Глава 8

Два человека, в изорванной, но некогда роскошной одежде, медленно ехали по зеленым тропам центральной Англии: Альфгар, сын тана, недавний королевский фаворит; Даниэль, епископ без свиты, по-прежнему смертельный враг короля. Оба с трудом ушли от всадников Айвара у Узы, но все же в конце дня их окружал десяток охранников и у них было достаточно денег и продовольствия, чтобы в безопасности вернуться в Винчестер. И тут начались неприятности.

Прежде всего, проснувшись утром, они обнаружили, что стражники попросту дезертировали, может, виня их в поражении, а может, просто не желая больше терпеть ядовитый язык Альфгара и неожиданные взрывы ярости епископа. Они забрали деньги, еду и лошадей. Бредя по полям к ближайшей церкви, Даниэль утверждал, что его епископский сан даст им возможность получить лошадей и продовольствие. Но до церкви они так и не дошли. В беспокойное время крестьяне оставили свои дома на лето и устроили в лесу временные убежища. Деревенский священник признал статус Даниэля и сумел уговорить своих прихожан не убивать пару бродяг, Даниэлю даже оставили епископское кольцо, крест и позолоченную верхушку посоха. Все остальное, включая оружие и наручные серебряные браслеты Альфгара, отобрали. И после этого три ночи подряд беглецы проводили на сырой земле, замерзшие и испуганные.

Но Альфгар, подобно своему сводному брату и врагу Шефу, вырос на болотах. Он умел делать ловушки из ивовых прутьев для угрей, мог поймать рыбу на заколку от одежды, прикрепленную к длинной палке. Беглецы постепенно переставали надеяться на спасение и учились рассчитывать только на свои силы. На пятый день Альфгар украл две лошади из плохо охраняемой конюшни, а также нож и полное блох одеяло пастуха. После этого дела пошли лучше. Но настроение беглецов не улучшилось.

У брода через Ли они услышали новость о высадке франкской армии. Новость рассказал торговец, проявивший уважение при виде креста и кольца Даниэля. Услышанное изменило их планы.

— Церковь не оставляет своих слуг, — провозгласил Даниэль, глаза его покраснели от гнева и усталости. — Я знал, что удар обрушится. Не знал только, когда и где. Теперь, к вящей славе Господней, набожный король Карл пришел восстановить веру. Мы пойдем к нему и сделаем свое сообщение — сообщим о том, кого он должен наказать: язычников, еретиков, слабых в вере. И тогда злой Путь и бесчестный принц Альфред поймут, что жернова Господни мелют медленно, но до последнего зерна.

— Куда же мы пойдем? — спросил Альфгар, не желая подчиняться епископу, но в то же время желая побыстрее оказаться на стороне победителей, которые помогут ему отомстить. Отомстить этому грабителю, похитителю невест, тому, кто сначала украл его женщину, потом отнял у него округ, а потом опять украл ту же женщину. Ежедневно он вспоминал об этом десятки раз, каждый раз с дрожью стыда; вспоминал, как проснулся с пучком розог в руках, вспоминал, как смотрели на него любопытные: И ты ничего не слышал? Он забрал твою женщину? Связал твоего отца, заткнул ему рот, а тебя просто оставил лежать? И ты не проснулся?

— Франкский флот пересек Узкое море и причалил в Кенте, — ответил Даниэль. — Недалеко от епархии святого Августина в Кентербери. Они стоят лагерем в местечке под названием Гастингс.

* * *

Глядя на стены Кентербери — база в Гастингсе оставлена для шестидневного набега, — Карл Лысый, король франков, сидел верхом и ждал, когда процессия, вышедшая из открытых ворот, достигнет его. Он знал, что это. Во главе он видел священные хоругви, поющих монахов, качающиеся курильницы. За ними в кресле-носилках седовласая фигура в пурпуре и белом, качается высокая митра: конечно, это архиепископ Кентерберийский, примат Англии. Впрочем, вспомнил Карл, в его лагере в Гастингсе остался Вульфхир, архиепископ Йоркский; он, вероятно, оспорит полномочия этого архиепископа. Надо было привезти его с собой и посмотреть, как дерутся эти два старых дурака.

