, — отметил он, — что в этот раз машина будет в два раза меньше, чем в прошлый.

— Молот легче поднять, чем крутить жернов, — пояснил Шеф. — Удд говорит, что начнет с легкого молота.

— Насколько легкого?

— В центнер весом.

Герьольф потряс головой и отвернулся.

— Предложи ему разыскать Нарфи, жреца Тюра и летописца, пусть тот даст Удду пергамент и перо. Его рисунки легче будет разобрать, если изобразить их чернилами, а не палкой на снегу. И опять же, если он окажется прав, когда-нибудь люди будут драться за каждый листик его рисунков.

Скоро, когда подул ветер, застучал ковочный молот, обрабатывая металл с неслыханной скоростью, подобно никогда не останавливающемуся молоту Вёлунда, хромого кузнеца богов.

Следующий шаг сделал не кто иной, как Квикка. Не обладая никакими иными умениями, кроме игры на волынке и стрельбы из катапульты, он обычно занимался самой монотонной работой. Однажды, сражаясь с кожаными мехами, с помощью которых поддували воздух в раскаленный горн, и ошалев от непрестанных понуканий кузнеца «не останавливаться, иначе все пропало», Квикка снял ногу с верхнего рычага мехов и заявил:

— Для этого тоже нужна машина!

Превратить привод молота в привод для мехов оказалось довольно легко. И все же усовершенствование потребовало многих переделок, потому что каждое изменение влекло за собой еще одно. Приток воздуха в печи, где плавилась руда, существенно улучшился, и жар в ней заметно усилился. Кузнецы говорят, что железо сначало будет сине-фиолетовым, и это довольно опасно, так как можно нечаянно схватиться за него рукой, а потом нагревается до красного каления, когда оно становится достаточно мягким для обработки. Очень редко доводится им увидеть железо при белом калении, когда оно начинает плавиться. Хотя им иногда удавалось получить чугун, но обычно лишь при особо счастливом стечении обстоятельств, и вот теперь благодаря механическим мехам стало возможным плавить железо и делать отливки.

Двигали же людьми внешняя угроза и страх, если не предчувствие, войны. Шеф посовещался с Хагбартом и Нарфи, жрецам Тюра, и, следуя благоприобретенной привычке, попытался составить тарра, карту тех мест, где он побывал со своим отрядом. Сопоставив то, что он услышал и увидел сам, Шеф понял, что попал в настоящую ловушку, даже более опасную, чем побережье Норвегии. Оттуда, будь у него корабль, он мог бы отправиться в открытое море и, совершив долгий переход к берегам Шотландии, свернуть к восточному побережью Англии. Из этих же мест, даже имея «Аурвендилл» Хагбарта, он будет вынужден пробираться через залив, отделяющий Швецию от дальнего берега Восточного моря, где живут балты, а затем идти домой вокруг Скаане и через пролив, разделяющий Скаане и датский Сьяелланд.

— Какова там ширина пролива? — поинтересовался он.

— Три мили, — отвечал Хагбарт. — Именно так и разбогател старый король Кольфинн. Взимал пошлину за проход. Как я слышал, его там уже нет. Если ты прав и Рагнарссоны действительно расправились с Хрориком, там не осталось почти никого, кто мог бы остановить их.

— А где находится их знаменитый Бретраборг, Цитадель Братьев?

— Здесь, — сказал Хагбарт, ткнув в точку на карте, находящуюся на северном берегу Сьяелланда милях в пятидесяти от пролива. Каких-нибудь полдня под парусом.

Единственный оставшийся путь в Англию, который мог придумать Шеф, требовал от него вернуться в Гедебю и через болота пройти в Дитмарш, к исходной точке своих странствий. У него снова не будет корабля. И в любом случае, если его видение было истинным — а это подтверждали достоверные сведения Хагбарта о начале осады, — Гедебю давно попал в руки врагов. В руки Рагнарссонов. А что могло быть хуже, чем попасть в лапы Сигурда Рагнарссона? Шеф скорее предпочел бы умереть и быть подвешенным в коптильне Эхегоргуна.

