Глава 4

Лицо Шефа не изменилось, когда посыльный, еле державшийся на ногах от усталости после долгой езды, рассказывал новости. Армия Мерсии в Вессексе. Король Альфред исчез, и никто не знает, где он. За миссионерами Пути безжалостно охотятся. Церковь предала короля Альфреда и всех его союзников анафеме, лишила всех прав, никто не должен ему помогать или давать приют.

И повсюду сожжения; или по приказу епископа Винчестера, когда отсутствует живой мертвец Вульфгар, распятия. Длинный перечень захваченных людей: катапультеры, товарищи, ветераны битвы с Айваром. Торвин застонал, ошеломленный, а список все продолжался и продолжался. А ведь погибшие не принадлежали к его народу и лишь недавно обратились к вере в Путь. Шеф продолжал сидеть на раскладном стуле, проводя пальцем по жестоким лицам на точильном камне.

Он знал, подумал Бранд, наблюдая, и вспомнил неожиданный запрет Шефа Торвину самому распространять веру. Он знал, что произойдет, догадывался. Это значит, что он послал своих людей, англичан, которых сам поднял из грязи, на верную смерть под пытками. И то же самое он сделал со своим отцом. Я должен быть уверен, очень уверен, что он никогда не посмотрит на меня с таким задумчивым выражением. Если я раньше и усомнился бы в том, что он сын Отина, теперь я знаю.

Но если бы он так не поступил, сейчас мы оплакивали бы смерть Торвина, а не бродячих крестьян.

Посыльный иссяк, новости и ужасы кончились. Шеф молча отпустил его поесть и отдохнуть, повернулся лицом в совету, собравшемуся на освещенной солнцем вершине холма: Торвин, Бранд, провидец Фарман, Бонифаций, как всегда, держащий наготове чернила и бумагу.

— Вы слышали новости, — сказал Шеф. — Что мы должны предпринять?

— Разве можно сомневаться? — спросил Торвин. — Союзник призвал нас. Теперь церковь лишила его прав. Мы должны прийти ему на помощь.

— Больше того, — добавил Фарман. — Если и существует подходящий момент для решительного удара, то именно сейчас. Королевство разделено. Законный король, христианин, выступает на нашей стороне. Как часто в прошлом христиане распространяли свою веру, обращая короля, а через него и весь народ? Не только рабы будут с нами, но и фримены и половина танов. Пришло время остановить наступление христиан. Не только в Норфолке, но и повсюду.

Шеф упрямо сжал губы.

— А ты что скажешь, Бранд?

Бранд пожал мощными плечами.

— Нам нужно отомстить за товарищей. Мы не христиане — прошу прощения, отец. Кроме вас, все не христиане и не привыкли прощать своим врагам. Я высказываюсь за выступление.

— Но я ярл. И решение принимать мне.

Медленно все кивнули.

— Вот что я думаю. Послав миссионеров, мы расшевелили осиное гнездо. И нас ужалили. Надо было предвидеть это.

Ты-то предвидел, подумал Бранд.

— Отобрав у церкви землю, я расшевелил другое гнездо. За это меня еще не ужалили, но я жду этого. Я предвижу это. Я говорю: давайте посмотрим на своих врагов, прежде чем ударить. Пусть приходят к нам.

— А наши товарищи будут лежать неотомщенными? — проворчал Бранд.

— Мы потеряем шанс завоевать свое королевство, королевство Пути! — воскликнул Фарман.

— А как же твой союзник Альфред? — спросил Торвин.

Шеф постепенно преодолевал их сопротивление. Убеждал, противопоставлял свои аргументы. И в конце концов уговорил подождать с неделю, получить более полные сведения.

— Надеюсь только, — сказал в конце встречи Бранд, — что хорошая жизнь не размягчила тебя. И всех нас. Нужно больше времени проводить с армией, а меньше с этими остолопами в твоем суде.

Неплохой совет, подумал Шеф. И чтобы охладить разгоряченных советников, повернулся к отцу Бонифацию, который все время молчал и ждал только знака, чтобы записать решение или сформулировать приказ.