— Как его зовут? — спросил он у своего констебля Годфруа, сидящего верхом рядом с ним.

Годфруа — подобно королю, он удобно сидел в глубоком седле, с высоко поднятой лукой, ноги упираются в стальные стремена — поднял глаза к небу. — Геолнот. Архиепископ Канварбайри. Боже, что за язык!

Наконец процессия достигла цели, гимны стихли. Носильщики опустили кресло, старик выбрался из него и посмотрел на грозную фигуру перед собой — на металлического человека, верхом на покрытой металлом лошади. На горизонте поднимался дым горящих деревень. Старик заговорил.

Немного погодя король поднял железную перчатку, повернулся к папскому легату Альфонсо Ломбардскому, епископу без епархии — пока.

— Что он говорит?

Легат пожал плечами.

— Понятия не имею. Он как будто говорит по-английски.

— Попробуй поговорить с ним на латыни.

Легат заговорил легко и бегло, на латинском языке Рима — конечно, он говорил на латинском, как его на современный лад переделали обитатели этого древнего города. Геолнот, изучавший латынь по книгам, слушал, ничего не понимая.

— Не говори мне, что он и латинского не знает.

Легат снова пожал плечами, не обращая внимания на попытку Геолнота ответить.

— Английская церковь. Мы не знали, что дела здесь обстоят так плохо. Священники и епископы. Их одеяния не канонические. Литургии устарели. Священники молятся по-английски, потому что не знают латинского. Они имели даже безрассудство перевести Божье слово на свою варварскую речь. А их святые! Как можно почитать такое имя, как Виллиброрд? Гинхельм? Даже Фрайдсвайд! Мне кажется, когда я сделаю доклад его святейшеству, он всех их лишит сана.

— А потом?

— Это снова будет провинция, управляемая непосредственно из Рима. И доходы пойдут в Рим. Я говорю, конечно, о церковных доходах, плате за посвящение в сан, за крещение и погребение, за все священные обряды. А что касается самой земли — собственности мирских владельцев, — она принадлежит мирским правителям. И их слугам.

Король, легат и констебль обменялись взглядами, полными понимания и глубокого удовлетворения.

— Ну, хорошо, — сказал Карл. — Смотрите, кажется, седобородый нашел молодого священника, знающего немного по-латыни. Скажите ему, чего мы хотим.

Начал развертываться список требований: компенсация убытков, снабжение продовольствием, дань с каждого города за защиту от грабежей, заложники, рабочая сила, которая должна немедленно начать строить крепость для франков. Глаза Геолнота все шире раскрывались от ужаса.

— Но он обращается с нами, как с побежденными врагами, — запинаясь, сказал он священнику-переводчику. — Мы не враги. Его враги язычники. Ведь его призвали мой собрат из Йорка и достойный епископ Винчестера. Скажи королю, кто я такой. Скажи, что он ошибся.

Карл, уже собиравшийся повернуться к сотне ожидавших его вооруженных всадников, уловил тон голоса Геолнота, хотя не понял слов. Он не был необразованным человеком, как большинство обычных франкских аристократов. В юности он немного изучил латынь, читал рассказы Тита Ливия об истории Рима.

Улыбаясь, он извлек из ножен свой длинный обоюдоострый меч, поднял его, как торговые весы.

— Это не нуждается в переводе, — сказал он Годфруа. Потом повернулся в седле к Геолноту и медленно и четко произнес два слова: — Vae victis.

Горе побежденным.

* * *

Шеф обдумал все возможные планы нападения на лагерь Айвара, взвесил их один за другим, как ходы на шахматной доске, и все отбросил. Новый способ ведения войны связан со сложностями, которые могут привести к смятению в битве, к потере людей, к потере всего.

Насколько проще было, когда линия сходилась с линией, сражались один на один, пока не побеждал сильнейший. Он знал, что его викингам все меньше и меньше нравятся новшества. И сам тосковал по уверенности обмена ударами. Но если он хочет победить Айвара и его оружие, он должен действовать по-новому. Вернее, скрестить старое и новое.