А металлурги тем временем изготавливали не только чугунные чушки и пользующиеся спросом товары, вроде топоров. Следуя указаниям Удда, они также выпускали арбалет за арбалетом, с их пружинами, заводными рычагами и железными стрелами. Бывшие рабы вырезали деревянные части и складывали их штабелем. Каждые несколько дней они меняли род работы и приступали к сборке. Шеф подметил, насколько быстрее идет дело, если изготовить сначала, скажем, двенадцать наборов деталей, а уж потом собрать их, вместо того чтобы следовать освященному временем обычаю работать над каждым изделием с начала и до конца и, только закончив его, приступать к следующему. Гора арбалетов росла, их давно уже стало больше, чем нужно.

— Мы всегда можем их продать, — обрадованно сказал Герьольф.

— Хорошо бы, чтобы они нам вообще не понадобились, — ответил Шеф.

Из всех усовершенствований Удда ничто так не заинтересовало Торвина и других кузнецов, как закаленная сталь. Они немедленно ухватились за щит Кутреда, испытывали его на прочность и пришли в полный восторг. Стремительно рождались новые замыслы. Делать из необычайно твердого металла кольчуги. Оказалось, что осуществить это невозможно — слишком трудно сгибать кольца и соединять их. Попытка взять готовую кольчугу и обработать ее как единое целое принесла лишь чрезвычайно дорого обошедшуюся груду наполовину сплавившихся между собой колечек, совершенно напрасная потеря целого месяца труда хорошего кузнеца, как не преминул заметить Герьольф. Плоские пластины было сделать сравнительно легче, но они не находили себе применения. Люди не настолько плоские, чтобы эти пластины пришлись им впору. Казалось, что новая сталь абсолютно бесполезна для военных целей, за исключением щитов, но и те имели свои недостатки. Щиты делали выпуклыми, потому что стрелы и дротики отскакивали от изогнутой поверхности, и — немаловажное соображение — круглый щит легче носить на плече. Никто, даже Бранд или Кутред, не смог бы маршировать весь день со щитом в руке. В битвах быстрее всех погибали те, у кого раньше уставала держащая щит рука.

Закаленный металл, при всех своих волшебных свойствах, выглядел бесполезным для войны. Однако Шеф никак не мог забыть слова, которые бросил ему пленник Свипдаг: «Чтобы пройти через то, что тебя ждет, нужно иметь железную шкуру». Шеф знал, кто ждет его в Бретраборге. Где же его железная шкура? И как ее носить?

Вышло так, что Шеф частенько беседовал с Хагбартом. Тот особенно интересовался подробным описанием различных типов судов, на которых Шеф плавал и которые встречал в море. Он понимающе кивал, слушая о придуманных Ордлафом английских линейных кораблях, вооруженных «мулами», и снова и снова выжимал из Шефа подробности скоротечного боя с «Франи Ормр», кораблем, пользующимся заслуженной известностью, так как был самым большим дракаром на всем норманнском Севере.

— Неудивительно, что Сигурд превосходил вас в скорости, — заметил он. — Я не уверен, что его обогнал бы даже мой собственный «Аурвендилл». Хотя под парусом мой корабль быстрее, так я считаю. Но ведь чем больше у тебя весел на каждый фут киля, тем быстрее ты в гребной гонке. В закрытых водах «Франи Ормр», наверное, обгонит меня.

Он также заинтересовался устройством двухмачтового «Журавля», о котором Шеф мог немало ему порассказать, поскольку сам помогал разбирать его на доски и дрова. Корабли береговой охраны короля Хальвдана были знакомы Хагбарту слишком хорошо. Он легко мог догадаться, как один из них был укреплен, чтобы выдерживать отдачу катапульты. Озадачивали его только новые мореходные качества, появившиеся благодаря второй мачте. Шеф уверял его, что «Журавль» ходил под парусом, и ходил неплохо. В отличие от «Норфолка», который больше напоминал корыто.