— Отец, пошли за вином. У нас пересохло горло. Выпьем в память своих покойных товарищей что-нибудь получше эля.

Священник, упрямо одевавшийся в черную сутану, остановился у выхода.

— Вина не осталось, лорд ярл. Говорят, должен был прийти груз с Рейна, но не пришел. И вообще уже четыре недели ни одного корабля с юга, даже в Лондон не приходили. Я велю вскрыть бочонок лучшего медового напитка. Может, ветер противный.

Бранд молча встал, подошел к открытому окну и посмотрел на небо и на горизонт. В такую погоду, подумал он, я смог бы приплыть из устья Рейна к Йаре в корыте моей матушки. А он говорит, что ветер противный! Что-то противится нам, но не ветер.

* * *

На рассвете экипажи и капитаны сотен торговых кораблей: маленьких, с одной мачтой, рыбацких шхун, больших, английских, франкских, фризийских, — все выбирались из-под одеял, смотрели на небо над портом Дюнкерк, как делали ежедневно больше месяца. Смотрели, какая погода. И думали, может, их хозяева наконец соизволят пошевелиться.

Они видели, как светлело на востоке, как освещался лес и поселок, река и ворота для сбора пошлины. По всему континенту этот свет озарял собирающихся солдат, готовящиеся запасы продовольствия, конюхов, ведущих лошадей.

Двигаясь к Английскому проливу — впрочем, тогда его еще называли Франкским морем, — свет касался вымпела на вершине каменного донжона в деревянной крепости, охраняющей порт Дюнкерк. Командир стражи посмотрел на него, кивнул. Трубач облизал губы, поджал их, испустил громкий звук из своей металлической трубы. Со всех стен отозвались трубы, в крепости солдаты начали сворачивать одеяла. И снаружи, в лагере у порта, в стойлах лошадей, в открытых полях солдаты проверяли снаряжение и начинали день с той же самой мыслью, что и моряки в порту: выступят ли сегодня их хозяева? Даст ли наконец король Карл своим войскам и войскам, присланным ему набожными братьями и племянниками, приказ начинать короткий бросок в Англию?

В гавани капитаны поглядывали на флюгеры, смотрели на восточную и западную стороны горизонта. Капитан корабля «Dieu aide», на котором поплывет сам король, а также архиепископ Йорка и папский легат, ткнул пальцем в флаг, развевающийся на мачте. Через четыре часа высшая точка прилива. Тогда и еще немного времени спустя им будет помогать течение. И ветер попутный и не стихает.

Смогут ли эти сухопутные вовремя погрузиться? Никто не думает об этом. Будет как будет. Но если король франков Карл, по прозвищу Лысый, серьезно хочет выполнить приказ своего духовного владыки папы, объединить старые владения своего деда Карла Великого, во имя святой цели разграбить богатства Англии, лучшего случая у него не будет.

И в это время, глядя на флаг и проверяя ветер, они услышали, как в полумиле на донжоне снова загремела труба. На этот раз она возвещала не рассвет, а что-то другое. И тут юго-западный ветер донес веселые крики. Солдаты приветствовали решение. Не тратя слов, капитан «Dieu Aide» ткнул пальцем в сторону лебедок и парусных рей, постучал по люку единственного трюма корабля. Раскрыть люки. Спустить лебедки на берег. Они потребуются для лошадей. Боевых коней, французских дестриеров.

* * *

Тот же ветер в тот же рассвет дул прямо навстречу сорока драккарам, идущим вдоль английского побережья из Хамбера, делая невозможным поднять паруса. Но Айвару Рагнарсону, стоявшему на носу первого корабля, было все равно. Гребцы работали равномерно, в таком темпе они могут грести по восемь часов в день, если понадобится; они одновременно опускали тяжелые весла в воду, действовали легко и привычно и продолжали разговаривать, поднимая весла из воды.