Конечно! Он должен сплавить старое и новое, как мягкое железо и упругую сталь в его самодельном мече, потерянном в той битве, когда был захвачен Эдмунд. В его голове сформулировалось слово.

— Flugstrith! — воскликнул он, вскакивая на ноги.

— Flugstrith? — повторил Бранд, отворачиваясь от огня. — Не понимаю.

— Так мы проведем битву. Это будет eldingflugstrith!

Бранд недоверчиво смотрел на него.

— Битва-молния? Я знаю, Тор с нами, но сомневаюсь, чтобы тебе удалось уговорить его пустить свои молнии в ход, чтобы обеспечить нам победу.

— Я имел в виду не молнию с неба. Битва должна быть быстрой, как молния. Вот что, Бранд: я чувствую, что знаю теперь, что нужно сделать. Но я должен разобраться: в голове у меня должно быть все так ясно, словно произошло в действительности.

* * *

Теперь, ожидая в темноте предрассветного часа, Шеф чувствовал, что его план сработает. Викинги одобрили его, расчеты катапульт тоже. И план обязательно должен сработать. Шеф знал, что после освобождения Годивы, после того как он упал на глазах у армии, ждущей сигнала к наступлению, его авторитет в армии и совете почти исчерпан. Многое держат от него в тайне. Он так и не знает, куда уехал Торвин, почему уехала с ним Годива.

Как и перед стенами Йорка, он считал, что в этой войне в новом стиле самая легкая часть — само сражение. По крайней мере так будет для него. Но все же в глубине души он ощущал страх. Не страх смерти или позора. Страх перед драконом, которого он чувствовал в Айваре. Он подавил этот страх и отвращение, взглянул на небо, на первые признаки рассвета, напрягая зрение, пытался различить в тумане вал лагеря Айвара.

Айвар устроил свой укрепленный лагерь в точности так же, как тот, на который напал король Эдмунд у Стура: неглубокая канава, вал и ограда поверх него, они образуют три стороны лагеря, четвертая — река Уза, корабли вытащены на илистый берег. Часовой, расхаживающий по валу за оградой, тоже участвовал в той битве и остался жив. Его не нужно предупреждать о бдительности. Но для него темные часы, хоть и очень короткие в это время года, были самыми опасными. Увидев, что небо начинает светлеть, почувствовав легкий утренний ветерок, он расслабился и начал думать о том, что принесет предстоящий день. Ему не хотелось видеть Айвара Рагнарсона и его мясницкую работу с пленными. Почему, гадал он, они не нападают? Айвару бросили вызов у Эли, и он на него ответил. Теперь Сигвартсон и Путь должны считать себя опозоренными. Часовой остановился, прислонился к достигавшей ему до груди ограде, боролся со сном. Вспоминал звуки, которые так часто слышатся в последние дни из-под окровавленных рук Айвара. Вспомнил двести трупов, которые лежат в свежих могилах. Это результат последних двух недель, забавы Айвара с пленными мерсийцами. Крикнула сова, и часовой вздрогнул. На мгновение ему показалось, что это кричит дух, явившийся мстить.

Это была его последняя мысль. Он не успел даже услышать звук распрямившейся тетивы самострела: стрела пронзила ему горло. Его подхватили фигуры, появившиеся в тумане из рва, опустили на землю, подождали. Они знали, что по крику совы одновременно так же убирают остальных часовых на укреплении. Даже самая мягкая обувь при движении по траве создает шум. Сотни бегущих ног звучали как небольшие волны, накатывающиеся на каменистый берег. Темные фигуры устремились к западной ограде лагеря, их движения были тщательно рассчитаны. Черные фигуры были еле заметны на фоне черного неба. Но светлеющее небо на востоке показало бы их силуэты защитникам лагеря, и те могли поднять тревогу.