— Теперь, когда мы научились ставить «мулов» на колесики, чтобы разворачивать их, — сказал однажды за обедом Квикка, — хорошо бы нам ставить их на каждом конце корабля, спереди и сзади, да повыше. Я только боюсь, что тогда корабль при боковом ветре будет опрокидываться из-за этого дополнительного веса наверху. Ведь даже «Норфолк» не слишком-то высоко поднимался из воды.

Услышав это, Хагбарт аж прыснул пивом через нос.

— «Корабль будет опрокидываться», «спереди и сзади», — задыхался он. — Хорошо, что мы не в море, где нас могли бы подслушать морские тролли. Они наказывают моряков, которые не употребляют правильные haf — слова, слова-запреты.

— И как бы ты построил судно, о котором говорит Квикка? — поинтересовался Шеф, игнорируя все предупреждения относительно морского языка.

— Я думал об этом, — ответил Хагбарт, царапая на столе рисунок своим кинжалом. — По-моему, вам нужно сделать то, что они начали делать на «Журавле», да не доделали, — построить корабль с жестким каркасом, гораздо крепче тех, что мы строим.

Вспомнив, как «Аурвендилл» изгибался на волне, когда они плыли из Гедебю в Каупанг, Шеф и Карли одновременно одобрительно кивнули.

— Тогда борта нужно будет сделать примерно такими, — продолжал Хагбарт.

Изучая рисунок на столе, Шеф сказал задумчиво:

— Для меня твое предложение выглядит так, словно над одним из наших кораблей надстроили еще один такой же.

Хагбарт кивнул:

— Да, можно сделать и так. Перестроить старый корабль.

— Значит, мы можем перестроить, скажем, твой «Аурвендилл», который стоит в корабельном доке. Нарастить киль, склепать его — у нас тут уйма доброго железа, — приделать к нему каркас, нарастить, как вы это называете, фальшборт, нагрузить тяжелый груз и построить боевые башни на корме и на носу.

Хагбарт не стерпел:

— Только не «Аурвендилл»! Самый красивый парусник на Севере!

— Хотя и не такой быстрый, как «Франи Ормр», — поддел его Шеф.

— Если вы все это сделаете, — вмешалась никем до того не замеченная Эдтеов, которая неприязненно смотрела, как Хагбарт что-то царапает на полированной столешнице, — вы сможете навесить на корабль ваши стальные пластины и действительно утопить его.

Шеф уставился на нее, раскрыв рот.

— Говорим мы, а подсказывают боги, — в который раз вспомнил свою пословицу Торвин.

В конце концов Хагбарта отправили на лыжах прочь, а на «Аурвендилле» начались работы. Хагбарт примирился с необходимостью переделки корабля, но признался, что предпочел бы видеть эту идею опробованной на чьем-то другом судне. И он не мог вынести, чтобы его корабль потрошили у него на глазах. После того как основная разборка окончится, обещал Хагбарт, он вернется и будет помогать. А до тех пор предпочитает держаться в сторонке.

Кутред вызвался сопровождать его. Среди всех находящихся в фактории он играл самую скромную роль: отказался даже посмотреть на работающую мельницу, совсем не интересовался кузницей, много времени валяясь в постели из-за открывшейся на ноге раны, словно бы его тело мстило за пренебрежение, которому подвергалось раньше. Когда рана зажила, он подолгу в одиночестве катался на лыжах, быстро этому научился и нередко исчезал на весь день. Когда Шеф спросил, не мучают ли его на снежной равнине голод и жажда, он отвечал:

— Там полно еды, если знаешь, как добыть ее.

Шеф недоумевал. Эхегоргун следовал за ними через горы до самого стойбища Пирууси. Не мог ли он пойти и дальше? Потаенный Народ, кажется, умеет ходить по пустошам, где захочется. Кутред однажды обмолвился, что везде кругом их было больше, чем думают люди. Может быть, на пустошах он встречается с Эхегоргуном, а то и с Мистарай. Кутред пришелся по душе Потаенному Народу. Не то что людям, хотя кое-кто из женщин жалел его. Что ж, по крайней мере, он был надежным защитником для Хагбарта, а Хагбарт — не такой человек, который мог бы чем-то задеть его, в отличие от Карли, миловавшегося с Эдит, и от Кеолвульфа, по-видимому напоминавшего Кутреду, кем тот сам был когда-то.