Только в первых шести кораблях была дополнительная работа для солдат: на них старательно закреплены были полуторатонные онагры Эркенберта, все, что сумели сделать кузницы Йоркского собора за несколько недель, данных Айваром. Айвар гневался из-за их веса, требовал, чтобы их облегчили. Невозможно, отвечал черный архидьякон. Так они описаны Вегецием. Но что больше убедило Айвара — более легкие модели через несколько выстрелов разлетались на куски. Пинок дикого осла — откуда произошло их название — это удар бросающего плеча рычага о прочную поперечную балку. Без этой балки камень не полетел бы с поразительной силой и скоростью. А легкая балка, чем бы ее ни обивали, ломалась.

Размышления Айвара прервал громкий звук рвоты сзади. Каждый онагр обслуживали двенадцать рабов, а во главе их всех, вопреки своему желанию оторванный от рукописей соборной библиотеки, стоял сам Эркенберт. И вот один из этих увальней не устоял перед морской качкой, его вырвало через борт. Естественно, не с подветренной стороны, и скудное содержимое его желудка полетело на рядом сидящих гребцов. Послышались гневные крики, ритм гребли нарушился.

Айвар, положив руку на нож на поясе, шагнул в ту сторону, но уже стремительно действовал Хамал, конюх, тот самый, что спас Айвара после битвы у Марша. Он схватил раба за загривок. Сильно ударил по голове, поставил несчастного на ноги и через гребные банки бросил на противоположную строну палубы, чтобы его продолжало рвать там в мире.

Айвар не мигая некоторое время смотрел на Хамала, хорошо понимая, что тот делает. Потом решил оставить на время. И снова вернулся на нос — к своим мыслям.

Хамал поймал взгляд одного из гребцов, который делал вид, что вытирает пот со лба. Теперь Айвар ежедневно убивал в среднем по одному человеку, в основном из числа соборных рабов. При такой скорости к тому времени, как им встретится враг, около каждой машины останется по одному человеку. И никто не знает, на кого обрушится Айвар завтра. Но если проявить достаточную жестокость, его иногда можно отвлечь.

Тор, пошли нам врага побыстрее, подумал Хамал. Единственное, что теперь способно успокоить Айвара, это голова и яйца того, кто его победил, — Скейфа Сигвартсона. Без них он уничтожит всех окружающих. Поэтому братья на этот раз отправили его одного. Со мной в качестве няньки. Я должен постоянно докладывать Змееглазому.

Если враг не встретится достаточно быстро, сбегу при первом же удобном случае, думал Хамал. Айвар обязан мне жизнью. Но он слишком безумен, чтобы отблагодарить. Однако что-то говорит мне, что если направить его гнев в нужном направлении, я кое-что еще сумею выиграть, здесь, в богатых королевствах юга. Они не просто богаты, они созрели для падения.

* * *

— Истинное мужеложство, — сказал Осви, некогда раб собора святого Этельтрита в Эли, а теперь командир расчета катапульты в армии Пути, армии Норфолка. Его команда согласно закивала, задумчиво глядя на свое любимое, но такое непокорное артиллерийское орудие. Это был один из поставленных на колеса «толкателей». Все в расчете бесконечно гордились им. Они уже несколько недель дали ему имя — «Точно в цель». Много раз полировали все деревянные части. Но они боялись его.

— Можно считать повороты зубчатого колеса, — сказал Осви, — чтобы оно не натягивало слишком сильно.

— А я каждый раз могу прикладывать ухо к веревкам и прислушиваться, — сказал один из его товарищей, — я слышу, как они натягиваются, словно струны арфы.

— И все равно как-нибудь, когда мы этого не ожидаем, они лопнут. Так всегда бывает. Разорвут одного-двух из нас на завтрак.

Головы задумчиво закивали.

— Нам нужны более прочные деревянные плечи, — сказал Осви. — Эти не выдерживают.

— Обвяжем их веревками?

— Нет, они обвиснут.

— Я работал в кузнице в своей деревне, — неуверенно сказал самый новый в команде. — Может, если оковать их железом...

— Нет, это деревянное плечо сгибается, — ответил Осви. — Оно должно сгибаться. А железо помешает ему.