Шеф стоял в стороне, сжимая кулаки, и наблюдал за нападением: успех или поражение теперь зависят от нескольких следующих секунд. Брать лагерь — все равно что брать Йорк, только проще и быстрее. Никаких неуклюжих движущихся башен, никакого медлительного развертывания нападения по ступеням. Даже Рагнарсоны оценят этот способ — мгновенное нападение, победа или поражение в первые же минуты.

Его люди соорудили мосты, сбили вместе крепкие доски. Двенадцати ярдов длиной и трех шириной. Внизу прикрепили стальными полосами весла, их древка выставляются с обеих сторон. Каждое древко держат стальные руки викингов, ощущающих в руках привычное дерево веретена весла, гордые своей силой, необходимой, чтобы поднять все это сооружение и бежать с ним к ограде лагеря.

Самый высокие воины впереди. На бегу они кряхтят от усилия, не только потому, что несут тяжесть: в последнюю минуту они поднимают сооружение над головами, так что передняя часть оказывается на высоте в семь футов над поверхностью. Достаточно, чтобы перекрыть шестифутовую ограду лагеря.

И как только они последним усилием перепрыгнули через канаву, как только дерево ударилось о дерево, бежавшие впереди отпрыгнули и покатились в ров.

Но не те, что бежали сзади. Как только мост встал на место, они пробежали по нему и оказались в лагере. Десять, двадцать, сто, двести уже перебрались через ограду, прежде чем передние переносчики моста смогли извлечь свое оружие и присоединиться к нападению.

Шеф улыбнулся в темноте. Шесть мостов было приготовлено, все шесть участвовали в нападении, и только один не смог перекрыть стену. Он лежал во рву, а бранящиеся викинги выбирались из-под него и бежали к другим мостам.

Вопли боли, гневные выкрики: спящие поняли, что нападающие среди них. Вначале глухие удары топора о плоть, потом звон металла о металл, когда воины, проснувшись, хватали оружие и начинали защищаться. Шеф последний раз взглянул на светлеющее небо, заметил, что воины следуют приказанию и наступают единой линией, убивая, но сохраняя после этого место в строю. И Шеф побежал.

С восточной стороны лагеря его фримены ждали в темноте, как им и было приказано, и двинулись вперед при первых звуках нападения. Шеф надеялся, что правильно рассчитал время. Он поставил их в двухстах ярдах от ограды. Рассчитал, что если они побегут при первых звуках, то достигнут ограды, когда внутри бой будет в самом разгаре. Все глаза будут устремлены на нападающих викингов, все люди Айвара бросятся на помощь товарищам. Он искренне надеялся на это. Добежал до угла лагеря как раз, когда появились его люди.

Впереди бежали алебардисты, каждый, помимо оружия, нес большую охапку хвороста. Чтобы бросить его в ров, перебраться, а потом острым лезвием разрубить бревна ограды и связывающие их кожаные веревки.

За ними шла вторая волна нападающих, с самострелами. Они острыми ножами перерезали остающиеся веревки, оттаскивали в сторону бревна, перебирались через них.

Шеф последовал за ними, пробиваясь в передние ряды. Нет необходимости выкрикивать приказы. Лучники следовали инструкции и делали то, что много раз выполняли на тренировках: проходили вперед десять точно сосчитанных шагов, выстраивались в линию. Другие останавливались за ними, образуя двойную линию, которая тянулась от стены до реки. Быстрые бегуны устремлялись вперед, перерезали веревки палаток, бежали назад, а лучники тем временем натягивали тетивы.

Несколько шлюх и подростков увидели их, раскрыли рты от ужаса и убежали. Но как ни невероятно, никто из людей Айвара не подозревал об их присутствии, их совершенно увлек знакомый звон оружия с другой стороны.

Шеф остановился в шаге за двойной линией, увидел, как к нему оборачиваются в ожидании условного сигнала. Он поднял руку, опустил ее. Лучники повернулись, прицелились. Послышался резкий звук сотни одновременно спущенных тетив.

Короткие прочные стрелы полетели по лагерю, пробивая кожу, металл, тело.

Передний ряд выпустил стрелы и начал заряжать снова. Вперед выступил второй ряд, лучники взглянули на Шефа, увидели его сигнал, выпустили второй залп.