* * *

Пришел праздник Юле, принеся в их жизнь разнообразие — жареная свинина и кровяные колбасы на столе, песни и легенды жрецов Пути в праздничном застолье. Вслед за тем наступила глубокая зима, с такими ураганными ветрами, что ветряное колесо приходилось на время снимать с мельницы, повалил густой снег. Маленькой общине, в изобилии запасшейся едой и топливом, одеялами и подбитыми пухом спальными мешками, морозы были нипочем. Шеф начал даже удивляться жизнерадостности своих товарищей, но вскоре и это разъяснилось.

— Да, здесь, конечно, холодно, — сказал Квикка. — Но подумай, каково нам приходилось на английских болотах, в рабстве у черных монахов. Хорошо, если вообще было одеяло, никакой еды, кроме каши, да и той недостаточно, жили в хибарах на земляном полу, который не просыхал от Михайлова дня до Пасхи. И впереди ничего не светит, кроме Великого поста! Нет, я никогда не проводил зиму лучше, чем здесь.

Веселья добавил и результат одного из опытов Удда. Тот все никак не мог забыть полную неудачу, постигшую их при попытке изготовить зимний эль, выпаривая воду вместо того, чтобы вымораживать ее. Зимний эль сейчас можно было получить, просто выставив на улицу ведро, но Удд уперся на своем. Если в кипяченом эле не остается крепости, рассуждал он, значит, крепость должна уходить из него вместе с паром. Он принялся мудрить, шаг за шагом. Улавливать пар. Закрывать кипятильный котел. Приделывать к нему трубку — из легкой для обработки меди, — протянутую из жара в холод, чтобы пар быстрее оседал. Собирать конечный продукт. Повторять весь процесс с более тщательно заделанными щелями и более аккуратной перегонкой. В конце концов Удд получил нечто и предложил остальным попробовать. Они пили с опаской, потом с любопытством и с одобрением.

— Неплохое питье для морозного дня, — высказался Озмод. — Я считаю, оно не так хорошо, как зимний эль с пряностями, но оно более натуральное. В нем все еще остается какой-то привкус огня. «Огненный эль», так нам надо его назвать.

— Лучше было бы делать его из вина, — сказал Удд, который за всю жизнь вино пробовал не больше чем пару раз.

Кутред ничего не сказал, но, исчезая в очередной раз на лыжах, захватил с собой фляжку.

* * *

Наступил долгожданный день, когда они смогли выкатить перестроенный «Аурвендилл» из корабельного сарая и спустить его на берег реки, которая все сильнее и сильнее шумела подо льдом в ожидании близкого ледохода.

— А не положить ли нам для удачи что-нибудь на катки? — задумался Шеф.

Хагбарт резко глянул на него.

— Есть такие, кто делает это, — ответил он. — Обычно приносят кровавую жертву Ран, троллихе из морских глубин.

— Я имел в виду другое. Удд, нет ли у тебя с собой туеска с огненным элем? Положи его под киль. Когда корабль пойдет, он его раздавит.

Хагбарт понимающе кивнул.

— И тогда ты должен будешь дать кораблю новое имя, — он похлопал по мачте. — Это уже не мой «Аурвендилл». Это имя звезды, ты знаешь. Сделанной из отмороженного пальца ноги одного гиганта, которого Тор закинул на небо. Доброе имя для быстрого корабля. Теперь он стал совсем другим. Как ты его назовешь?

Шеф не ответил ничего, пока люди не взялись за канаты, чтобы вытащить корабль из сарая, в котором над ним так долго трудились. Когда они налегли на канаты и густая коричневая жидкость плеснулась на киль, Шеф крикнул:

— Я нарекаю тебя «Неустрашимый»!

«Неустрашимый» медленно сполз по слипу, захрустел по толстому льду и остановился, удерживаемый канатами.