— Зависит от того, какое железо. Если его правильно нагреть, охладить, бить молотом в нужное время, оно превращается в то, что мой хозяин называл сталью. Сталь сгибается, но не как мягкое железо, она пружинит. Если мы пустим полосу стали с внутренней стороны плеча, сталь согнется вместе с деревом и не даст дереву разлетаться, если оно лопнет.

Задумчивое молчание.

— А как ярл? — послышался голос.

— Действительно, как ярл? — раздался другой голос из-за полукруга. Шеф, следуя совету Бранда, бродивший по лагерю, увидел собравшихся и неслышно подошел к ним.

Оцепенение и тревога. Группа быстро расступилась, оставив новичка в центре — лицом к непредсказуемому.

— Ну, вот этот, Удд, он высказал мысль, — сказал Осви, снимая с себя ответственность.

— Послушаем.

Новичок, вначале неуверенно, потом все тверже и быстрее стал описывать процедуру приготовления стали, а Шеф наблюдал за ним. Незаметный человек маленького роста, даже ниже остальных, со слабыми глазами, сутулый. Любой из викингов Бранда счел бы его бесполезным для армии, не стоящим корма даже за то, что будет копать уборные. Но он знает кое-что. Новое ли это знание? Или старое знание, известное многим кузнецам, но передающееся только подмастерьям?

— Ты говоришь, эта сталь сгибается, — сказал Шеф. — И распрямляется снова? Не как мой меч, — он достал из ножен красивый балтийский меч, который дал ему Бранд, сделанный, как его самодельное и давно потерянное оружие, из полос мягкого железа и твердой стали, — но из одного куска? И пружинит на всем протяжении?

Удд, маленький человек, уверенно кивнул.

— Хорошо. — Шеф ненадолго задумался. — Осви, скажи маршалу лагеря, что ты и твой расчет снимаетесь с дежурства. Удд, завтра утром приходи в кузницу Торвина, возьми столько людей, сколько тебе потребуется, и начинай делать эти полосы. Сначала оборудуй ими «Точно в цель» и проверь, что получится. Если сработает, оборудуй ими все остальные машины.

— И еще, Удд: когда все будет сделано, я хочу взглянуть на этот новый металл. Сделай несколько лишних полос для меня.

Шеф пошел, слушая, как звучит рог: пора задувать костры и выставлять ночную стражу. Что-то в этом есть, думал он. Можно использовать. Несмотря на недавно обретенную Торвином и его друзьями уверенность, Шеф понимал, что если они будут только повторять известное, их уничтожат. Каждый удар учит находить противодействие. А у него враги повсюду: на юге и на севере, в церкви и среди язычников. Епископ Даниэль. Айвар. Вульфгар и Альфгар. Король Бургред. Они не остановятся и снова нападут.

Он знал, что удар последует, но он непредсказуем. Жизненно важно, чтобы был непредсказуемым и ответ.

* * *

Сон, или видение, на этот раз почти облегчение. Шеф чувствовал, как его все больше окружают трудности. Он не знал пути между ними. И если кто-то знает, он приветствовал бы это знание. Он не думал, что это Отин в его облике Больверка, создателя проклятий, который ведет его, как ни убеждал его Торвин принять подвеску-копье, знак Отина. Но кто же помогает ему? Если бы он знал, подумал Шеф, он надел бы знак этого бога.

* * *

Во сне он неожиданно обнаруживает, что смотрит сверху вниз. Вниз с огромной высоты. И когда взгляд проясняется, он понимает, что смотрит на доску для игры. На шахматную доску с расставленными на ней фигурами. Игра в самом разгаре. А игроки — могучие фигуры, которые Шеф уже видел раньше: боги Асгарда, так говорит Торвин, играют в шахматы на священной доске фигурами из золота и серебра.

