Глава 11

Хрэдил все рассчитала с самого начала. Мысль была горькой, как желчь, и Ян чувствовал вкус ненависти, вскипавший в нем каждый раз, когда он об этом думал. Задумала, выносила в мозгу за змеиными глазками. Будь она мужчиной, он убил бы ее на глазах у остальных, пусть даже они бы прикончили его в отместку.

Каменный пол под ним был горячим, все еще пылал жаром лета. Он снял рубашку и положил под голову, как подушку, и все равно истекал потом. В маленькой кладовке, должно быть, было под 100 или выше. Должно быть, они специально ее подготовили, прежде чем устроили собрание и обвинили его — он видел отметины в тех местах, где лежали хранившиеся здесь части, прежде чем их уволокли. Окно отсутствовало. Высоко над головой постоянно горела лампочка. Между дверью и камнями пола имелась щель, и в нее поступал более холодный воздух. Он лежал, прижав лицо к щели, и думал о том, сколько его здесь продержат без воды.

Кто-то должен был о нем позаботиться — но этот «кто-то» не появлялся. Казалось немыслимым — вчера быть Поездным Мастером и отвечать за всех людей и ресурсы планеты, а сегодня оказаться забытым узником.

Хрэдил. Они выполнили то, что она хотела. Она оказала помощь, и он перегнал поезда на юг — но это было временной хитростью. Она знала, что он справится с работой. И знала также, что ей надо подорвать его авторитет, и схватят его, когда путешествие будет закончено. Он ратовал за слишком большие перемены и слишком большую свободу выбора, и ей это было не нужно. Их не требовалось убеждать в необходимости его свершения.

Нет!

Слишком многое изменилось, слишком многое сейчас менялось, чтобы она могла победить. Если они пойдут ее путем, они засеют кукурузу, привезенную с собой, а оставшуюся кукурузу оставят до прибытия кораблей, а там, глядишь, и вся эта история вылетит из головы фермеров, и вернутся благополучные старые времена, те времена, к которым она так привыкла.

Нет! Ян медленно поднялся на ноги. Так быть не должно. Если корабли не придут, они все погибнут, и кроме того, ничего не имеет значения. Но если и придут, этим людям все равно не удастся вернуть старые времена. Он бил и бил ногой в металлическую дверь, пока она не задрожала в своей раме.

— Эй, ты, а ну, утихни! — раздался голос.

— Нет. Мне нужна вода. Немедленно открой.

Он пинал дверь до тех пор, пока от напряжения не закружилась голова, пока наконец, не заскрипели засовы. Когда дверь открылась, за ней стоял Хейн с пистолетом в руке, а рядом с ним второй проктор. У Хейна все еще был гипс, и рука в гипсе была протянута к Яну, он махал ею у него под носом.

— Ты это сделал и думал, что тебе все пройдет? Нет, ничего у тебя не получилось. Ты приговорен...

— Без слушаний?

— Слушанья были, и они были весьма занятны. Я там присутствовал. — Он хихикнул. — Улики были неопровержимы. За свои преступления ты приговорен к смерти. Так зачем на тебя тратить хорошую воду?

— Вы не смеете, — пробормотал Ян, чувствуя тошноту, и привалился к дверному косяку.

— С тобой все кончено, Кулозик. Ну, что же ты не пресмыкаешься, не просишь меня о помощи? Я мог бы подумать...

Он ткнул пистолетом в лицо Яну. Он отшатнулся, он был слишком слаб, чтобы устоять, соскользнул на пол...

Схватить Хейна за лодыжки, выдернуть их из-под толстяка, обрушить его на второго проктора. Ян обучился грязным приемчикам у учителя Каратэ, который превратил это занятие в хобби. А эти люди ничего не знали о хитростях рукопашного боя.

Пистолет был зажат в ладони Хейна, и тот успел нажать на спуск, после чего Ян ногой выбил его в сторону. Раздался один-единственный выстрел, и тут же Хейн завизжал — колено Хейна вонзилось ему в пах. Второй проктор держался не лучше. Удар кулаком по ребрам вышиб воздух из его легких. Пистолет его так и остался в кобуре, а сам он повалился без сознания от бешеных ударов по шее.

Хейн не потерял сознания, но глаза у него остекленели, и он катался в агонии, корчился, рот его округлился от боли. Ян подобрал и его пистолет — а затем крепко пнул его по голове.