Тревожные крики, крики удивления смешивались с криками боли: воины видели, как в тылу падают их товарищи. Головы начали поворачиваться, лица белели в лучах рассвета. Молчаливая смерть караулила сзади, а викинги Пути продолжали нажимать спереди, тратя силы без экономии: им было сказано, что нападение продлится несколько минут.

Первый ряд лучников снова был готов. Каждый, перезарядив самострел, прошел вперед мимо расступившихся товарищей. Некоторые проделали это быстрее других. Шеф спокойно ждал, пока подойдет последний: обе линии нужно держать раздельно, чтобы план сработал, — и снова опустил руку.

Последовали четыре залпа, прежде чем обороняющиеся начали поворачивать, приходить в себя. Наконец они выстроились неровной линией и двинулись назад, постоянно спотыкаясь о рухнувшие палатки и остатки костров. Лучники снова выполнили приказ. Выпустив последние стрелы, они повернули и пробежали через ряды алебардистов, выстроившихся за ними. Алебардисты расступались, давая им пройти, потом снова смыкали ряды.

— Стойте на месте! — крикнул Шеф, вслед за лучниками отходя назад. Мало кто услышал его сквозь шум битвы, звон металла и крики. Шеф помнил, что сказал Бранд: вот здесь план не сработает. Маленькие бывшие рабы не выдержат натиска наступающих викингов.

Англичане выполняли приказ. Стояли, выставив вперед острия, второй рад подкреплял первый. Даже тот, у кого живот сводило от страха, понимал, что сейчас уже ничего не может сделать. А викинги нападали не в полную силу. Слишком много их уже погибло, и среди них большинство предводителей; оставшиеся чувствовали неуверенность, они не были готовы к происходящему. Наступающая волна наткнулась на сталь и раскололась. Перед каждым викингом оказалось стальное острие, и другие грозили с боков. А удары, которые они наносили, отражали длинные древка стоявших сзади. Викинги начали медленно отступать от недрогнувшей линии, оглядываясь в поисках предводителей.

И тут за ними послышались торжествующие крики. Вига-Бранд, видя, что боевая линия перед ним поредела, собрал лучших воинов и прорвал с ними центр линии.

Побежденные начали бросать оружие.

* * *

Айвар Рагнарсон стоял на речном берегу и наблюдал, как падают и сдаются его люди. Он спал на своем корабле «Lindopmr» и слишком поздно выбрался из одеял. Оставалось только быть наблюдателем. Он понял, что проиграл битву.

И знал почему. Последние несколько дней, полных крови и убийства, принесли ему радость и облегчение. Многие годы в нем жило безумие, слегка отступавшее, когда братья предоставляли ему краткое удовольствие или когда армия считала казнь и пытки уместными. Радость для него — а в армии нарастало отвращение. Эти казни ослабляли боевой дух. Ненамного. Но достаточно, чтобы не вкладывать все силы без остатка в отчаянную защиту — а именно это сейчас нужно.

Он не жалел о том, что сделал. Жалел только о том, что нападение могло исходить лишь от одного человека — Сигвартсона. Ночное нападение, мгновенное преодоление препятствий. И потом, когда его воины вступили в битву, трусливая атака с тыла. Никакой радости в такой битве. Он бежал после проигранного сражения в прошлый раз. Нужно ли бежать сейчас? Победители близко, а на другой стороне реки — их привезли на наспех сколоченных плотах и высадили на берег в пяти милях ниже по течению — десять катапульт выстроились колесо к колесу, охраняемые добровольцами — местными крестьянами. Становилось светлее, и катапульты нацелились на корабли Рагнарсона.

На корабле Айвара — «Lindormr» — соборные рабы тоже ждали у катапульты. При первых звуках нападения они сняли чехол с машины, зарядили ее. Но теперь они ждали, не зная, в какую строну стрелять. Айвар подошел к планширу.

— Отталкивайтесь шестами, — приказал он. — Это оставьте. Отходим от берега.