Но здесь больше двух игроков. Так велики фигуры вокруг доски, что Шеф не может сразу охватить их все, все равно что большой горный хребет. Но он видит одного из игроков. Не румяный, мощный, напоминающий Бранда Тор, которого он видел раньше, не тот, у которого острое лицо и ледяной голос, — Отин. Этот кажется меньше, отчетливее, глаза его не на одном уровне. Выражение крайней радости появляется на его лице, когда он передвигает фигуру. Может, Локи Обманщик. Локи, чей огонь всегда горит в священном круге, но последователи которого неизвестны.

Нет, решает Шеф. Может, этот бог и хитер, но внешность у него не Локи. Внешность не Айвара. Взгляд его проясняется еще больше, и Шеф понимает, что он уже видел этого бога. Это тот самый бог, который смотрел на него, словно он лошадь, выставленная для покупки. И выражение у него на лице — конечно, это ему принадлежит заинтересованный голос, который дважды предупреждал его. Это мой защитник, думает Шеф. Но этого бога я не знаю. Интересно, каковы его принадлежности. И какова цель? Каков его символ?

И тут Шеф неожиданно понимает, что играют они вовсе не на доске, а на карте. Не на карте мира, а на карте Англии. Он старается разглядеть карту, уверенный, что боги знают, где его враги и что собираются делать. И в это время понимает, что находится на каминной доске, как мышь в королевском зале. И, как мышь, думает он, я вижу, но не понимаю. Игроки передвигают фигуры, смеются голосами, напоминающими гром. Но для него все это не имеет смысла. И однако он здесь, и он уверен, что его перенесли сюда, чтобы он видел и понял.

Веселое лицо поворачивается к нему. Шеф застывает, не зная, что делать: прятаться или оставаться на месте. Но лицо знает, что он здесь. Оно протягивает ему фигуру, а остальные боги в это время заняты игрой.

Ему говорят, соображает Шеф, что он должен взять эту фигуру.

Что это? Королева, наконец он это видит. Королева. С лицом...

Незнакомый бог смотрит на него сверху вниз, небрежно, отпуская, машет рукой. И, словно подхваченный ураганом, Шеф летит вниз, в лагерь, к своей постели, к своему одеялу. И, падая, узнает, чье лицо было у фигуры королевы.

* * *

Шеф резко сел. Годива, подумал он. Сердце его отчаянно билось. Должно быть, мое собственное желание послало мне это видение. Как может девушка воздействовать на борющихся на карте противников?

Снаружи шум и суета, лошадиный топот, чьи-то обутые в сапоги ноги идут к нему, не обращая внимания на окрики дежурных танов. Шеф натянул рубашку и раскрыл дверь, прежде чем эти сапоги дошли до нее.

На него смотрело знакомое лицо: молодой Альфред, по-прежнему с золотым кольцом на голове, как и раньше, со свежим, полным нервной энергии лицом, но с мрачным выражением в глазах.

— Я дал тебе этот округ, — сказал он без всяких предисловий. — Теперь я думаю, что следовало отдать другому, твоему врагу. Альфгару. Альфгару и его калеке-отцу. Они вместе с моим предателем-епископом и королем Бургредом, моим зятем, изгнали меня из моего королевства.

Выражение лица Альфреда изменилось, на нем отразилась усталость и поражение.

— Я здесь как проситель. Я изгнан из Вессекса. Не успел собрать своих верных танов. Армия Марсии идет по моим следам. Я спас тебя: спасешь ли ты меня?

Обдумывая ответ, Шеф услышал шум, топот. Вестник, слишком спешный, чтобы обращать внимание на протокол. Как только человек увидел Шефа в дверях, он сразу стал излагать тревожные новости: — Маяки, лорд ярл! С моря подходит флот. Не менее сорока кораблей. Те, что на страже, говорят, что это может быть только — Айвар.

Шеф видел, как на лице Альфреда появилось выражение ужаса, ощутил холод внутри, пришел к выводу. Альфгар с одной стороны. Айвар с другой. А что у них общего. У одного я отобрал женщину. Другой забрал эту женщину у меня. Я могу быть уверен, что боги послали мне истинное видение. Ключ ко всему — Годива. Что-то приказывает мне использовать ее.