— Я хочу, чтобы вы полежали спокойно, — сказал он. Затем затащил безжизненные тела в кладовку и запер их.

Что дальше? На какое-то время он свободен, но бежать отсюда некуда. А свобода нужна больше. Им нужна кукуруза, и поезда должны отправиться в повторный рейс. Но Главы Семей приняли совсем другое решение. Он мог их опередить, но знал, что это ничего не дает. Они обрекли его на смерть от жажды, они наверняка не станут его слушать. Если Хрэдил там нет, он сможет убедить их... Нет, он знал, что это не составляет разницы. И если убить ее, он ничего не выиграет.

Единственной, что может составить разницу, что может спасти его жизнь, а также жизнь всех на этой планете — это коренные перемены. А как их осуществить? Легких ответов не было. Но прежде всего первоочередное. Глоток воды.

В углу был чан, полный воды — в нем прокторы охлаждали пиво. Ян выставил несколько оставшихся бутылок и наклонил чан к губам, пил и пил, сколько мог. Остаток вылил на голову, отдуваясь от удовольствия. Лишь тогда сковырнул керамическую крышку с горлышка пивной бутылки и сделал глоток. Первые проблески плана уже начали появляться. Хотя в одиночку он ничего не сделает. Но кто бы мог помочь? Нечего и мечтать, что кто-то без крайней необходимости пойдет против воли Глав Семей. Или на этот раз они себя преодолеют. Если следствие и вердикт содержаться в тайне, он, вполне возможно, может рассчитывать на сотрудничество; прежде чем что-либо сделать, нужно получить информацию.

Пистолеты, взятые у прокторов, были спрятаны в пустой мешок из-под семян — так, чтобы в случае нужды легко добраться до них. В погребе была тишина: пройдет какое-то время, прежде чем на этом фланге возникнет беспокойство. Итак, что происходит снаружи?

Ян чуть приоткрыл наружную дверь и заглянул в щель. Ничего. Пустая улица под сумеречным небом, пыльная, однообразная. Он шире открыл дверь и шагнул в нее, затем направился прямиком к безмолвным поездам.

И остановился? Что это, резня? Повсюду тела. Затем он улыбнулся своим черным мыслям. Они спали, конечно. Не в поезде, живые, уцелевшие в буре — они все съели и выпили, и теперь лежали вповалку. Им не нужно было возвращаться в тесные шумные машины. Это было чудесно — и, чудеснее всего, если бы это было запланировано. Главы Семей тоже спали, и они были единственными, кому следовало тревожиться. Ступая тихо и быстро, он прошел вдоль всей колоны поездов и добрался до семьи Сяо.

Как всегда, здесь царила опрятность и организованность, спальные маты были уложены аккуратными рядами, женщины и дети спали в отведенном месте. Он ходил между неподвижными фигурами мужчин и, наконец, нашел Ли Сяо. Лицо того во сне было спокойно, и тревожные морщинки на переносице, которые присутствовали всегда, разгладились. Он опустился на колени и легонько потряс Ли за плечо. Темные глаза медленно открылись, и морщинка между ними мгновенно появилась вновь, как только Ян прижал палец к губам. Повинуясь жестам, Ли безмолвно поднялся и пошел следом. Он поднялся за Яном по лестнице на ближайший движитель и смотрел, как тот закрывает дверь.

— Что случилось? Что тебе нужно?

— У меня твои ленты, Ли. Нелегальные.

— Надо было мне их уничтожить! Я же знал! — это был крик боли.

— Не упрекай себя за это. Я пришел к тебе, потому что ты — единственный на этой планете, у кого, как мне известно, нелады с законом. Мне нужна твоя помощь.

— Я не хочу вмешиваться. Я бы никогда...

— Слушай меня. Ты еще не знаешь, что я хочу. Ты что-нибудь знаешь о суде надо мной?

— Суде...

— О том, что я приговорен к смерти?

— О чем ты говоришь, Ян? Ты что, переутомился? С момента нашего прибытия произошло только то, что мы наелись, напились и завалились спать. Это было здорово.

— Ты знаешь о собрании Глав Семей?

— Как будто. Они всегда собираются. Я знаю, что они возвели надувной купол, прежде чем потребовать пива. Я думаю, они все там. Но без них вечеринка была прекрасной. Можно мне попить воды?

— Возле двери кран.