— Ты оставляешь своих людей? — спросил Дольгфинн, стоявший в группе капитанов на берегу в нескольких шагах от него. — Даже ни одного удара не нанесешь? Это будет плохо выглядеть, когда расскажут о битве.

— Я никого не покидаю. Готовлюсь к новой битве. Поднимайся на борт, если хочешь в ней участвовать. А если хочешь стоять на месте, как старая проститутка, ждущая клиента, оставайся.

Дольгфинн вспыхнул от оскорбления, сделал шаг вперед, положив руку на рукоять меча. В этот момент у него на виске выросли перья, и он упал. Лагерь был захвачен, и лучники повернулись и стреляли в те места, где продолжалось сопротивление. Айвар спрятался за корпусом машины на носу корабля. Рабы медленно выводили «Lindormr» в течение, а Айвар сказал единственному человеку, еще оставшемуся на берегу: — Ты. Прыгай. Сюда.

Архидьякон Эркенберт неохотно подобрал черную сутану, перепрыгнул через расширяющуюся полосу воды, упал у ног Айвара.

Айвар пальцем указал на лучников, которые теперь были видны в усиливающемся свете.

— Машины, о которых ты мне не говорил. Вероятно, ты скажешь, что они не могут существовать. Если я переживу сегодняшний день, я вырву тебе сердце и снесу твой собор до основания.

Рабам он крикнул:

— Перестаньте отталкиваться. Спустите якорь. Спустите трап.

Удивленные рабы перебросили тяжелый в два фута шириной трап с борта на берег, Айвар вышел из-за корпуса машины, защищавшего его, прочно схватил Эркенберта за правую руку и наклонился вперед, глядя, как умирает его армия. Он не боялся, и в голове у него оставалась только одна мысль: как испортить торжество врага, как превратить победу в поражение.

* * *

В окружении сильной стражи Шеф шел через хаос лагеря. Он надел шлем, алебарду положил на плечо. До сих пор он не нанес ни одного удара и ни от одного не уклонился. Армии Айвара больше не существовало. Воины Пути окружили пленников, немногие успели убежать к реке и теперь по двое и по трое уходили вверх и вниз по течению. Их немного, никакой угрозы они не представляют.

Сражение выиграно, говорил себе Шеф, и выиграно легко, в соответствии с планом. Но в животе все равно холод: слишком легко, чувствовал он, слишком легко. Боги всегда требуют платы за свою милость. Какой будет она на этот раз? Он побежал, нацеливаясь на шлем Бранда, который уже на самом краю лагеря направлялся в сторону реки. И тут на мачте одного из кораблей, у самого берега, развернулся флаг. Свернувшийся Змей. Айвар поднял свое знамя.

* * *

Бранд перешел на шаг, увидя Айвара, стоящего одной ногой на трапе «Линдормра». Между кораблем и берегом шесть футов воды. Айвар в доспехах, на нем зеленые брюки и рубашка, кольчуга и серебряный шлем. Алый плащ он сбросил, но полированная шишка щита кажется красной в лучах восходящего солнца. Рядом с ним маленький человек в черной сутане католического священника, с выражением ужаса на лице.

Воины с обеих сторон увидели это противостояние, и сражение прекратилось. Викинги из обеих армий — Рагнарсона и Пути — посмотрели друг на друга, кивнули, согласились, что битва закончена. Английские алебардисты, менее деловые и профессиональные, продолжали рубить, и тогда воины Рагнарсона начали торопливо складывать оружие и вставать под защиту своих недавних противников. Потом все: англичане и норвежцы, люди Пути и пираты — повернулись лицами к берегу, чтобы взглянуть на своих предводителей. А в тылу образовавшегося кольца Шеф пытался пройти вперед.

Бранд остановился на мгновение, тяжело дыша после напряжения десятиминутного боя. Потом пошел вперед, прямо к борту. Поднял правую руку, разрубленную между двумя пальцами в сражении с королем Эдмундом в прошлом году. Пошевелил пальцами, показывая, что они зажили.