Выглядел корабль непривычно. Киль изготовили и собрали из самого крепкого дерева и железа, какие смогли достать. На удлиненный киль через каждые несколько ярдов поставили шпангоуты, а к ним, вопреки обычной практике, доски прибили, вместо того чтобы привязать их сухожилиями. Собственные доски «Аурвендилла» образовывали теперь только верхнюю часть бортов нового корабля. В нижней их части крепили более прочные сосновые доски. На носу и на корме прежние чистые обводы были искажены боевыми башнями, скопированными с тех башен для «мулов», что Шеф увидел на стенах Гедебю. В каждой башне размещался вновь построенный «мул». Чтобы уравновесить их тяжесть, «Неустрашимый» был построен с глубокой осадкой и круглыми бортами, с массивным грузом в образовавшемся объемистом трюме. К боевым башням примыкали полупалубы, под которыми команда могла устроиться гораздо уютней, чем под кожаными навесами, обычно служившими викингам даже в Атлантике.

В двух вопросах Хагбарт добился своего. «Неустрашимый» остался одномачтовым, хотя с учетом увеличения корпуса парус тоже пришлось увеличить, правда, не вверх, а только в стороны, но все же его площадь возросла при этом почти в полтора раза. И те стальные пластины, которые должны были в качестве брони защищать борта и башни с «мулами», были сложены в трюме, чтобы доставать их только в случае надобности.

— Я бы не рискнул совершать на нем долгий переход в открытом море в Англию, — сказал Хагбарт, позаботившись отойти подальше от корабля, чтобы его слова случайно не накликали беду. — По сравнению с ним самый неуклюжий кнорр выглядит изящным, а когда вы поставите пластины на место, будет еще хуже.

— Он построен не для того, чтобы плыть в Англию, — ответил Шеф. — Если он доставит нас через проливы к Фризским островам, он выполнит свою задачу.

Как раз мимо Бретраборга, подумал Хагбарт, но ничего не сказал. Сам он не собирался отправляться в это опасное путешествие. У него имелось долговое обязательство от казначейства Шефа и Альфреда за продажу «Аурвендилла», и он намеревался получить свои денежки.

А Шеф мучился сомнениями — имел ли он право потребовать от людей разделить с ним риск опасного похода. Англичане, которые уже прошли с ним такой долгий путь, разумеется, последуют за своим королем, надеясь вернуться на родину, как и Карли, который рвется рассказать в Дитмарше историю своих странствий. А также Ханд. На своем участии настаивал Торвин. Хагбарт и его малочисленная команда дойдут вместе с отрядом до Смааланда на юге Швеции, за это время покажут «сухопутным крысам», как управляться с парусом.

Когда снег начал таять и люди уже подумывали об отплытии, Кутред пришел повидать своего господина.

— Ты хочешь, чтобы я отправился с тобой на Юг? — спросил он.

Шеф внимательно посмотрел на него.

— Я думал, мы повезем тебя домой. В Нортумбрию.

— В Нортумбрии меня никто не ждет. Мой король мертв. Не знаю, жива ли моя жена, но даже если жива — я теперь для нее ничто. Я лучше бы пожил здесь, на пустошах. Здесь есть люди, которые принимают меня таким, какой я есть. Люди, которые не оценивают человека только одним способом.

Шеф вновь услышал в его голосе неизбывную горечь. И все же — он не осмеливался отпустить Кутреда. Тот один стоил целой катапульты или бронированного нагрудного панциря. Кутред ему понадобится, прежде чем они завоюют Юг, в этом Шеф был уверен.

— Ты помнишь мельницу? — спросил он. — Когда я вытащил тебя оттуда, ты поклялся, что ты мой человек.

Кутред большую часть своей жизни был королевским ратоборцем. Он понимал, что такое долг и верность, и считал, что они длятся до самой смерти.

— Проводи меня до Скагеррака, и если захочешь, я отпущу тебя сюда, в пустоши, — добавил Шеф.

Кутред вперил взгляд в грязь под ногами.

— Я провожу тебя до Скагеррака, — обещал он. — И мимо Бретраборга. А здесь меня будут ждать.