Итак, суд хранился в тайне. Ян улыбнулся. Это тот факт, который ему требовался. Их ошибка. Если бы они убили его сразу, кто-то поворчал бы, но и только. Ну что ж, теперь им слишком поздно исправлять ошибку. Ли вернулся и выглядел уже не таким сонным.

— Вот список имен, — сказал Ян, быстро записывая имена. — Эти люди из экипажа моего движителя, хорошие люди. И Лайос — он научился думать своей головой, после того, как принял командование у Хейна. Думаю, этих людей достаточно, — он вручил список Ли. — Не мог бы ты взять список, найти этих людей и сказать, что я жду их здесь? Пусть очень-очень быстро идут сюда, вопрос чрезвычайной важности...

— Что?

— Поверь мне еще немного, Ли. Пожалуйста. Когда вы соберетесь, я вам все расскажу. И это очень важно. И необходимо, чтобы они были здесь как можно быстрее.

Ли сделал глубокий вдох, словно хотел протестовать — затем медленно выдохнул.

— Только для тебя, Ян. Только для тебя, — сказал он, повернулся и вышел.

Они появились, один за другим, и Ян сдерживал свое беспокойство и их любопытство, пока Ли не вернулся, и дверь не закрылась вновь.

— Кто-нибудь вас заметил? — спросил он.

— Нет, пожалуй, — ответил Отанар. — Может кто из них и вставал, чтобы пойти отлить, но потом он вновь ложился спать. Все тихо и мирно. Так что же случилось?

— Я вам расскажу. Но сначала я хочу прояснить некоторые факты. Прежде чем начался этот поход, я перекинулся парой слов с Хейном Риттерснатчем. Он утверждает, что я его ударил. Он лжет. Есть свидетель. Лайос Наджи.

Лайос попытался загородиться чем нибудь, когда все посмотрели на него. Но пути для бегства не было.

— Итак, Лайос? — спросил Ян.

— Да... я был там. Я не слышал всего, что там говорилось...

— Я не об этом спрашиваю. Бил я Хейна, или нет, скажи нам?

Лайос не хотел впутываться в это дело, но пришлось.

— Нет, ты его не бил. Хотя тогда мне казалось, что кто-нибудь из вас ударит, настолько вы оба разозлились. Но ты его не бил.

— Спасибо. Теперь еще один вопрос, и он совсем не так прост. Когда мы проезжали через джунгли, от укусов насекомых умерли дети. Всем вам об этом известно. Мне пришлось принять тяжелое решение. Я не остановил поезд, и доктор не смог осмотреть детей. Возможно, я был неправ. Остановка могла их спасти. Но я прежде всего думал о безопасности всех остальных. Это на моей совести. Если бы мы остановились, доктор смог бы что-нибудь сделать...

— Нет, — сказал Отанар громко, — ничего бы он не сделал. Я слышал. Старый Бекер вызвал его и стал на него орать. Но он-то из Росбахов, а те, когда на них орут, совсем стервенеют. Он стал орать в ответ, что никак не мог спасти детей, только ввести антитоксин, а это и без его сделали. Он стыдил людей, которые допустили, чтобы открыли окна, самого Бекера упрекал.

— Хотел бы я это слышать, — сказал Эйно.

— Да и я тоже, — тепло согласился Гизо.

— Спасибо, мне приятно это слышать, — сказал Ян, — и причин тому много. Сейчас вы узнаете подробности двух демаршей против меня. Я знаю, что обвинения эти ложные. Но если Главы Семей захотят судить меня по ним, я подчинюсь.

— Почему судить? — спросил Отанар. — Может быть расследовать, а не судить — не раньше, чем подтвердятся обвинения. Только так.

Остальные закивали, выражая согласие, и Ян подождал, пока не утихнет бормотание.

— Я рад, что вы с этим согласны, — сказал он. — Поэтому теперь я могу сказать вам, что произошло. Пока вы развлекались, Главы Семей провели тайное собрание. Меня схватили и заключили под стражу. Основываясь на этих обвинениях, они провели суд — меня на нем не было — и сочли меня виновным. Если бы я не сбежал, я был бы уже мертв, ибо таков был приговор.

Они слушали эти слова с недоверием. Потрясение сменилось гневом, как только истинная ситуация прояснилась.

— Не удовольствуйтесь лишь моими словами, — сказал Ян, — это слишком важно. Хейн и второй проктор заперты, и они скажут нам...