— Мы с тобой уже обменивались словами, Айвар, — заметил он. — Я сказал тебе, чтобы ты получше присматривал за своими женщинами. Ты не послушался моего совета. Может, ты не знаешь, как это делать. Но ты сказал, что когда твое плечо заживет, ты вспомнишь мои слова. А я сказал, что когда заживет моя рука, я тебе о них напомню. Что ж, я сдержал свое слово. А ты сдержишь свое? Ты как будто собираешься уплыть.

Айвар улыбнулся, показав ровные зубы. Медленно извлек меч и бросил разукрашенные ножны в Узу.

— Попробуй возьми меня, — сказал он.

— А почему бы тебе не сойти на твердую землю? Никто не будет помогать мне. Если победишь, сможешь спокойно уйти, куда захочешь.

Айвар покачал головой.

— Если ты так смел, сражайся на моей территории. Вот, — Айвар ступил на трап, сделал два шага вперед, — я не пользуюсь преимуществом. Будем оба стоять на трапе. И тогда все увидят, кто отступит первым.

Поднялся гул заинтересованных замечаний, когда воины разобрались в ситуации. На первый взгляд, исход предстоящего боя не вызывал сомнений. Бранд по крайней мере на семьдесят фунтов тяжелее Айвара, он больше чем на голову выше его, не меньше своего противника опытен и не хуже владеет оружием. Но все видела, что трап прогибается даже под тяжестью одного человека. А если на него вступят двое, и один из них такой тяжелый, как Бранд, каково будет стоять на нем? Оба окажутся неуклюжими и нестойкими? Или кто-то один? Айвар стоял, расставив ноги, насколько позволял трап, выдвинув вперед правую руку с мечом. Он не прятался за щитом, как воин в боевой линии.

Бранд медленно прошел вперед к концу трапа. В одной руке он держал свой большой топор, на другую был надет маленький круглый щит. Бранд задумчиво снял его, бросил на землю, взял топор в обе руки. И когда Шеф наконец пробрался в первый ряд, Бранд прыгнул на трап, сделал два шага вперед и неожиданно ударил слева и снизу вверх, целясь Айвару в лицо.

Айвар легко отшатнулся, отступил ровно на шесть дюймов, чтобы избежать удара. Мгновенно пригнулся и ударил под топором на уровне бедра. Бранд отразил этот удар древком топора, окованным металлом, и одновременно нанес контрудар по запястью. В течение десяти секунд они обрушили друг на друга град ударов, удары следовали быстрее, чем зрители могли их различить: уход, отражение, наклон; они раскачивались, пропуская удары рядом с собой. Ни один из них не сдвинул ноги.

Потом Бранд ударил. Отбив удар Айвара вверх, он сделал полшага вперед, высоко подпрыгнул и всем весом опустился на самый центр трапа. Трап прогнулся, распрямился и сбил обоих с ног. В воздухе Бранд повернул топор и окованной металлом рукоятью нанес удар по голове, удар пришелся в шлем Айвара. В то же мгновение Айвар развернул меч и нанес искусный удар, пробив кольчугу и кожу. Меч его глубоко погрузился Бранду в живот.

Бранд пошатнулся, а Айвар сохранил равновесие. Мгновение они стояли неподвижно, соединенные лезвием меча. И в тот момент, когда Айвар собрался повернуть меч и разрубить внутренности и артерии, Бранд откинулся назад и сошел с лезвия. Он стоял на самом краю трапа, прижав левую руку к ране. Сквозь его пальцы выступила кровь.

Двумя руками Шеф схватил его за воротник и пояс и сбросил с трапа, толкнул вперед. Зрители зашумели — разочарованно, гневно, одобрительно. Сжимая обеими руками алебарду, Шеф ступил на трап. Впервые с того дня, как ему выкололи глаз, взглянул он в глаза Айвару. С усилием оторвал взгляд. Если Айвар дракон из его видения о Фафнире, он не должен поддаваться его драконьему взгляду, вселяющему ужас и вызывающему паралич. Это колдовство сталью не победишь.

Лицо Айвара расплылось в презрительной и торжествующей усмешке.

— Ты опоздал на нашу встречу, мальчик, — заметил он. — Думаешь, можешь заменить этого витязя, который потерпел неудачу?