— Я не хочу слушать, что скажет Хейн! — закричал Отанар. — Он слишком много врет. Я верю тебе, Ян, мы все тебе верим, — остальные закивали. — Ты только скажи нам, что делать. Надо рассказать людям. У них это не пройдет.

— Пройдет, — сказал Ян. — Если мы вмешаемся. Сказать людям — это будет недостаточно. Вам приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из семьи Тэкенга противоречил старику? Нет, я с вами не согласен. Мне придется явиться на суд, я хочу этого. Но лишь в соответствии со Сводом Законов. Публично, и чтобы все свидетели соглашались. Я хочу, чтобы все было открыто. Но Главы Семей постараются все это прекратить. Нам придется заставить их силой.

— Как?

Наступила тишина. Все ждали, готовые помочь. Но удастся ли им продвинуться достаточно далеко? Ян инстинктивно знал, что если бы они задумались о том, куда идут, они бы остановились. Но, действуя в унисон и будучи в ярости, они на это способны. И после этого уже не смогут повернуть назад. Они думали революционно — а теперь им предстояли революционные дела. Он взвесил свои слова.

— Без энергии ничего не сдвинется. Эйно, как проще всего вывести из строя движители? Снять программные блоки компьютеров?

— Слишком большая работа, — сказал Инженер, погружаясь в техническую проблему и не сознавая масштабов преступления, которое они обсуждали. — Я бы посоветовал вставить в управление разъемный контакт-заглушку. То есть, поставить заглушку на оба конца, и снять кабель. Дела на пару секунд.

— Прекрасно. Затем сделаем вот что. Обездвижим заодно и танки. Перенесем кабели на танк — шесть из больших. Затем поднимем всех и скажем им, что случилось. Пусть начинают суд, хоть сейчас же. Когда все закончится, поставим кабели обратно и вернемся к работе. Что скажете?

В последний вопрос он не вложил настойчивости, хотя это было наиболее важное решение из всех. Бесповоротное решение, обратного пути уже не будет. Если они поймут, что берут сейчас в руки всю энергию этого мира, они подумают по-другому. Секундное колебание, и он проиграет.

Они были техниками, механиками, и никогда не размышляли в подобной манере. Они лишь хотели исправить явно неправильное.

Послышались крики согласия, затем они занялись согласованием различных вопросов, приведением операции в действие. Лишь Гизо Сантос не присоединился к общему возбуждению и сидел, глядя на Яна широкими умными глазами. Ян не дал ему задания, и вскоре остался наедине с молчащим офицером связи. Тот заговорил лишь когда все вышли.

— Ты знаешь, что делаешь, Ян?

— Да. И ты тоже. Я ломаю все правила, создаю новые.

— Более того, будучи сломанными, правила уже никогда не восстановятся в прежнем виде. Главам Семей это не понравится.

— Им придется пойти на это.

— Я знаю. И я могу подобрать слово для этого, если ты сам этого сделать не можешь. Это революция, не так ли?

После долгого молчания Ян произнес, глядя на мрачное лицо собеседника:

— Да, это так. Так тебе не вкусу эта идея?

Лицо Гизо медленно растянулось в широкую ухмылку.

— Не по вкусу? Я думаю, она чудесна. Ведь она должна произойти, так ведь говорится в труде «Класс и труд — вечная борьба»?

— Я никогда о нем не слышал.

— Да, и многие не слышали, я думаю. Мне его дал один из корабельного экипажа. Он сказал, что эта книга-невидимка, нигде не значится, но существует небольшое число оригиналов, а с них делаются дубликаты.

— Ты на опасной стезе...

— Я знаю. Он сказал, что может привезти еще, но я его больше не встречал.

— Несложно догадаться, что с ним произошло. Так значит, ты со мной? Это превзойдет все твои ожидания.

Гизо схватил руки Яна в свои ладони.

— Навсегда. Каждый шаг — с тобой вместе.

— Хорошо. Тогда ты мне поможешь в одном деле. Я хочу, чтобы ты пошел со мной в кладовую, где заперты Хейн и второй проктор. Они готовы были привести смертный приговор в исполнение, поэтому оба знают о тайном суде. Они — наши свидетели.

Когда они шли в кладовую, кое-кто из спавших уже потягивался, просыпаясь. Дверь на улицу была полураскрыта, как и оставил ее Ян.

Но дверь хранилища была отворена, и двое прокторов исчезли.