Шеф снова посмотрел Айвару в глаза. И подумал о Годиве — о том, что этот человек, эта тварь собиралась сделать с нею. Что он сделал со многими рабами и пленными. Если и есть защита от колдовства Айвара, то в справедливости.

— Я победил там, где ты потерпел поражение, — сказал он. — Многие могут сделать то, что ты не можешь. Поэтому я и послал тебе каплуна.

Улыбка Айвара стала шире, она теперь напоминала оскал черепа. Он слегка качнул концом меча.

— Иди, — прошептал он. — Иди.

Шеф уже решил, что будет делать. В сражении с Айваром один на один у него нет шансов на победу. Он должен воспользоваться другим оружием. Стащить его вниз. Использовать презрение к нему Айвара.

Он неуклюже ступил на трап и нанес два неуверенных удара острием. Айвар, не моргнув глазом, не пошевелившись, отразил их. Он ждал, чтобы его неумелый противник приблизился и раскрылся.

Взмахнув алебардой над головой, Шеф подготовился нанести страшный удар, удар, который способен разрубить человека в доспехах от шеи до промежности. Айвар, видя это, улыбнулся еще шире, услышал разочарованный стон с берега. Это ведь не хольмганг, где один противник наносит удар, а другой должен стоять неподвижно. От такого удара уклонится и древний старик. А потом подойдет и перережет противнику горло, пока тот еще не вернул равновесие. Только глупец, рожденный троллом, способен на такое. А ведь таков и есть этот Сигвартсон.

Шеф опустил алебарду изо всех сил, но целился он не в Айвара, а в трап у своих ног. Огромное лезвие описало дугу и легко разрубило дерево. Айвар, удивленный и потерявший равновесие, попытался отскочить на корабль, а Шеф выронил алебарду, бросился вперед и обхватил Айвара. И оба упали в мутную холодную воду Узы.

Погрузившись в воду, Шеф рефлекторно вдохнул. Мгновенно его рот и горло заполнились водой. Подавившись, он начал пробиваться на поверхность. Но его тянуло вниз. Алебарду он выронил, свободный шлем заполнился водой и тянул голову вниз. Горло его, как змея, сжимала рука, а другая рука, остававшаяся свободной, тянулась к поясу, к ножу. Шеф сжал эту руку Айвара с силой отчаяния.

На мгновение оба вынырнули на поверхность, и Шеф умудрился прочистить легкие. Потом Айвар снова потянул его вниз.

И вдруг холодное внутренне отвращение, которое почти парализовало Шефа с самого начала схватки — страх перед драконом — вдруг исчезло. Никаких чешуй, ни брони, ни страшных глаз. Всего лишь человек. Даже не мужчина, послышался торжествующий крик в сознании Шефа.

Яростно извиваясь в воде, как угорь, Шеф приблизился к противнику. Нагнул голову, ударил вперед краем шлема. Ободок шлема он сам наточил остро, как бритву. Хруст, что-то подалось, впервые Айвар попытался отойти. С берега послышался рев: зрители увидели, как вода окрасилась кровью. Шеф бил снова и снова, но вдруг понял, что Айвар сменил хватку, что он его душит, тянет под воду. Теперь Айвар над ним и мрачно сосредоточился на том, чтобы не дать противнику вынырнуть. Он силен и с каждым вздохом становится все сильнее.

Шеф, яростно отбиваясь, правой рукой задел колено Айвара. Никакого drengskrarp, подумал он. Бранд устыдится за меня. Но Айвар взял бы Годиву и разрезал ее на куски, как зайца.

Он твердо сунул правую руку под рубашку Айвару, схватил его за промежность. Конвульсивно сжал у основания мужской сути Айвара, сжимал и крутил всеми силами, какие приобрел, работая у горна. Где-то над собой услышал вопль смертельной боли. Но Уза заглушила его, мутный потом полился в кричащее горло. Легкие Шефа наконец сдались, и он тоже впустил в горло холодную, захватывающую сердце воду, и в голове у него оставалась только одна мысль: жать. Жать. Не отпускать...